В.Г. Макаров - Генералы и офицеры вермахта рассказывают. Страница 3

Иногда подследственный сам предлагал рассказать о каком-либо эпизоде из своей службы. Например, на допросе 3 января 1946 года генерал-лейтенант Г. Вейдлинг заявил следователю: «Для более подробного изложения о последних днях жизни Гитлера, т.е. о его поведении, высказываниях, могущих помочь следствию в этом вопросе, я прошу предоставить мне возможность дать собственноручные показания» (раздел II, документ № 52, далее — II, 52). Так появились на свет известные в России собственноручные показания генерала Вейдлинга «О судьбе Гитлера и его роли в последних боях за Берлин» (II, 53)[22].

Принципиальные вопросы, которые наверняка заинтересуют специалистов и читателей — каким образом получены признательные показания военнопленных, и какой степенью достоверности они обладают? На них помогают ответить воспоминания тех немецких генералов, которым удалось вернуться на родину. В частности, об условиях пребывания в советском плену рассказали сослуживцы генерала артиллерии Гельмута Вейдлинга и генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер.

Генерал Вейдлинг вместе со своими подчиненными был доставлен в Советский Союз после капитуляции. В группу пленных входил начальник штаба 56-го танкового корпуса полковник Теодор фон Дуфвинг, который по возвращении на родину описал некоторые эпизоды пребывания в плену вместе с генералом Вейдлингом. Их первым местом обитания стала Бутырская тюрьма: «На следующий день после нашего прибытия мы оказались в покрытой кафелем камере. Нас вызывали каждого по очереди. Я был опять вместе с Вейдлингом. — “С вещами”, — раздалась команда. Нас привели в большое помещение, освещенное яркими лампами. В центре этого помещения стоял большой стол. У стола стояли русские в униформе, а за столом сидели русские в белых халатах. Они были похожи на врачей или санитаров. — “Раздевайтесь”, — последовала команда. Я разделся до пояса. — “Раздевайтесь полностью”. Я видел, как люди в униформе вытряхнули из рюкзака мои вещи на стол и вывернули карманы брюк и куртки. Я слышал, что Вейдлинг протестовал. — “Дуфвинг, что они делают? Что происходит? Это неслыханно!” Я увидел, что один из тех, кто производил досмотр, рассматривал фотографии моей жены и детей и хотел эти фотографии изъять. Это было для меня чересчур. Я потребовал вернуть мои фотографии. Этот парень посмотрел на меня дружеским взглядом и вернул пустые рамочки. После этого примечательного приема нас снова отвели в камеры. Здесь уже сидели на полу другие люди. С ними обошлись так же, как и с нами. Нам принесли матрацы, такие тонкие, как коврики, которые кладут на пол.

Потом небольшими группами по 2—4 человека нас стали вызывать. Рефиора[23], Херрмана, Витовски и меня повели по длинному, темному коридору, затем мы оказались в недружественной и пустой камере, где ничего не было. Но это продолжалось недолго, и нам вскоре доставили постельные принадлежности: матрацы, одеяла, наволочки для подушек, миски, кружки, деревянные ложки и т.д. Постепенно мы получили все необходимое. ...Мы сидели в настоящей русской государственной тюрьме, но не как военнопленные Красной Армии, а как узники НКВД»[24].

В работе Кальтенэггера приведен фрагмент из воспоминаний Шёрнера об условиях содержания в советских тюрьмах: «Издевательства носили тонкий и изощренный азиатский характер. Побоев, правда, мне не досталось. Пытки и надругательства преследовали цель деморализации и морального и душевного уничижения заключенных. К их числу относились: а) часто проводившиеся нательные обыски, особенно в Бутырке. Малейшее неповиновение влекло за собой помещение в небольшой бокс на полдня, б) Помещение в боксы происходило и без видимых причин, видимо, следователь был недоволен полученными от заключенного показаниями. Кроме того, можно было попасть и в подвал. Нередко среди ночи происходили вызовы к следователю на допрос... в) Особенно тяжело на нашем и без того пошатнувшемся здоровье отражалось распоряжение пользоваться туалетом только утром и вечером... г) Естественно, туалеты приходилось чистить самим... И это только несколько примеров “гуманного и корректного обращения” с заключенными»[25].

В работе немецкого историка Андреаса Зегера, посвященной начальнику IV управления РСХА (гестапо) Генриху Мюллеру, приведены показания бывшего начальника V управления РСХА (криминальная полиция) оберфюрера СС Фридриха Панцингера, данные под присягой немецкому суду. Почти два года (1941—1943) Панцингер служил в гестапо в подчинении Г. Мюллера, боролся с советскими разведчиками — участниками знаменитой «Красной капеллы». Поэтому Панцингеру было за что опасаться мести. Однако он, как и многие другие его соотечественники, в 1955 году вернулся на родину. Под присягой Панцингер показал, что в СССР к нему относились корректно: «...находясь в советском плену, я, естественно, не ожидал милости ко мне, как к бывшему референту по вопросам коммунистического движения. Однако, получив “нормальные” 25 лет лишения свободы, я в ходе всеобщего решения проблемы “военных преступников” был освобожден Советами, которые тем самым хотели подвести итог всем проблемам войны и господству Третьего рейха»[26].

Из рассказов бывших пленников видно, что физического насилия, столь распространенного по отношению к собственным гражданам, к генералам вермахта в советском плену спецслужбы не применяли.

О том, как относились к советским военнопленным, рассказали генерал-полковник Рудольф Шмидт (I, 35) и генерал-лейтенант Курт фон Остеррайх (II, 77).

Оценку достоверности некоторых протоколов допросов немецких генералов провели немецкие историки. Например, в совместной работе М. Уля и X. Эберле «Неизвестный Гитлер», основанной на документальных материалах Российского государственного архива новейшей истории (Москва), авторы отмечают высокую фактографическую достоверность показаний, полученных советскими спецслужбами в результате допросов приближенных Гитлера: «Все показания Гюнше и Линге сопоставлялись с показаниями других пленников. Результат работы выглядит еще более впечатляющим, когда понимаешь, что ни следователи, ни оба арестанта не имели доступа к этим материалам. В воспоминаниях “Гитлер” исключительно точно приводятся все даты и факты, все сцены описаны максимально достоверно, а документы не вызывают сомнения. Сравнение записок, сделанных лично Гюнше, с публикуемым оригиналом показало, что между ними практически нет расхождений. И Линге, и Гюнше с чрезвычайной точностью вспоминают высказывания Гитлера. При их сравнении с опубликованными речами и записями Гитлера обнаружены лишь незначительные неточности, а серьезных расхождений или несовпадений не нашлось»[27].

Убедительные подтверждения того, что сведения, сообщенные следствию пленными генералами, отражают их личную точку зрения на происходившие события, а не продиктованы им сотрудниками советской контрразведки можно обнаружить, например, сравнив показания генерал-фельдмаршала Э. фон Клейста в британском и советском плену.

В упоминавшейся выше работе Б. Лиддел Харт приводит эпизод из рассказа генерал-фельдмаршал Э. фон Клейста о ходе зимней кампании 1943 года на Кавказе: «...Рассказывая о наступлении, Клейст привел следующие факты: “Хотя наше наступление на Кавказ фактически завершилось в ноябре 1942 года, когда мы оказались в тупике, Гитлер настоял, чтобы мы оставались на этой выдвинутой вперед позиции, то есть в горах. В начале января мои войска подверглись нешуточной опасности из-за атаки русских на мой тыловой фланг со стороны Элисты в западном направлении мимо южной оконечности озера Маныч. Она оказалась более серьезной, чем контратаки русских на мои позиции в районе Моздока. Но самую страшную опасность принесло наступление русских от Сталинграда вниз по Дону в сторону Ростова, то есть у нас в тылу. Когда русские находились в 70 километрах от Ростова, а мои армии — в 650 километрах к востоку от города, Гитлер прислал мне срочный приказ — при любых обстоятельствах ни шагу назад. Это было все равно, что обречь нас на верную смерть”»[28]. О том же эпизоде, почти дословно, Клейст рассказал в собственноручных показаниях от 23 февраля 1951 года «Операции на Южном фронте (1941—1944 гг.)» (I, 6).

Таким образом, можно утверждать, что рассказы военнопленных немецких генералов о событиях предвоенной истории Германии и Второй мировой войны вполне достоверны, хотя и отражают субъективную оценку событий, очевидцами которых они являлись.

Сборник включает в себя предисловие, два основных раздела, именной комментарий и именной указатель. В разделе I представлены документы из следственных дел военно-политического руководства вермахта, т.е. пленных, имевших высшие генеральские звания (рейхсмаршал, генерал-фельдмаршалы и генерал-полковник). В разделе II — из дел генералов и офицеров сухопутных войск и военно-воздушных сил (от генерала рода войск до подполковника включительно).