Виктор Прудников - Катуков против Гудериана Страница 3

Тропинка привела к родному дому. У крыльца Ефим Епифанович неожиданно столкнулся с родным братом Василием. Тот, широко раскинув руки, шел навстречу:

— Радуйся, Ефим, твоя Мария сына родила. Богатырь!

Ефим Епифанович опешил. Как же так? По совместной с женой прикидке это должно случиться не раньше чем через неделю. Но природа не спрашивает…

Вбежав на крыльцо, он толкнул дверь в сени и прямиком — в горницу. В отгороженной цветным пологом маленькой спаленке лежала на кровати счастливая жена, рядом, посапывая, — младенец.

Сына, как и полагалось, через определенное время крестили, нарекли Михаилом. В церковной книге поставили дату рождения — 17 сентября 1900 года.

Михаил рос здоровым и бойким мальчуганом, еще и года не было, как он стал на ноги и сделал первые самостоятельные шаги. Потом у него появились братья и сестры, в доме становилось шумно и тесно. Ефим Епифанович и Мария Семеновна были счастливы, хотя забот невпроворот: четверо ртов надо было накормить, одеть, обуть.

Дети подрастали, каждый ребенок требовал к себе внимания и забот. Старший Михаил уже пошел в школу, а там, глядишь, подойдет черед и остальных. В селе Большое Уварово была одноклассная школа со сроком обучения три года. Такой даже во всей округе не было. Построили ее петербургские купцы братья Сумаковы, выходцы из села. Купцы богатые, нажившие свои капиталы на торговле зерном, скотом, молоком и молочными продуктами. Они имели торговые дома в Озерах, Коломне и Петербурге. Старший из братьев — Михаил Сумаков, меценат, отпускал немалые средства на содержание уваровской школы, на приобретение наглядных пособий, оборудования и приборов. Позаботился и о библиотеке, которая насчитывала сотни томов.

Повезло уваровским школьникам и на учительницу. Уже несколько лет здесь работала Мария Ивановна Уварова. Приехала она из Коломны, село ей понравилось, так и осталась в нем. Человек мягкий, уравновешенный, сельские ребятишки души в ней не чаяли.

Спустя много лет маршал Катуков посвятил своей первой учительнице такие строки: «Марии Ивановне я обязан тем, что она привила мне любовь к чтению. Эту любовь я пронес через всю жизнь и могу сказать, что это сыграло для меня немаловажную роль. Залпом одна за другой проглатывал я книги Клавдии Лукашевой о героях Севастопольской обороны, узнал о Нахимове, Корнилове, матросе Кошке. Образы наших героических предков — Суворова, Кутузова, Дмитрия Донского — навсегда завладели моим воображением».

И добавлял: «Пристрастившись к чтению, я горячо полюбил литературу, с годами мне открывалась прелесть великих произведений, которые обогащают нас пониманием жизни и человека, но я всегда думаю о том, как правильно поступила Мария Ивановна, подобрав для меня в начале моего «читательского стажа» книги, особо захватившие мое мальчишеское воображение и вместе с тем оказавшиеся небесполезными для дальнейшего моего пути… В свое время вошли в мою жизнь и Пушкин, и Толстой, и Некрасов…»

Эти строки были опубликованы в озерской газете 11 мая 1972 года.

Школьный выпуск — это всегда волнующий момент. Вручая своим питомцам свидетельства, Мария Ивановна Уварова произнесла напутственные слова. Ей так хотелось, чтобы все они учились дальше — в гимназиях, университетах, развивали свои способности. Понимала: едва ли это кому удастся. За место в жизни придется бороться.

В сентябре Мише исполнилось двенадцать лет. Это был последний год его сельской жизни. В ожидании вызова Ефима Епифановича он в свободное время уходил в лес, подолгу сидел у речки Ятарме с удочкой, а то и пробирался на Оку, за восемь—десять верст от дома, словно хотел проститься с родными, хожеными—перехожеными местами.

Вскоре пришло письмо из Питера. Отец просил Марию Семеновну как можно скорее собрать в дорогу Михаила: уже подыскал ему работу у купцов Сумаковых.

Как когда—то мужа, Мария Семеновна провожала теперь сына. Вывела на дорогу, ведущую в Коломну, трижды поцеловала, перекрестила, легонько толкнула в спину:

— Иди, сынок! Иди, не оборачивайся!

И Михаил Катуков зашагал по пыльной дороге. Кончилось его детство, начиналась пора зрелости, а с нею — и путь в самостоятельную жизнь. Что мог он, двенадцатилетний мальчишка, знать о ней?

…Над Петербургом стояли привычные в эту пору низкие осенние тучи, шел дождь. Сойдя с поезда на Николаевском вокзале, Михаил стал пробираться сквозь толпы людей к выходу. Он заранее прикидывал — если не встретит отца, за двугривенный наймет извозчика, который отвезет его по указанному адресу. К счастью, все обошлось. Ефим Епифанович в плащевой накидке стоял у вокзала, обшаривая глазами прохожих. Увидев отца, сын рванулся навстречу:

— Батя!

Извозчика все же нанимать пришлось: дождь усилился. Пролетка катила по мокрой мостовой, а Ефим Епифанович показывал сыну дома, улицы, городские парки и скверы, где с деревьев облетали последние листья.

Времени для знакомства с городом у Михаила не было, его предстояло познавать в ходе работы. На второй день отец привел его в контору молочной фирмы Сумакова, которая помещалась на Невском проспекте, в доме № 71. Это было солидное торговое заведение, успешно конкурирующее с другими такими же фирмами. Отсюда молочные продукты поставлялись даже к царскому двору. Все магазины, как правило, — в центральной части города: на Невском и Владимирском проспектах, на Гороховой и Разъезжей улицах.

Вспоминая свою жизнь в Петербурге, Михаил Ефимович Катуков написал: «Владелец молочной фирмы Сумаков принял меня на работу «мальчиком». От зари до зари бегал я по городу: разносил заказчикам молоко, драил дверные ручки, протирал мокрыми опилками кафельные полы, мыл стекла витрин и дверей, молочную посуду.

И так на протяжении пяти долгих лет. Без выходных и отпусков».[1]

В шумном столичном городе кипела жизнь. Катуков просыпался с заводскими гудками, когда тысячи рабочих устремлялись в цехи заводов и фабрик, в мастерские, служащие торопились в свои конторы. С рассветом открывались магазины и лавки, зазывавшие прохожих броскими витринами и вывесками. Особенно в этом отношении отличался Невский проспект, где сосредоточена была основная торговля, в том числе и торговля купца Елисеева, известного не только в северной столице, но и в Москве.

Можно себе представить, как шел к месту своей службы уваровский паренек. Вглядываясь в лица прохожих, вспоминал пушкинские строки:

…А Петербург неугомонныйУж барабаном пробужден.Встает купец,Идет разносчик,На биржу тянется извозчик,С кувшином охтенка спешит,Под ней снег утренний хрустит.

Пришел февраль 1917 года. Стачки и забастовки в Петрограде стали привычным явлением. 14 февраля на улицах творилось что—то невообразимое. Бегая с корзиной по адресам, Катуков обратил внимание на то, что с окраин к центру города хлынули толпы рабочих. Значит, опять какой—то митинг. Через час он уже с трудом пробирался с Литейного проспекта на Невский. Там уже шпалерами стояли городовые и жандармы. Конная полиция разгоняла толпу демонстрантов с красными флагами.

Михаилу Катукову было не до собраний. Молочная фирма Сумакова, после некоторого оживления, снова стала приходить в упадок. Работники бастовали, требовали у хозяина увеличения заработной платы.

Кто знает, не оставь Катуков Петроград, быть может, он был бы в среде восставших рабочих, которые в октябрьские дни штурмовали стратегические объекты города — мосты, банки, вокзалы, почту, телеграф, телефон, наконец, Зимний дворец.

Фирма Сумакова разорилась, и ее закрыли. Катуков об этом пишет так: «В мае 1917 года рабочие и служащие забастовали и дело хозяина ликвидировали. И я уехал в с. Б. Уварово, где с отцом обрабатывал землю вплоть до вступления в РККА».

Очень важно обратить внимание и на такие строки из автобиографии Михаила Катукова: «Против царского правительства никакой работы не вел… связей с революционерами—большевиками не имел».

В БОЯХ И ПОХОДАХ

Красная Армия создавалась усиленными темпами. На 1 апреля 1918 года в ее рядах насчитывалось 155 тыс. человек. Ильич выдвинул задачу к весне 1919 года иметь 3 млн. бойцов. И имел их. На 1 ноября 1920 года в рядах Красной Армии было уже 5,5 млн. человек.

В начале действовал добровольный принцип организации армии и классовый подход, 5–й съезд Советов в июле 1918 года установил всеобщую повинность трудящихся в возрасте от 18 до 40 лет. И пошли мобилизации.

Одна из мобилизаций захватила Михаила Катукова (призван Коломенским РВК 11 марта 1919 года), хотя в своих мемуарах написал, что «я, как и многие мои сверстники, попросился добровольцем в Красную Армию».