Франко Кардини - Истоки средневекового рыцарства Страница 3

Христианство, изначально весьма неоднозначно относившееся к войне и воинам, тем скорее должно было изыскивать компромиссные решения в мире, погруженном в стихию непрерывных боевых действий. Выработка собственной теоретически, вернее, теологически обоснованной позиции по этому вопросу диктовалась социальными условиями и необходимостью не только доктринального, но и политического самоутверждения церкви. Меч и крест должны были соединиться в рамках одного учения.

В религиозной полемике II-IV вв. вырабатываются понятия "воинство бога" и "мирское воинство". Начиная с апологетов, "воины Христа" завоевывают все более и более прочные позиции в системе ценностей нарождающегося средневекового мира. Ф. Кардини освещает взгляды на войну таких отцов церкви, как Амвросий Медиоланский и Аврелий Августин, называя последнего "теологом войны", но вместе с тем указывая на неоднозначность его суждении, ибо временами гиппонский епископ высоко оценивал состояние социального и политического спокойствия в обществе, то есть выступал как поборник мира, а не войны. Автор книги заостряет внимание на предложенном Августином разделении войн на праведные, справедливые, и неправедные, несправедливые, и оправдании им войны "во славу господню", что в немалой степени определило развитие социальных и политических идеалов рыцарства и рыцарской этики.

Затем акцент переносится из сферы собственно теологической на область юридическую и конкретно-историческую. В книге анализируется трансформация понятия "защитник веры" от его мистико-религиозной интерпретации до конкретного социального выражения в институте фогства. Показывается роль литургии в формировании новых военных традиций, возникновение нового типа воинов - "святых воителей", а также развитие культа военных святых, над которым возвышается культ мессии-заступника. Собственно, происходит "милитаризация"

Рыцарь сражался ради славы, но не всегда ее приносила только победа. Героическая смерть в честном бою считалась достойным завершением его жизни. Рыцарские идеалы отчасти противостояли этическим принципам, диктовавшимся христианством. Гордыня, провозглашенная церковью главнейшим из смертных грехов, считалась важнейшим достоинством рыцаря. Месть за оскорбление (нередко мнимое) была законом его этики, в которой не оказалось места для христианского всепрощения. Рыцари мало ценили человеческую жизнь, свою и особенно чужую. Они привыкли проливать кровь, и война казалась им естественным делом. Пренебрежение к чужой жизни усугублялось тем, что свой этический кодекс рыцари считали необходимым выполнять только в рамках своей социальной группы. По отношению к другим - крестьянам, горожанам, купцам и им подобным - не было и речи о каком-то "рыцарском" отношении, напротив, грубость, пренебрежение, даже грабеж в таком случае считались у рыцарей "хорошим тоном".

В рыцарской культуре возникает культ дамы, бывший необходимым элементом куртуазности, придававшей исключительное значение любви как чувству, возвышающему человека, пробуждающему в нем все лучшее, вдохновляющему на подвиги. Эта любовь, горячая и земная, но в то же время поэтическая и идеализированная, бросала открытый вызов церковному аскетизму. Она вдохновляла авторов рыцарских романов и трубадуров, поэтов-рыцарей, появившихся в Провансе в конце XI в. В XII в. поэзия поистине становится "повелительницей" европейской словесности. Из Прованса увлечение ею распространяется в другие страны. На севере Франции появляются труверы, в Германии - миннезингеры, куртуазная поэзия расцветает на Пиренейском полуострове.

Любовное служение стало своего рода "религией" высшего круга. Не случайным представляется и то совпадение, что в это же время в средневековом христианстве на первый план выдвигается культ девы Марии. Мадонна царила в небесах и сердцах верующих, подобно тому как дама царила в сердце влюбленного в нее поэта-рыцаря.

При всей своей привлекательности идеал куртуазности далеко не всегда воплощался в жизнь. С упадком рыцарства он становится элементом модной игры. На излете средневековья усиливается моральное осуждение рыцарства, цеплявшегося за чисто внешние проявления этикета, рыцарская честь уступает место выгоде, рыцари подчас превращаются в объект насмешек, а рыцарский роман вырождается в пародию.

Однако лучшие черты рыцарского эпоса и рыцарской культуры были восприняты и переосмыслены последующими поколениями, вошли они и в духовный мир XX века. Образ настоящего рыцаря, пусть даже и весьма идеализированный, остается привлекательным и для наших современников. Думается, что книга Ф. Кардини не разочарует их в этом.

В. И. Уколова

Часть 1

Шаманы, воины, миссионеры

Глава 1 Из глубины времен

О чем мог думать император Валент утром 9 августа 378 г., когда от предместий фракийской столицы пустился в путь навстречу своей судьбе?

В великой спешке покинул он Антиохию, где заключил с парфянами хрупкое перемирие. В Константинополе было неспокойно. Однако ему надо торопиться, чтобы закрыть новую брешь, которую пробили вестготы Фритигерна [2] , угрожающие заполонить всю Фракию.

Предчувствия императора-августа тревожны. Ему известно, что войска устали, в них полно всякого сброда, боевой дух сомнителен, дисциплина оставляет желать лучшего. Знает он также и о том, что к вестготам примкнули отряды остготов, аланов и, конечно же, гунны. На этой выжженной солнцем и пожарами равнине должна была разыграться драма заката Рима. С одной стороны, пришедшие из Сирии арабские всадники под началом одного сармата и иберийские лучники. С другой - скопище ужасных и таинственных обитателей степи. А сам Валент, август, кто он, собственно, такой? Уроженец Паннонии, потомок древних ариев, как и те готы, с которыми ему предстоит сражаться. От римских границ почти не осталось и следа. Варвары повсюду: по ту и другую сторону. Они и впереди - в наступающих ордах, и позади - под знаменами римских легионов и штандартами конницы...

И все же магия имени "римлянин" была такова, что некогда небольшой город на берегах Тибра, набирая мощь на протяжении столетий, постоянно обретал новых сыновей в самых отдаленных уголках мира. И родившийся у Иберийских гор, и увидевший свет в долинах Дуная или там, где начинается великая африканская пустыня, считал себя римлянином. Но что значит быть римлянином, быть императором римлян в наступивший час заката? Валент обращается мыслями в прошлое, но его взору являются лишь призраки поражений. Рим страдал от них на протяжении четырех столетий, с тех пор как его рубежи достигли степи и пустыни. Быть может, поражений в общей сложности было и не так уж много, но каждое из них становилось вехой, неумолимо отмечавшей ход времени. Каждое врезалось в память. Да, общий счет поражений был не так уж велик, но все они наносились одним и тем же врагом, явившимся из безбрежных пространств и неизведанных далей. Враг восстал из таинственной и безмолвной земли - матери кочевников.

При Каррах [3] в 53 г. до н. э. сеющие страх парфянские копьеносцы, поддержанные конными лучниками, используя тактику молниеносной атаки и небольшой собранный из роговых пластин лук, который обладал необычайной пробивной силой, разгромили римскую пехоту и вспомогательную галльскую конницу Красса. Неумолчный мерный гнетущий гул парфянских кимвалов ознаменовал поражение триумвирата.

Рим познал горечь и других унижений. Во время кампании 244 г. император Гордиан III бесславно погиб, император Деций пал в бою с готами на границе с Мёзией в 251 г., император Валериан был взят в плен в 260 г. и подвергнут унижению Сасанидом [4] Шапуром. Император Юлиан, победитель аламаннов в 357 г., погиб, сражаясь с парфянами в 363 г. Теперь же аламанны и франки обрушились на укрепленную северную границу и взломали ее. Число германских и иранских племен, стоявших за Дунаем, опасно росло.

На поле боя близ Адрианополя события развивались с катастрофической быстротой. Казалось, что Валент просто не успевал думать. Императорские лучники поддались на провокационную вылазку противника. Из-за смятения в их рядах готская конница, поддержанная аланами, вторглась в расположение римских войск, "подобно грому, грянувшему с горных вершин", как свидетельствует Аммиан [5], все круша на своем пути. В какой-то момент левый фланг римлян, казалось, возьмет верх и прорвется в самую сердцевину неприятельских войск поставленные в круг колесницы - традиционное укрепление степняков. Но конница не поддержала маневра. Манипулы пехотинцев были зажаты в такие тиски, что воины не могли пустить в ход свои мечи. Римляне гибли под градом сыпавшихся на них стрел. Пыль, дым, слепящее солнце делали стрелы и копья невидимыми, войска охватила паника. Внезапно конница варваров бросилась в атаку с фланга, взломала римские ряды, топча копытами поверженные тела. В тесноте невозможно развернуться и отступить. Можно только бежать кто куда, побросав оружие. За спиной стук копыт, горячее дыхание разъяренных коней его ощущаешь затылком,- свист вражеских стрел и копий, угрожающе пролетающих над самой головой.