Пьер Губер - Мазарини Страница 3

Итак, семейство обречено было жить в самом сердце Рима, в окружении принцев Колонна, следовательно, в квартале Треви (в те времена еще не был построен знаменитый фонтан). В квартале мирно уживались простолюдины, принцы и священники, там кипела жизнь, возвышенное соседство с низменным, благородный кавалер пересекался с нищим, благочестивый прелат — с проституткой. Треви был одновременно головой, сердцем и чревом знаменитого города Пап Римских. Если не считать недолгого пребывания в Пешине, у дяди-аббата и кормилицы, маленький Джулио рос в Риме: его семья, в которой в скором времени стало пятеро детей — еще один мальчик и четыре девочки, — жила у подножия Квиринала, на маленькой улочке близ церкви Святых Венсана и Анастаза (она стоит и поныне напротив знаменитого фонтана Треви, а молодой Джулио, став кардиналом, богато украсил ее, о чем напоминают его герб и имя, которое все еще можно прочитать). Неподалеку находился дворец Колонна (разрушенный и перестроенный в XVIII веке), куда регулярно приходили отец и старший сын.

Джулио был хорошеньким, воспитанным (заслуга матери?), умным и потому очень нравился окружающим, так что в возрасте семи лет его отправили учиться в знаменитый Римский Колледж вместе с Джироламо Колонной. Речь идет о втором сыне хозяина Пьетро и внуке знаменитого победителя в битве при Лепанто, которого все называли коннетаблем или герцогом ди Паллиано. В действительности же, он был Великим коннетаблем Сицилийским — этот титул делал потомка древнего римского рода равным испанскому гранду. В один прекрасный день будущий кардинал извлечет большую выгоду из такого знакомства.

Известно, что иезуиты, страстные поборники Контрреформации, разработали для своих ближайших учеников новую педагогическую систему обучения, — Ratio studorium: в атмосфере пылкого соревнования молитвы соединялись с физическими упражнениями, с античной, то есть языческой, культурой и сливались со строго возвышенной христианской культурой; геометрия и начала астрономии преподавались параллельно с патристикой[4] и метафизикой.

Римский Колледж — огромное строгое квадратное здание (стоит оно и поныне), рядом с которым построили великолепную церковь, посвященную Игнацию Лойоле[5], находился в двух шагах от дворца семьи Колонна и мог принять порядка 2000 учеников, получавших тут хорошее, хотя и эклектичное образование. Вся католическая Европа подражала знаменитому колледжу вплоть до эпохи Вольтера, и далее позднее.

До нас дошли две истории о юном Мазарини, соученике и товарище по играм сыновей коннетабля. Автор первой — некий Бенедетти — пишет о Джулио с пылкой нежностью, другой — анонимный — язвителен и желчен. Впрочем, сообщают, что Джулио учился блестяще и очень выделялся среди прочих учеников знаниями и приветливым нравом, а несколько позднее — и актерским даром. Итак, вполне вероятно, что добрые святые отцы жаждали заполучить такого ученика для своего ордена, тем более что один из его дядей без устали служил во славу иезуитов.

Да, о юности Джулио Мазарини мы мало что знаем, однако его позиция предельно ясна: он решительно не хотел становиться не только иезуитом, но и священником, более того — всю жизнь Мазарини питал стойкое недоверие к знаменитому ордену, о котором многое знал. Джулио был так осторожен, что никогда не соглашался исповедоваться ни одному иезуиту. Кроме того, покорность никогда не была одной из главных добродетелей будущего кардинала, ему нравилась хитрая и умная властность, кстати, именно это качество он стремился проявлять на протяжении всей своей жизни.

Джулио учился в колледже с 1608 по 1616 год, потом он изучал право в Сапиенце в Римском университете, но это не значит, что уже тогда он выбрал карьеру священника. Скорее, он часто бывал во дворце принцев Колонна, приятно и вполне легкомысленно проводил там время, много играл, часто проигрывал (позже такое с ним почти не случалось) и однажды, по свидетельству биографа, даже проиграл свои шелковые штаны. Уже тогда Мазарини был молодым и красивым кавалером с хитрыми глазами — таким он выглядит и на более поздних портретах.

Образ жизни Джулио наверняка огорчал семью, особенно его набожную мать, поэтому она очень обрадовалась предложению коннетабля Колонны, который хотел, чтобы юный Мазарини отправился вместе с его сыном изучать право (гражданское и духовное) в испанский университет в Алькала-де-Энарес (а не в Саламаниу). Одним из достоинств этого университета было то, что он находился далеко от столицы. Джулио — в роли компаньона, а не слуги — и молодой Колонна изучали испанский двор и славное мадридское общество, а не только право в Алькале. Позднее Мазарини рассказывал, что там он «активно ухаживал за дамами», впрочем, к подобному признанию не стоит относиться слишком серьезно. Рассказывают, будто Джулио был влюблен в дочь мадридского нотариуса… который одолжил ему деньги на покрытие карточных долгов. В этой истории правдоподобно лишь последнее обстоятельство. Разве Джулио — зять адвоката? Подобная возможность, исключая разве что временное увлечение, никак не вяжется с образом человека, который всегда стремился вырваться за пределы круга мелкой буржуазии. Достоверно известно одно — Джулио выучил кастильский язык, на котором говорили в светских кругах Рима и Парижа, что впоследствии ему очень пригодилось. Еще более вероятен тот факт, что Мазарини своим острым умом быстро понял: двор состарившегося Филиппа III обладал помпезной торжественностью, но никак не реальным влиянием. Как бы там ни было, годы, проведенные в Испании (1619—1621?), были очень полезны Мазарини: он твердо решил, что не станет служить Испании, распознав все слабости страны, застывшей в своем величии.

После возвращения из Испании (кажется, молодых людей срочно отозвали), во время празднеств по случаю канонизации Игнация Лойолы (май 1622 года), молодой Мазарини, срочно заменивший, по просьбе святых отцов, заболевшего актера, который должен был изображать святого во время пышной театрализованной церемонии, сыграл так талантливо, что взволнованная публика рыдала от восторга: то была первая большая роль Джулио-актера… и последняя на поприще святости, в карьере, которой он, кажется, никогда не собирался посвящать жизнь.

После пышных торжеств Джулио вернулся в Сапиенцу и между делом, отвлекаясь от интриг и праздников, сдал экзамены на степень доктора права (гражданского?) — простая формальность для близкого друга семейства Колонна. Церемония сдачи экзаменов по каноническому праву состоялась, вероятно, в апреле 1628 года, ведь Джулио Мазарини предстояло стать секретарем папского нунция в Милане, и эта должность могла если не прославить его, то уж наверняка сослужить хорошую службу. Мазарини исполнилось тогда 26 лет, и он уже сделал первые шаги в своей карьере. Итак, с апреля 1628 года Джулио будет учиться здесь, на новой службе.

Мы мало что знаем о долгих годах молодости Мазарини и все-таки можем составить о нем ясное представление: оно почти ни в чем не совпадает с расхожим, составленным со слов его клеветников и недобросовестных историков.

Старший сын семейства Маццарини (сохраним написание фамилии, принятое отцом Джулио), оберегаемый покровительством принца Колонны, дяди-иезуита и благородной набожной матери, получил хорошее образование — интеллектуальное, физическое, светское, религиозное и, безусловно, моральное, причем усвоенная мораль была весьма «гибкой» — римской, так сказать. Такое же образование и воспитание получил Джироламо Колонна, его товарищ и спутник, который, как это было принято в высшем обществе, очень скоро (в 23 года) станет кардиналом, ни одного дня не пробыв простым кюре.

Джулио Мазарини в то время накопил и опыт гуманиста-путешественника, вернее, политика-путешественника: он часто ездил в западную Испанию, столицу империи, над которой заходило солнце и которую в будущем ему предстояло либо победить, либо соблазнить. Что бы ни рассказывали нам о молодости Мазарини его современники и друзья, мы знаем, что он выказывал элегантность, обаяние и необыкновенно тонкий и быстрый ум.

Когда Мазарини исполнилось двадцать лет, он мог выбирать для себя в Риме, городе, где все возможно, любую карьеру — духовную, военную, деловую, дипломатическую или политическую. Он отказался от первой, едва коснулся второй и остановил свой выбор на трех последних, в которых преуспел так сильно, как мало кто из его двадцатилетних сверстников. Скорее всего, у него попросту не было возможности выбирать между светской и духовной карьерами: он наверняка предпочел бы первую, но вынужден был согласиться на вторую.

До встречи с Ришелье, изменившей всю его жизнь, Джулио Мазарини вынужден был довольствоваться тем, что предлагал ему Рим 1620-х годов: этот мир мало понятен современному французу, как, впрочем, не понимали его и наши соотечественники в XVII веке.