Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. Страница 3

Публика не понимала причин немыслимого возвышения мужика, вскоре прославившегося публичными скандалами и пьяными загулами. Следуя обычной логике, подозревали тривиальный сексуальный характер сложившегося треугольника, что вроде бы подтверждалось лихими похождениями Распутина по женской части вне царского дворца.

Увы, истинным основанием треугольника стала нешуточная трагедия, тщательно скрывавшаяся как государственная тайна: гемофилия — тяжелейшая неизлечимая болезнь наследника престола, родившегося в 1904 году. Распутин же, имевший неординарные возможности экстрасенса, обладал, оказывается, ничуть не мифической, а вполне безотказно действующей способностью прекращать болезненные и опасные для жизни цесаревича кровотечения. Поэтому Распутин стал, по существу, незаменимым домашним врачем, а его растущее политическое влияние вполне типично именно для этой категории специалистов, нередко игравших, помимо основной профессиональной деятельности, существенные роли в мировой истории. Будь он дипломированным медиком, никто бы в мире не высказал ни слова удивления по поводу его политического могущества.

Безграмотный, но очень неглупый и хитрый мужик гораздо лучше подходил своими способностями для управления державой, чем царственная чета, и вовсе не был злым гением России. Наоборот, стремление его врагов выбить этот самый могущественный «угол» в правящем треугольнике, привело к самым важным и решающим катастрофам.

Покушение на Распутина, совершенное сразу после Сараевского убийства, вывело его из строя до конца лета 1914 года — и лишенный его советов Николай II позволил втянуть Россию в Мировую войну. Гибель Распутина в декабре 1916 вовсе оставила царя и царицу беспомощными перед революцией.

Интересно, что даже такой деятель, имевший крайне ограниченные представления об особенностях российской жизни, как Адольф Гитлер, безошибочно расценил значение Распутина, выразив это со всей спецификой собственного мировоззрения: «Появился большевизм. Разумеется, этому способствовали реакционные круги: они устранили Распутина, то есть единственную силу, способную привить славянскому элементу здоровое миропонимание».[22]

Иное дело то, что от былой скромности Распутина постепенно не осталось и следа — разве что только в непосредственном присутствии царской фамилии. К царю с царицей, их детям и немногим доверенным приближенным, он обращался совсем не той стороной своей личности, нежели ко всем остальным. Хотя иные безродные и бесправные просители также нередко пользовались вполне лояльным и гуманным вниманием с его стороны, но на первый план все больше выходило другое.

Беспримерное честолюбие, невоспитанность, наглость и хамство, присущие «святому черту», побуждали его самого к публичным демонстрациям собственного величия, а ловкие проходимцы создали вокруг него целое предприятие, торгующее царским благорасположением.

Двуличие Распутина при его жизни оставалось неразгаданным: каждый из очевидцев свидетельствовал только о той стороне его личности, которую имел возможность наблюдать — а этот великий актер и лицедей почти не позволял себе путать жанры и амплуа перед публикой! Лишь впоследствии многие мемуаристы, ознакомившись с впечатлениями, противоположными собственным, смогли взвешенно оценить его поведение.

Неясная основа неограниченного влияния Распутина не могла не возмущать общественное мнение. Он был грязный тип в истинном смысле этого слова.

Возможно даже, что наиболее гнусные подозрения в его адрес были не такими уж беспочвенными. Вот, напрмер, какое свидетельство Демьяна Бедного записал в своем дневнике К. Чуковский в 1928 году: «когда расстреляли царя и его семью, все их барахло было привезено в Кремль в сундуках — и разбирать эти сундуки была назначена комиссия: [М.Н.] Покровский, [Л.С.] Сосновский и я. И вот я там нашел письмо Татьяны[23], вел[икой] княжны, — о том, что она жила с Распутиным».[24] «Пролетарский баснописец» был на самом деле культурнейшим человеком, незаконным сыном фрейлины и кого-то из высших аристократов (кажется, герцога Лейхтенбергского) и прекрасно разбирался и в нюансах психологии, и в придворных нравах. Он, конечно, мог и ошибиться, и просто соврать (соорудил же сам себе совершенно несусветную «пролетарскую» биографию![25]), но в частной беседе с Чуковским ему не было какого-то смысла ломать комедию!..

Неудивительно, что постоянными сделались и конфликты царской четы с министрами. Царь и царица возмущались тем, что премьер-министр или министр внутренних дел (а Столыпин был и тем, и другим) не могут унять публику и прессу, инсинуирующие против Распутина, и не желали понимать, что распространение сведений и выражение мнений, не имеющие характера государственного преступления, не могут по законам империи преследоваться властями во внесудебном порядке, а любой суд придал бы скандалам еще большую значимость — Россия с октября 1905 по февраль 1917 была по части цензуры едва ли не самым либеральным государством в мире. Но царь и особенно царица верили именно в то, что все, возводимое злыми языками на Григория Ефимовича — чистейшая клевета. Их оппоненты, в свою очередь, никак не могли понять пристрастия царя и царицы к столь вызывающе негативному персонажу.

Сам Николай II устал от этой ситуации, с осени 1914 с удовольствием разъезжал по фронтам и безо всякой пользы пребывал в Ставке — вдали от столицы, а в декабре 1916, когда убили Распутина, испытывал явное облегчение, замеченное окружающими.[26]

Вот и со Столыпиным к лету 1911 года конфликты вокруг Распутина приняли уже тяжелый и затяжной характер; в первую половину 1911 все это подогревалось столкновениями Столыпина с Думой и с Государственным Советом, подло и исподтишка спровоцированными царем. Отставка Столыпина была уже предрешена «тройкой», а последующее возвращение опального премьера на первые роли было маловероятно. Перспектива политической смерти в самое ближайшее время ничем в государственном плане не отличалась от последовавшего убийства.

Но вот если бы Столыпин уехал из Киева живым, то это существенным образом отразилось бы на нескольких личных судьбах — не только Столыпина и Богрова, но и тех, кто способствовал последнему — снабжали, как упоминалось, чрезвычайно дефицитными и малодоступными билетами на торжества. Мотивов корыстного отношения этих чинов к убийству Столыпина и строгой логики их поведения не разгадали ни современники, ни историки.

Эти организаторы якобы защиты высших лиц империи от покушений настолько увлеклись решением собственных таинственных задач, что даже не сообразили, что допустили неконтролируемого вооруженного человека в непосредственную близость к императору, риск убийства которого вовсе не входил в их намерения.

Кстати, согласно закону, только такая физическая близость террористического акта к царю и позволила судить Богрова военно-полевым судом — и мгновенно упрятать концы в воду.

Богров, мучимый терзаниями, сомнениями и страхами, явно получал от этих людей поддержку, усилившую его настрой на убийство, а после задержания — какую-то надежду избежать самого страшного исхода, которая и связывала его уста на следствии и в суде. Лишь когда его потащили на виселицу, он понял, что обманут: «Говорили, что когда Багрова[27] вели на казнь, он, несмотря на завязанный рот, успел крикнуть, что его вешают те самые люди, которые послали на убийство.

Что организовано это дело было департаментом полиции, оказалось бесспорным, но кто именно был высшим инициатором его, следствие не выяснило»[28] — так писал один из тогдашних военных прокуроров.

Итак, что получилось бы, если бы царь погиб, а Столыпин уцелел? И на этот вопрос ответить не очень сложно.

Кого назначили бы затем регентом (или несколькими регентами) к малолетнему и тяжело больному цесаревичу Алексею Николаевичу — неизвестно, но решались бы эти вопросы кулуарно царской фамилией, а не Думой или какими-либо другими инстанциями.

Оставшиеся обломки правящей «тройки», разрушенной столь радикальным способом, не смогли бы сохранить прежнее влияние. Ненавидимую всеми царицу Александру Федоровну гарантированно отстранили бы от реальной власти. С Распутиным, несомненно, немедленно расправились бы, хотя, возможно, не столь круто, как это произошло в 1916 году. Россия, таким образом, избавилась бы и от царской четы, абсолютно неспособной к целенаправленной позитивной деятельности, и от Распутина, который хотя и старался разумно руководить царской политикой, но, помимо своей воли и благодаря собственному недомыслию, сам обратился в фактор, все более дестабилизирующий общеполитическую ситуацию.