Николай Колесницкий - «Священная Римская империя»: притязания и действительность Страница 3

Если разобраться по существу во всех этих доводах, то они свидетельствуют не столько об императорском верховенстве, сколько о притязаниях на верховенство в Центральной и Западной Европе, подобно великодержавным притязаниям византийских базилевсов в отношении христианских государств Восточной Европы. Но не следует забывать, что от притязаний на господство до установления действительного господства еще очень далеко. Конечно, всякие притязания основываются на наличии каких-то возможностей, иначе они никем не принимаются всерьез. Подобные возможности не только притязать, но и предпринимать попытки установить реальное верховенство, были и у германских императоров. Об этом именно и свидетельствуют приведенные аргументы. Разберемся в них.

Римская и христианско-католическая традиция, несомненно, служили побудительным мотивом (хотя и не единственным) для германского короля добиваться императорской короны и, увенчавшись этой короной, требовать подобающего императорскому сану почтения и уважения. Об этом как раз и свидетельствуют приводимые историками факты из переписки того времени. Императорская канцелярия пыталась превратить теоретические притязания в дипломатическую практику, требуя почтения к императорскому сану. Но каков был результат? Признавали ли на деле западноевропейские короли императорское руководство? В письме английского короля Генриха II Плантагенета к императору Фридриху I Барбароссе как раз и содержится выражение признания за императором высшего авторитета и готовности уважать этот державный авторитет. Известно, что письмо было написано в разгар борьбы английского короля с церковью и рассчитано на то, чтобы заручиться поддержкой императора. Однако политика Генриха II была совершенно независима. Его власть в собственной стране была прочнее власти императора в Германии. Нет никаких свидетельств того, что императорское верховенство признавалось когда-либо во Франции; наоборот, во французских политических кругах всегда подчеркивали, что не тевтонские, а именно французские короли являются преемниками Карла Великого. Вассальная зависимость некоторых соседних государств от Германии не имела прямой связи с императорским верховенством. Например, Чехия попала в зависимое положение от Германского государства задолго до получения германским королем императорского титула (929) и приобрела имперский характер только в XII в., когда чешский король стал рассматриваться в качестве имперского князя, позже курфюрста. Аналогичная угроза немецкого подчинения нависла было и над Польшей. Но польский князь Болеслав Храбрый порвал вассальную связь с империей, несмотря на попытки императоров удержать его хотя бы в формальном подчинении с помощью разных почетных титулов. Польский князь присвоил себе королевский титул вопреки воле императора и нанес Германии ряд поражений. Не удалось императорам поставить в вассальную зависимость и Венгрию, принявшую христианство в конце X в. и вступившую в более тесные отношения с Германией. Воспользовавшись внутренними смутами в стране, Генрих III превратил на время венгерского короля в вассала империи. Но уже в 1054 г. Венгрия порвала эту зависимость и стала вполне суверенным государством. Еще меньше успехов имела имперская политика в Дании. Принятие христианства датским королем Гарольдом Синезубым усилило немецкое влияние (вторая половина X в.), и Оттон I сделал попытку подчинить Данию, заставив ее платить дань Германии. Но уже датский король Канут Великий (1018-1035) ликвидировал всякую зависимость и даже угрожал империи на севере.

Не может служить убедительным аргументом в пользу тезиса о мировом характере «Священной империи» и принадлежавшая якобы императорам прерогатива жаловать королевские титулы. Кроме Чехии и Венгрии (корона «св. Стефана» была к тому же пожалована папой Сильвестром II вместе с императором Оттоном III), других примеров подобного рода мы не можем назвать. Чаще всего королевские титулы жаловались папой или присваивались собственной властью. Прерогатива основывать университеты тоже не являлась сугубо императорской. Университеты основывали все, кто имел для этого надлежащие возможности – папы, короли, а позже даже свободные города. Легитимация незаконнорожденных (внебрачных или рожденных от не признанного законным брака) детей, в частности для того, чтобы сделать их правоспособными занимать престол, тоже являлась папской прерогативой.

Итак, концепция «Священной Римской империи» как мирового христианско-католического государства не имеет достаточного исторического обоснования. Были только притязания на мировое господство. Но подобные притязания выдвигаются нередко, как свидетельствуют исторические факты, и теми, кто не обладал высокими державными титулами. В иных случаях они создают прецедент для присвоения высшего титула, с помощью которого узаконивается фактическое господство. Титул «римского императора» как нельзя лучше отвечал таким целям, и историкам не следует его недооценивать.

Можно вполне согласиться с теми историками зибелевского направления, которые утверждают, что идея «Священной Римской империи» не вытекала из внутренних потребностей германского государства X-XI вв. Ни для политического сплочения Германии, ни для завершения оттоновской епископальной системы, ни для форсирования христианизации славянского Востока не требовалось установления господства над Италией и Римом и приобретения императорского титула. Все это с неменьшим успехом могло быть достигнуто и без создания империи. Императорский титул не служил средством внутригерманской политики, а лишь увенчивал достигнутые успехи и был заявкой на мировое господство. Но столь же несомненно, что императорский титул обеспечил германскому королю значительные временные преимущества. Поставленный в зависимость от императора папский престол стал на время орудием мировой и отчасти внутригерманской политики. Однако вскоре все обернулось против императора. Эмансипация папства во второй половине XI в. нанесла сокрушительный удар по мировым притязаниям империи. Папство, блокировавшееся в борьбе против императоров с сепаратистски настроенными князьями Германии, помогло последним подорвать положение королевской власти в стране. Таким образом, в итоге императоры не только не достигли «мирового господства», но и потеряли власть в собственном королевстве.

Тысячелетний юбилей «Священной Римской империи», широко отмечавшийся в научных и политических кругах ФРГ в феврале 1962 г., дал повод к новому обсуждению и новым оценкам фактов, связанных с этим событием. Историки снова обращаются к вечно спорным вопросам, что дали и чего стоили итальянская политика и «Священная Римская империя» немецкому народу. В ответах на эти вопросы повторяется многое из того, что не раз уже говорилось в ходе столетних дискуссий. Но появились некоторые новые мотивы, в которых можно заметить не просто «дань моде», но и определенную устойчивую тенденцию. Это прежде всего настойчивое подчеркивание «всемирно го служения» империи. Эта империя якобы не столько нужна была немцам, сколько всей Западной Европе, поскольку она выражала ее религиозно-политическое единство. Из этого напрашивается «логичный вывод», что и в наше время западноевропейские народы нуждаются в чем-то подобном для закрепления «атлантического единства». «Священная империя» могла бы послужить в этом смысле подходящей исторической моделью. Выходит, что понесенные в средние века немцами жертвы вполне окупаются теми политическими приобретениями, которыми пользуются западноевропейские народы и в настоящее время. Так выглядит новое оправдание агрессивной политики «Первой империи». Однако проблема «исторических издержек» итальянской политики германских королей этим не снимается. В историографической работе В. Шмидта снова поднимается вопрос о том, чего стоила и во что обошлась Германии итальянская политика. Повторяя неоднократно высказывавшееся мнение, что Оттон I еще до коронации в Риме обеспечил себе гегемонию победой на Лехе (955), он подчеркивает значение императорского достоинства для установления политического верховенства германского короля в Центральной Европе, в частности среди западных славян. По мнению В. Шмидта, императорский титул и римские правовые традиции сказались положительно на внутреннем положении германского государства, в частности они способствовали утверждению принципа неделимости (на уделы) государства. Автор отмечает значительное усиление политических связей между Германией и Италией в рамках «Священной Римской империи» и некоторое влияние Германии на Италию: был создан аппарат управления Италией, комплектовавшийся большей частью из немцев; нередко немцы ставились на епископские должности. По мнению Шмидта, императоры больше обращали внимания на управление Италией, чем Германией. В то время как для Германии в течение Х-ХII вв. издано всего несколько законов, для Италии издавались разнообразные законодательные акты, в частности по ленным делам. (Заметим, что Шмидт только отчасти прав: императоры не занимались в настоящем смысле слова управлением ни своим королевством, ни завоеванными ими итальянскими областями).