Луис Ламур - Ландо Страница 3

- Но у тебя же есть ножи.

- Да, но при правильном использовании рука не менее опасна, чем нож. Помолчав немного, добавил: - И человека не линчуют за то, что он сделал руками.

Мы оба сидели неподвижно, и пламя костра будоражило наши воспоминания. О чем думал Тинкер, какие мысли могли прийти ему в голову? Что, о чем я не знал, тревожило его Душу? В моей же памяти всплыл тот день, когда отец оставил меня у Вилли Кэфри. Три тяжелых мешка с золотом вручил он тогда Кэфри и сказал:

- Вот мой сын, о котором я тебе говорил. Заботься о нем, и каждая третья монета - твоя.

- Ты уходишь? - спросил я.

- Да, ухожу. Мы были очень счастливы твоей матерью. Мне необходимо забыться. Странствия помогут. - Он положил руку мне на плечо. - Я вернусь, сынок. Будь хорошим мальчиком.

Отец наказал Вилли отдать меня в лучшую школу и хорошо обращаться со мной. Обещал вернуться в назначенный срок.

В первый год ко мне относились сносно, по крайней мере, поначалу я видел хоть какое-то подобие хорошего отношения. Правда, я часто слышал, как миссис Кэфри жаловалась, что я - непосильная обуза для семьи, и сколько денег они сэкономят, если перестанут думать обо мне. А Кэфри вслух размышлял о том, какую пользу принесут деньги моего отца, сколько можно купить земли и скота на такую огромную сумму.

Ее слова тревожили меня гораздо больше, чем его: в ней я чувствовал скрытую злобу. Кэфри же оказался человеком эгоистичным, жадным и самоуверенным. Ее я искренне боялся, думая, что она может убить меня. В том, что у нее есть такое намерение, я нисколько не сомневался.

Кэфри пользовался репутацией честного человека. Увы, многие люди, имеющие ее, просто никогда не подвергались проверке на честность. Для Вилли испытание золотом оказалось непосильным. Спустя год после того, как уехал отец, все переменилось. Школа оказалась не для меня. Из меня сделали бесплатного работника. Мне исполнилось тогда только одиннадцать лет; я не знал, куда пойти и к кому обратиться.

И вот пришел день, когда Дункан ударил меня.

Как и его родители, он с презрением относился ко мне, постоянно издевался и насмехался надо мной. Но когда он поднял на меня руку, я сцепился с ним насмерть.

Это была неравная борьба. Но, поняв, что он намеренно старается бить меня по лицу, я пригнулся и, когда обидчик бросился на меня, со всей силы ударил его в живот.

У него захватило дух. Хрюкнув, он открыл рот, а я с размаху саданул его ногой по подбородку.

Его слабую челюсть могла бы сломать и девушка, что уж говорить обо мне. Я-то был от природы сильным пареньком, привыкшим к тяжелой работе.

Дункан, бледный и перепуганный, свалился на охапку дров, которую я бросил, когда он на меня напал. В ярости я нанес ему последний удар по носу и сломал его; кровь потекла по его губам и подбородку.

Хлопнула дверь, выскочили его родители: Вилли с поднятой тростью, мать, растопырив пальцы, как клешни.

Я бросился бежать. Остановился, только когда убедился, что преследователи окончательно отстали. Меня окружал сосновый лес, и уже наступала ночь. Что делать, я не знал. Большие города пугали, поэтому мне никогда не приходило в голову оставить хорошо знакомые родные горы.

Единственным местом на земле, где я когда-то испытал счастье, была наша опустевшая хижина. К ней я и стал пробираться, отыскивая путь в лесу. Блуждая по скалам и непроходимым дебрям, прошел около тридцати миль. В первый раз в жизни я один провел в лесу три ночи. Совершенно обессиленный, добрался до дома.

Я не знал, пытались ли мои мучители разыскивать меня. Возможно, они приходили, когда я уходил на охоту. Более вероятно, что они просто обрадовались, освободившись от меня, - ведь теперь все золото досталось им.

Я прожил в одиночестве пять лет.

Но это не значит, что я никого не видел все это время. Еще при жизни матери я подружился с мальчишками из племени чероки, охотился с ними, не хуже их умел пользоваться луком и стрелами, ставить силки и ловушки. Мои приятели принадлежали к тем диким чероки, которые захватили горы, когда правительство начало переселять индейцев на запад. Отец хорошо относился к ним, и они любили меня. Я был уверен, что индейцы всегда по-доброму встретят меня и накормят. В тот первый год мне много раз пришлось прибегать к их помощи.

Живя у Кэфри, я научился возделывать огород, и теперь стал покупать или менять семена у чероки. Вскапывал грядки, сажал дыни, картофель, сеял кукурузу. Лес обеспечивал мой стол дичью, ягодами, орехами и корнеплодами.

Было бы неправдой сказать, что я ничего не боялся. По ночам меня охватывал жуткий страх, и я часто плакал, вспоминая маму и желая, чтобы отец поскорее возвратился домой.

В первые годы только мысль об отце, о том, что он скоро вернется, помогала мне выжить. Хотя уже тогда Кэфри был уверен, что отец умер, и не уставал повторять об этом. Понять, откуда в нем такая уверенность, я не мог.

Прошло три года, и я окончательно потерял надежду увидеть отца. И хотя понял это умом, вопреки всему, каждый раз, заслышав стук копыт, выбегал посмотреть, не он ли едет.

Путешествовать в те дни было далеко не безопасно. Везде - на Натчез-Трэйс, Вилднэс-Роуд и Болд-Ноб - путников подстерегали бандиты и убийцы. Покинув свои дома, люди часто исчезали навсегда. И кто мог сказать, что с ними стало?

Некоторые вещи из сундука моей матери мне пришлось обменять на куртку и штаны из оленьей кожи. За шкурки ондатры и рыжей лисы я получал у чероки все, что мне нужно.

Пришел день моего пятнадцатилетия. Мама не испекла мне праздничный пирог. Я сам поджарил яичницу из индюшачьих яиц. Все же день оказался особенным. Именно в этот солнечный день, когда я собирался сесть за стол, на дороге появился Тинкер. Я часто слышал о нем, но видел впервые. Он сел за стол рядом со мной и рассказал все новости. Потом стал иногда заходить ко мне.

Тинкер мало говорил в тот, первый раз, больше осматривался. И я решил показать ему свое хозяйство: хижину, построенную отцом (я очень ею гордился); дорогу, по которой отец ходил к роднику, когда нужно было поливать огород; сосновый лес и речку.

Тинкер подмечал все, но время от времени задавал вопросы, которые приводили меня в замешательство. Особенно насчет золота.

Однажды он спросил, есть ли у меня золотые монеты, заметив, что за золото сможет кое-что достать.

И я рассказал ему, как все наше золото досталось Вилли Кэфри, а Тинкер попросил меня подробнее обрисовать, как выглядели эти монеты.

- Твой отец, - сказал он, - должно быть, много путешествовал.

- Сэкетты не особенно любили путешествовать, - ответил я, - но говорят, что много лет назад, прежде чем поселиться в Колонии, большинство их были моряками.

- Как твой отец?

- Отец? Никогда не слышал ничего подобного.

Тинкер указал на узел, который я завязал на веревке.

- Хороший тугой узел. Отец научил тебя этому?

- Конечно. Называется беседочный узел. Он научил меня завязывать узлы, прежде чем писать. Двойной, беседочный, корабельный - я знаю все виды узлов.

- Морских узлов, - уточнил Тинкер.

- Думаю, что не только моряки умеют завязывать узлы.

Кроме мешка кукурузной муки, старого сундука, где хранились вещи моей матери, отцовской винтовки "баллард", да садовых инструментов, в хижине ничего не было.

В сундуке хранилась небольшая шкатулка - восемь дюймов в длину и четыре в ширину, - сделанная из тикового дерева. В ней мать держала семейные бумаги и кое-какие безделушки, имевшие для нее какую-то ценность.

"Баллард" - старое, никуда негодное ружье, с ним нечего делать на Западе. Поэтому я решил обменять его сразу, как только продам мельницу, или же при первом удобном случае. Если я встречусь с бандитами или дикими индейцами, то мне нужно новое, настоящее ружье.

Сейчас Тинкер сидел у костра и курил. Наконец огонек его трубки погас, и он произнес:

- Мы отправимся на рассвете. Устраивает?

Мне предложение понравилось. Наступил рассвет, и мы спустились с гор в последний раз.

По дороге я остановился и оглянулся. Горные вершины окутывал легкий туман, скрывая от глаз мою хижину. Я знал, что она там, за деревьями, и понял, что никогда больше не увижу ни ее, ни могилу матери, которую отец вырыл под высокой сосной. Какая-то важная часть моей жизни осталась позади. Наверное, и мой отец думал так же, покидая этот край.

Мы миновали последний поворот, и мои горы исчезли из виду. Перед нами лежал Кроссинг, и я бросил последний взгляд на место, где родился.

Глава 2

Накрапывал мелкий дождь, когда мы прибыли в Кроссинг. Там я сторговался с хозяином лавки, уступив ему дробилку для кукурузы за одноглазую, с больными ногами кобылу.

Ни один человек на Западе не сможет разбогатеть, не прикладывая к этому усилий. Я собирался стать богатым и составил план. Каждый, кто хочет преуспеть, рассудил я, должен прежде всего заботиться о приросте. Пусть моя кобыла принесет жеребенка. Но сначала ее надо подкормить. Я огородил место на лугу и выпустил там мою красотку.