Максуд Алиханов-Аварский - Дербенд-Наме Страница 3

В мусульманском мире «Дербенд-наме» циркулирует только в рукописях и, как утверждал уроженец Дербенда и известный профессор Казем-Бек[5], только на языках джагатайском, адербейджанском и персидском. Однако в последнее время оказалось, что это же сочинение существует и на арабском языке, да еще в наиболее пространном виде.

В начале XVIII столетия, если еще не ранее, манускрипты «Дербенд-наме» проникли и в Европу, именно – в публичные библиотеки Парижа, Берлина и Петербурга, и из них разновременно были сделаны извлечения ориенталистами Байером, Клапротом и Дорном, на языках латинском, французском и немецком. В целом тюркский текст этого сочинения, параллельно с английским переводом, издан только в Петербурге Казем-Беком в 1851 году.

Автор «Дербенд-наме», время появления этого сочинения и язык, на котором первоначально оно было написано, в точности неизвестны. Для приблизительного же определения этих сторон существуют следующие основания:

Академик Байер в своем трактате о «Кавказской стене» (De muro Caucaseo), опубликованном в 1726 году, говорит так о происхождении «Дербенд-наме»:

«Когда мусульмане, под командой Гирей-хана покорили Дербенд и Андери[6], Мухаммед-Аваби-Акраси (из Акраса) получил приказание составить, по источникам арабским и персидским, на языке тюркском, трактат о древностях Дагестана» и т. д.[7]

О том же предмете более пространно, но не менее туманно, трактует и Клапрот, писавший через 103 года после Байера. «В то время, – говорит он, – когда исламизм распространился в соседстве Дербенда и когда Гирей, хан Крымский, покорил страны между Кумой и морем Каспийским, а также Эндери, он приказал одному жителю этого города, по имени Мухаммед-Аваби Акташи (из Акташа)[8], сделать на чистом тюркском языке извлечение из лучших историков арабских и персидских, трактующих о минувших судьбах Дагестана. Неблагоприятные обстоятельства долго препятствовали Мухаммеду пополнить эту работу однако он окончил ее» и т. д.[9]

К сожалению, ни Байер, ни Клапрот не указывают на источник, из которого они почерпнули приведенные сведения. Тем не менее о мистификации в данном случае не может быть, конечно, и речи, и надо полагать, что какое-либо основание было у них, хотя бы в виде предания, сохранившегося где-либо среди мусульманских книжников. Во всяком случае, можно принять за достоверное, что «Дербенд-наме» вышло из-под пера Мухаммеда-Аваби из Акташа или Эндрея, так как это сведение двух названных ориенталистов подтверждается еще из другого источника. Имея в виду, что довольно значительное количество рукописей этого сочинения встречается в самом Дербенде, и полагая, что среди ученых мусульман этого города могли сохраниться сведения о его авторе и времени появления, мы обратились к любезному посредничеству генерала Араблинского, проживающего в Дербенте, с просьбой расспросить их и поделиться с нами их ответом. Муллы Дербента, оказывается, совещались по поводу поставленных им вопросов и ответили, между прочим, что «по их сведениям „Дербенд-наме“ составлено жителем селения Эндрей, Мухаммедом-Аваби, на основании достоверных известий арабских историков».

Дербендские ученые обходят молчанием другой более важный вопрос – о времени появления интересующего нас произведения, – затемненный Клапротом, который относит его ко времени распространения ислама в соседстве Дербенда. Дело в том, что, вопреки вышеприведенным словам двух ориенталистов, мы не имеем никакого исторического свидетельства о том, что ханы Крыма когда-либо покоряли Восточный Кавказ с Дербендом и Эндери, и, напротив, знаем достоверно, что ислам проник в Дербенд и в Дагестан в начале VIII столетия, следовательно, за целых семь веков до возникновения в Крыму династии Гиреев. Затем, с середины XV и почти до конца XVIII столетия, т. е. в течение без малого трех с половиной веков, в Крыму царствовали 22 Гирея. Спрашивается, кого из них разумеет под «Гиреем, ханом Крыма», которому, – по словам Байера и Клапрота, – ученый мир обязан существованием «Дербенд-наме»?

На этот вопрос, в своем предисловии к английскому переводу «Дербенд-наме», Казем-Бек отвечает историческими справками, из которых следует, что ханы Крыма никогда не вели самостоятельных войн в Дагестане, но однако появлялись в этой стране со вспомогательными своими отрядами, по требованию турецких султанов, во время их войн с Персией. Одно из таких появлений имело место в 1735 году, когда в виде содействия сераскиру, оперировавшему около Эривани, и для возбуждения горцев против Надир-шаха, султан двинул в Дагестан Крымского хана. Но в это время «Дербенд-наме» уже было известно в Европе по трактату Байера о Кавказской стене, опубликованному почти за 10 лет перед тем.

Другое, более раннее появление крымцев в Дагестане, относится к концу XVI века. В это время, именно в 1578 (а по другим сведениям – в следующем) году, вследствие того, что персы нарушили границу Турции, султан Мурад III двинул в Адербейджан, под начальством Мустафа-паши, армию, которая покорила Ширван и приморскую часть Дагестана. В составе этой армии были тогда и «две тысячи храбрых всадников из крымских татар», проведших в Дербенде целую зиму вместе со своим ханом Мухаммед-Гиреем[10]. К его-то времени, как полагает Казем-Бек, и является возможным приурочить известие Байера, хотя нужно прибавить только ко времени, а не к личности. Мухаммед-Гирей, более известный под прозвищем Семиз (толстяка) – хана или Семиз-Гирея, отличался необычайной тучностью, ленью и вообще характеризуется историками одним из тех людей, которые не могут быть сторонниками книжной премудрости. Это был порочный деспот, подготовивший себе весьма печальный конец, и мысль о том, что он мог поинтересоваться прошлым Дагестана, представляется невероятною…

Другое дело – третий брат этого хана, Кази-Гирей. Этот принц, вступивший впоследствии, – через четыре года после злополучной кончины Семиза, – на престол Крыма, сопровождал его в упомянутом походе на Адербейджан и, после возвращения брата на родину в течение почти шести лет оставался еще в Дербенде и Дагестане, в качестве турецкого правителя этих стран. Известный Саид-Риза в своих «Семи планетах» говорит об этом Кази-Гирее, что он был «знаменит» знанием истории, любовью к наукам и ученостью; что он находил удовольствие только в обществе шейхов, улемов и философов, и что, наконец, сам был поэтом, превосходно писал – под псевдонимом Гази (воителя за веру) – в стихах и в прозе, на языках турецком и джагатайском, и оставил потомству несколько ценных сочинений.

Такой человек не мог не поинтересоваться учеными Дагестана и историею этой страны, будучи сам ее правителем. Более чем вероятно поэтому, что Кази-Гирей – тот Крымский хан, о котором говорит Байер, и что «Дербенд-наме» составлено по его поручению и в годы его пребывания в Дагестане (1578–1583), а следовательно – в конце XVI века.

В пользу основательности такого предположения мы со своей стороны можем указать на еще два обстоятельства, именно на то, что составление исторической компиляции было поручено ученому из Эндери предпочтительно перед другими книжниками Дагестана, и на первоначальный, по мнению Казем-Бека, язык «Дер-бенд-наме».

Дело в том, что население одного из четырех кварталов аула Эндери, называющееся Борахан-аулъцами, считается выходцами из Крыма, пришедшими сюда, – как по местному преданию, так и по словам одной ногайской песни[11], – под начальством Бора-хана, после поражения крымцев ногайцами Ших-Мамая, что случилось в 1523 году[12]. Это водворение крымцев в Эндрее произошло всего за 55 лет до похода Семиз-Гирея в Адербейджан; а за это время они не могли утратить свое родное наречие. Кази-Гирею же весьма естественно было желать, чтобы интересовавшая его историческая компиляция была составлена на более понятном для него крымском наречии, что мог выполнить в Дагестане только один из ученых Борахан-аула, каковым, вероятно, и оказался Мухаммед-Аваби. Именно на таком, мало понятном для адербейджанцев, джагатайском наречии тюркского языка, весьма близком к говору крымцев, и было написано первоначально «Дербенд-наме», как это, по словам Казем-Бека, якобы утверждает кубинец Алияр, переводивший его в конце XVIII века на персидский язык «для того, чтобы сделать это сочинение доступным и понятным своим друзьям, ученым Адербейджана», где этот язык, как литературный, господствует и в настоящее время. Затем уже с персидского, как можно думать, сочинение это было переведено на адербейджанский язык, чем и объясняется существование его версии со значительною примесью слов и фраз персидских.