Аглая Топорова - Украина трех революций Страница 3

После присоединения Крыма к России у либерально настроенных людей появилась версия, что на Майдане, да и вообще на Украине никогда не было антироссийских и антирусских настроений. И разлюбили украинцы Россию именно и исключительно только после присоединения Крыма и вероломной гибридной войны. Это неправда. Вопиющая неправда: с одной стороны, Россию на независимой Украине никогда особенно не любили, с другой — уже в первые дни Евромайдана нелюбовь к России и русским многократно усилилась.

«Как угодно, только не с Россией», «я ненавижу русских», — говорили лично мне давно и близко знакомые люди, ожидать от которых чего-то подобного за пару дней до Евромайдана было просто нереально. «Вы, русские, все равно никогда не поймете…», «вы — рабы Путина, а мы так не хотим», — говорили люди, постоянно читающие российские книжки, слушающие русский рок и интересующиеся Путиным и его политикой гораздо больше, чем большинство даже образованных россиян. Более того, внезапно ненависть к России и русским нашли в себе даже те, кто работал в русскоязычных СМИ и в не просто русскоязычных СМИ — антирусские настроения Евромайдана захватили даже большинство сотрудников украинского «Коммерсанта». Верстальщики, шоферы, корректоры, менеджеры по рекламе проклинали Россию прямо у меня на глазах, ничуть меня не стесняясь. А когда я говорила: «Ребята, да вы что, вы и меня, что ли, ненавидите?» Они опять же, не стесняясь, отвечали: «Ну ты нормальный человек, но вообще русские…»

Честно говоря, я до сих пор не знаю, откуда взялась эта ненависть к России. Существовала ли она все годы украинской независимости или возникла внезапно, распространившись, как вирус какой-то смертельной болезни. Наверное, если бы речь шла об украиноязычных выходцах из Львова и Ивано-Франковска, можно было бы говорить о каких-то исторических корнях, обиде за дедов и прадедов, просто разнице культур, но тут-то были русскоязычные выходцы из Киева и с востока Украины.

Короче говоря, светлый проевропейский Майдан довольно быстро превратился в источник оголтелой и реально ничем не мотивированной русофобии. А вытесненные поначалу за пределы Евромайдана правые и националистические партии довольно быстро заняли на Майдане лидирующие позиции. И хотя их палатки все еще стояли отдельно, тон на Майдане начали задавать именно они. Уже в первые дни с площади с позором и под угрозой избиения были изгнаны члены ЛГБТ-организаций, по крайней мере, радужное знамя у них отобрали и растоптали, в первую же неделю под поощрения ведущего были избиты активисты левого профсоюза — братья Левины. Коллективный разум Евромайдана не то что не осудил эти действия правых радикалов, в лучшем случае на них просто не обратили внимания, в худшем — одобрили: нечего проклятым пи***ам и коммунякам мешать нашему светлому европейскому будущему.

Политики и считающие себя ими тем временем прочно обосновались на сцене Евромайдана. Впрочем, кроме привычных и, честно говоря, обрыдших всем призывов вроде «Банду геть» и «Свободу Юле», они ничего предложить не могли. «Восстание живых трупов», — шутили тогда скептически настроенные по отношению к Евромайдану киевляне. И действительно, на сцене в эти дни можно было увидеть и услышать людей, давно и начисто смытых волной истории. На Украине политические звезды вообще быстро зажигаются и так же быстро гаснут. «Молодому и перспективному» политику достаточно просто поссориться со спонсорами и покровителями, занять или высказать не одобренную покровителями позицию, и все — он на многие годы переходит в разряд «сбитых летчиков». Самым удачливым из них удается получить в личное пользование небольшую общественную организацию с грантами, офисом, загранкомандировками и другими приятными мелочами или занять небольшую чиновничью должность — выбор здесь зависит от личного вкуса неудачливого карьериста. Большинство же остаются совсем неприкаянными и ходят побираться к более удачливым побратимам, которые подкидывают им денег на акции, а на самом деле просто на жизнь. Так сложилась судьба большинства членов УНА-УНСО, пострадавших от режима после «Украины без Кучмы», так сложились личные истории многих ярких активистов и звезд «оранжевой революции» 2004 года. Ярчайший пример — революционная святая Прасковья Королюк. «Баба Параска» — немолодая женщина из западноукраинской глубинки, которая приехала в Киев поддержать кандидата в президенты Виктора Ющенко, была обласкана прессой и лично Юлией Тимошенко, получила орден из рук самого президента Ющенко… А после этого руками вознесших ее к славе журналистов она была превращена в один из символов идиотизма президентства Виктора Ющенко и дожила свой век в Киеве фактически бомжем.

Из небытия и забвения удается подняться очень немногим. Но хочется это сделать всем. Именно поэтому в стране долгие годы была такая насыщенная событиями, но не смыслом общественная и политическая жизнь: бесконечные акции протеста против всего на свете, пикеты, пресс-конференции. Девяносто процентов которых абсолютно бессмысленны и нужны лишь тем, кто их проводит, так сказать, для отчетности. В принципе киевляне настолько привыкли к тому, что каждый день кто-то где-то протестует, что и на Евромайдан большинство жителей украинской столицы поначалу особенного внимания не обратили.

Более того, в тот момент выход на сцену народных депутатов и других известных публичных оппозиционеров скорее раздражал стоявшую возле сцены публику. Самые вменяемые из протестующих пытались объяснять политикам, что они «не за кого», а просто вышли продемонстрировать свое стремление в Европу. Кроме того, многие из собравшихся тогда на Евромайдане очень боялись, что их снова втемную используют политики и олигархи. Впрочем, у большинства публики были более важные задачи: знакомиться с новыми людьми, делать селфи, публиковать о себе и своих товарищах по борьбе восторженные сообщения в социальных сетях. Всякая жизнь в стране, казалось, замерла. То, что вчера было смыслом жизни и профессиональной деятельностью, для многих потеряло какое бы то ни было значение. Одна из самых известных украинских благотворительниц жаловалась мне в эти дни:

— Детям в «Охматдете» (главная детская больница Украины) не хватает донорской крови, но никто из постоянных доноров (благотворительность и разного рода волонтерство, а также донорство незадолго до Евромайдана вошли у киевской интеллигенции в моду) даже не собирается сдавать кровь. Они говорят: «Сейчас мы все должны быть на Майдане, защищать европейское будущее нашей страны». А зачем нужно такое европейское будущее, если детям кровь сдать некому?

На разные культурные и общественные проекты, подготовка к которым шла долгие недели и месяцы, никто не обращал внимания. «Сейчас мы все должны быть на Майдане» стало общим трендом и ответом на практически любую просьбу.

Кстати, о донорстве: ровно за день до начала Евромайдана я обсуждала с известным оппозиционно настроенным адвокатом Евгенией Закревской возможность обращения в разнообразные суды и инстанции, для того чтобы экспатам на Украине разрешили сдавать кровь для нуждающихся. Я тогда старалась принимать посильное участие в разных волонтерских проектах, и невозможность сдать кровь и помочь кому-то только потому, что я иностранка, меня по-настоящему злила. Мы построили разнообразные планы относительно судов и даже возможных акций по этому поводу. Надо ли говорить, что на следующий день после начала Евромайдана госпоже Закревской стало не до донорства и больных детей. Все ее помыслы были настроены исключительно на защиту протестующих на главной площади страны, которых власти в этот момент еще не только не притесняли, а даже одобряли.

Вообще интересно, что уже в первую неделю существования Майдана, когда речи не шло ни о преследованиях, ни о разгоне палаточного лагеря, протестующие чувствовали себя героями, борцами, будущими политзаключенными и еще всякими жертвами режима. Со стороны это казалось каким-то неумным пафосом и невыразимой пошлостью, на которые многие из лично знакомых мне тогдашних посетителей главной площади Киева казались неспособными. Тогда это выглядело всего лишь проявлением дурного вкуса, сейчас мне кажется, что тогдашние лидеры мнений поддерживали эту экзальтацию специально. Многие из них, до тех пор иронизировавшие над любыми проявлениями борьбы и вообще революционности, внезапно посерьезнели и превратились в пламенных трибунов евроинтеграции. Шутки по поводу Евромайдана и евроинтеграции Украины в целом стали неприличными и даже оскорбительными. «Как ты можешь так относиться к своим друзьям? Как тебе не стыдно?!» — часто говорили мне в те дни. Да и не только мне, а практически всем — вне зависимости от гражданства и рода занятий, кто проявлял хотя бы минимальный евроинтеграционный и евромайданный скепсис.