Виктор Петров - Колумбы российские Страница 3

Суров и властен Баранов, крутой рукой ломает спины непокорным, но дело делает. Видно такова была судьба русского народа в трудные моменты и в далеком прошлом. Сильной, жесткой рукой слепил, склеил из лоскутьев разнородное, разноцветное московское царство грозный царь Иван; вздыбил, батогами и бичами подстегнул хиреющее государство и создал молодую, смотрящую вперед империю Великий Петр; и такими же суровыми мерами, с неменьшим напряжением, а может быть, и большим, при скудости средств и людей, создавал Баранов новую русскую колониальную империю.

Стонут алеуты от тяжкого, непосильного труда, тянут непривычную, почти крепостную лямку, сотни их, по команде Баранова, выходят в море на утлых байдарках бить тюленя. Многие гибнут в бурных ледяных водах океана, но идут, не смея ослушаться грозного Баранова. Плачут и рвут волосы на берегу осиротевшие алеутки, оплакивая своих мужей, которые уже никогда не вернутся с охоты.

Потом и кровью достаются богатства для Шелиховской компании, трудно и русским «промышленным», в большинстве закабаленным неоплатимыми долгами, но, все же, страшась Баранова и сгибаясь под его властной рукой, они тем не менее испытывали к нему чувство уважения и даже более того — любви, как это не кажется странным.

Люди, не знающие страха, не колеблющиеся перед любой опасностью, прошедшие «огонь и воду», ежедневно смотрящие в глаза смерти или в грозных: водах океана, или от руки свирепых индейцев, испытывали горделивое чувство, что их начальником был прославленный Баранов.

Баранов, всегда первый в утлой байдарке, всегда, первый в опасности, первый в атаке на индейцев, импонировал своей смелостью и бесстрашием даже таким сорвиголовам. Им до сих пор памятен легендарный барановский переход из Уналашки на Кадьяк почти одиннадцать лет тому назад. Корабль «Три Святителя», который должен был доставить правителя Баранова на его новый пост на острове Кадьяк в 1790 году, разбился на камнях у Уналашки. 700 морских миль оставалось до Кадьяка. Просидев шесть месяцев на Уналашке, Баранов увидел, что помощи ему ждать неоткуда. Нужно действовать. И в мае следующего, 1791 года с помощью своих людей и алеутов он построил пять парусных лодок. На одном из этих суденышек Баранов смело ринулся в океан, решив, во что бы то ни стало добраться до Кадьяка

С 21 мая по 8 июля — более полутора месяцев — провел он в море, борясь с бурными водами. Недостаток питания, злая лихорадка, силы природы почти скосили его в пути, но тем не менее он преодолел все, а главное, — добрался!

Сметка, находчивость и бесстрашие не раз выручали Баранова и небольшие группы его сподвижников при встречах с враждебными племенами индейцев. Особенно вероломными и опасными были индейцы племени тлинкитов на острове Ситке. Русские называли их колошами, или колюжами. Это племя беспокоило Баранова больше всего.

Человек большого государственного ума, Баранов смотрел далеко вперед, опережая в этом своих современников. Он, конечно, понимал, что держаться за цепь Алеутских островов, сидеть, на Уналашке и Кадьяке — не было разрешением задачи, поставленной перед ним Шелиховым и его компанией. Думая о будущем, он видел далекий Американский материк. Как только освоение островов было закончено, он ринулся вперед. Остров Ситка, находившийся у самого материка, был логическим звеном в этом его продвижении.

Летом 1799 года Баранов с группой своих единомышленников и алеутов высадился на Ситке, решив построить там форт Михайловский — в честь архангела Михаила. Там ему пришлось встретиться с колошами, часто пытающимися или захватить отставшего промышленного и предать его мучительной смерти, или пустить стрелу, спалить постройки. Только присутствие Баранова, никогда никому не доверявшего, бывшего всегда начеку, и его способного помощника Ивана Кускова не давало возможности индейцам вырезать пришельцев.

К Пасхе 1800 года постройка форта, довольно солидного сооружения, с массивными бревенчатыми стенами и двухъярусными постройками, была закончена. Баранов теперь мог вздохнуть спокойно и уделить больше времени другим, не терпящим отлагательства делам.

Церемония открытия форта прошла с большой помпой. Подобные события Баранов всегда отмечал достойным образом. Перед воротами форта был воздвигнут громадный крест из тяжелых бревен. Кусков, единственный грамотный: человек из барановских сподвижников, прочел несколько молить, приличествующих случаю, небольшие пушки дали залп — на устрашение колошам, и с этого момента форт Михайловский стал формально узаконенным.

После церемонии Баранов с Кусковым отправились обратно на Кадьяк, оставив в Михайловском гарнизон из 30 русских и 450 алеутов с двадцатью алеутками. И хотя начальником форта был поставлен старший промышленный Медведников, Баранов более всего доверял Тараканову. Спокойный, степенный, медлительный в движениях, медлительный в речи Тараканов, несмотря на молодость, внушал доверие своей основательностью. Видно было, что на него можно было положиться, как на гранитную скалу! Даже товарищи Тараканова невольно признавали в нем превосходство, какую-то особую духовную силу, которой им самим недоставало, и часто обращались к нему, зная, что всегда смогут получить от него дельный совет.

Тимофей Петрович — именно так все звали Тараканова, и никто не посмел бы назвать его иначе, никто и никогда не называл его просто Тимофеем.

— Смотри, брат, Тимофей Петрович, — на прощанье приказал ему Баранов, — будь начеку, не верь этим краснокожим. Следи, чтобы часовые все время следили за лесом. Не дай Бог, не доглядите, и как саранча налетят на вас нечистые. Костей не соберем!

— Не извольте беспокоиться, Александр Андреевич. Не проштрафимся. А если уж кости положим, так не наша вина будет. На то будет воля Божья!

Так-то оно так, да у Бога других дел немало без вас. Вы уж лучше сами за собой присмотрите!

ГЛАВА ВТОРАЯ: ДОЧЬ ВОЖДЯ

1

В своих беспрерывных плаваниях по обширным владениям Шелиховской компании, в поездках на утлых байдарках по бурному океану с острова на остров Баранов несколько раз побывал на Американском материке. Еще до того как он построил Михайловский форт на Ситке, Баранов посетил большое индейское селение на Аляске и подружился с вождем племени особенно свирепых индейцев. Приглянулась ему молоденькая черноглазая дочь вождя. Прошло немного времени и дружба обоих «вождей» — индейца и русского — была скреплена тем, что индеец отдал свою дочь в дом Баранова.

Как-то в редкий солнечный день подошла к берегу на Кадьяке большая байдарка, с которой важно сошел большой индейский вождь. За ним степенно следовали несколько молодых индейцев-гребцов и между ними — красавица индианка, дочь вождя.

Никакой церемонии, никакого обряда — просто переселилась в избу Баранова «принцесса», как ее позже стали называть русские, потому что она была дочерью большого вождя с материка и стала подругой грозного Баранова. Не важно, что у Баранова где-то в России были жена и дети. Он не видел их уже более десяти лет и почти не надеялся увидеть их когда-нибудь. А кроме того — так уж завелось в американской колонии Шелиховской компании, — все русские промышленные завели себе сожительниц, молодых алеуток, с согласия родных или без оного. С приездом монахов Валаамского монастыря эти легкие отношения между промышленными и алеутками стали подвергаться жестокой критике со стороны иноков и, особенно, со стороны их главы, архимандрита Иоасафа. Некоторые почти не обращали внимания на увещевания служителей церкви, но тем не менее были и такие, на кого страстные, горячие проповеди архимандрита Иоасафа с суровыми обличениями здешних нравов подействовали. В большинстве же своем промышленные да и администрация компании во главе с Барановым смотрели на эти незаконные связи очень просто. Связь продолжалась до тех пор, пока промышленный не возвращался на Большую землю, в Сибирь. Он уезжал, а его сожительница собирала свои пожитки и перебиралась опять в свое селение к родным, в свое «жило». Если были дети, то положение несколько усложнялось, хотя, как правило, прижитые дети уходили вместе с матерью в селение родных. Нужно сказать, что отъезды промышленных обратно в Сибирь были довольно редки. Слишком уж связаны были они — или кабальными условиями своей работы, или привычкой к своей новой семейной жизни с сожительницами и детьми. Как правило, возвращавшимся на Большую землю русским не полагалось брать с собой своих незаконных жен и прижитых от них детей главным образом еще и потому, что у них дома, в Сибири или в России, оставались семьи.

Баранов вначале легко смотрел на свою связь с благородной индианкой, которая так сильно отличалась от некрасивых алеуток. Он со дня на день ожидал от правления компании разрешения выехать на родину и считал вполне нормальным оставить свою индианку, названную им Аннушкой. Русские промышленные и алеуты почтительно называли ее Анной Григорьевной. Положение усложнилось пять лет тому назад, когда у Аннушки родился сын, красавец Антипатр. С каждым днем Баранов все больше и больше привязывался к своему сыну и даже стал страшиться получения новых вестей из России. Вдруг именно теперь Шелихова исполнит его давнишнюю просьбу об отставке и пришлет ему замену! Что он будет делать тогда с Антипатром? Не отправлять же мальчишку в индейское племя его матери. Отказаться от своей плоти и крови он теперь не мог. Пятилетний Антипатр был его гордостью и предметом все более усиливающейся любви. А тут еще новая проблема — Аннушка опять в положении и вот-вот должна разрешиться…