Иван Попко - Черноморские казаки (сборник) Страница 3

Во времена татарщины эти соляные озера принадлежали казне крымских ханов и были прикрыты большими редутами, высокие валы и широкие рвы которых остаются нетронутыми доныне. В стенах редутов помещались склады соли и ясыр (плен), работавший на озерах. Здесь же находились гарнизоны, оберегавшие озера от хищнических наездов черкес, которые живились солью прямо с озер, когда татары возвышали на нее цену в продажных складах.

В соседстве с соляными озерами и в отдалении от них встречаются разные солончаки, а также мелкие лужи и ручьи, которые, пересыхая в летние жары, оставляют на своих ложах белый как снег порошок, по надлежащем очищении дающий сернокислую соду. В некоторых местах эта соль попадается большими ноздреватыми глыбами. У берегов Еи, в окрестностях куреня Конелевского, собирают на высыхающих озерцах беловатый ил, который, в пережженном состоянии, идет, вместо мела, на побелку хат. Эта масса оказывается, по испытании, пережженной магнезией, соединенной с известью и другими, однородными с ней, землями.

Осаживающийся на дне Тузловского соляного озера ил, рыхлый и пушистый, как сажа, содержит в себе целительные минеральные части, подобно Сакским грязям в Крыму. Один внутренно-служащий казак, много лет страдавший ломотой в берцовых костях и колючим ревматизмом в подошвах ног, был в наряде для выноски соли из озера. В течение недели, что он открытыми ногами бродил по озеру, болезнь его совершенно прошла.

Из самого беглого обзора малых и больших вод Черноморья легко получить убеждение, что как те, так и другие одинаково осели и сократились. Независимо от причин более общих, явление это может быть объяснено совершенным истреблением лесов в крае, рыхлостью и сыпучестью стен водоприемищ и накоплением наносов в речных и озерных устьях. Берега Кубани и прочих речек, лиманов и гирл, равно как и берега Азовского моря, повсеместно песчано-глинисты, изредка содержат в себе ползучий щебень и нигде не скреплены скалами. Оттого они вечно обваливаются и засоряют водоемы. Азовское море обрезывает войсковую землю от севера; Кубань гложет черкесский берег и натачивает войсковую землю на юге, – а черноморцы подвигаются все ближе к Кавказу… От засорения устьев органическая связь рек и гирл с бассейнами ослабляется и жизненный их пульс цепенеет.

Вода в степных речках, или мокрых балках, – что ближе к действительности, – задерживается с весны бесчисленными греблями (гатями), похожими по внутреннему составу и наружной отделке на ласточкины гнезда. Эти незатейливые водовместилища заплывают илом, испаряются и превращаются в болота среди лета. К ним ко всем может быть приложено одно из вышепоказанных названий: Чолбасы, что значит по-русски «ковш воды»[5]. К этой татарской насмешке над маловодьем мокрых балок черноморцы прибавили еще свою:

Питався шляху, йшовши, лин,Де, братця, Келембетiв млин;Там не гуде, не буркотит:Менi там добре буде жить.

Степные воды, насильственно задерживаемые и лениво перепадающие с колеса одной мельницы на колесо другой, большей частью солощавы и горьковаты от содержащихся в них солено-кислого и сернокислого натра и магнезии. Редко бывает лучше и подземная вода, получаемая из копаней и колодезей, которыми избуравлена всякая населенная местность, начиная от главного в крае города до последнего хутора.

Мокрые балки могли быть в старые времена каналами с живым течением. Этими каналами, как мы видели выше, вода набегала в котловины, а котловины были бассейны, в которых задерживались запасы пресной воды по всей приморской полосе. Нельзя думать, чтоб эти водохранилища были и прежде так тощи, как теперь, потому что стоки, которыми выходил избыток воды в морские заливы, оставили по себе большие русла с широко разработанными устьями. Здесь теперь пасутся стада и табуны. Весной, однако ж, эти заимствованные пастбища понимаются ненадолго водой, – и тогда столько находит сюда из морских заливов судака и тарани, что один нарочный, скакавший с нужными бумагами, при переезде чрез подобное наводненное пространство, был опрокинут вместе с конем быстро двигавшимися колоннами рыб. Вот единственные в своем роде пространства, где попеременно разгуливают вол и судак, овца и тарань; где рыбак упирает свое длинное весло с челна и чумак спускает с воза наконечник своего длинного батога.

Рассказ второй

Курганы и балки

Странное сравнение родится в воображении при общем виде степи, с ее частыми продольными бороздами – балками. Это широкий лист, разлинеенный для музыки. И по этим линейкам действительно пестреют головки нот – курганы. Когда-то, Бог знает когда, звучала по ним игра труда и жизни человека. Курганы тянутся стройными вереницами по берегам балок, по всему протяжению берегов и все в мерном от них расстоянии. Это неразлучные спутники каждого углубления в гладкой степной поверхности. Где курганы, там и балки, или котловины, с водой, или без воды; где нет курганов, там чистая, сухая гладь. Замечательна еще одна особенность: где курганы редки, там они малы, а балки мелки; а где посажены густо, там и величина их значительнее, и балки глубже. На Таманском острове они не вытянуты в струну, как по степным равнинам, – да там вовсе нет и балок: там встречаются впадины других очерков. Около этих впадин курганы сбиты в кучу – и здесь они являются в самых больших размерах.

Курганы много оживляют степь. На них отдыхает взор, освежается внимание. Они шевелят эти сонные балки и вместе с ними бегут. Без них пришлось бы встосковаться от недостатка впечатлений в этой беспредельной, бесцветной и неподвижной пустоте.

Что ж они, эти бедные пирамидки степи, гвоздевые головки, в сравнении с колоссами равнин египетских? Не подают ли они руку с берегов степных ручьев на берега Нила, чрез пространства морей и тысячелетий? Ведь и с них смотрит, конечно, сорок веков, ведь и они тяготят землю в качестве таких же бесплодных и безответных сооружений, как пирамиды фараонов… Но нет, мы не пойдем в страну Мемфиса и Фив, не пойдем так далеко и на такой ученой почве искать разгадки такой скромной загадки, как наши курганы. Поищем ее дома, на месте. Остановим внимание на этом тесном сочетании курганов с балками. Да, из этого сочетания углублений и выпуклостей родится предположение, – если хотите, очень смелое, но, кажется, близкое к здравому смыслу, – предположение, что балки и котловины, к которым они направлены, вырыты, а курганы насыпаны.

«Это что за новая, антиклассическая мысль такая? Коликократно…»

Позвольте, позвольте. Что курганы не вышли из рук Творца вселенной, это не требует доказательств. Еще менее они могли быть набросаны кротами или волнами всемирного потопа: они расположены с расчетом, по мерке и по линейке. Стало быть, это труд человека, труд разумный, долженствовавший окупаться положительной выгодой и пользой. Но тут, конечно, вопрос: что именно было целью этого труда – вырытие ли балок или насыпка курганов? Разумеется и то, и другое вместе. Иначе не было бы этой гармонии между тем и другим. Балки вырывались для ускорения осушки низменных равнин и для усиления слабого естественного орошения пастбищных лугов, а курганы насыпались для жилищ, или, лучше сказать, для крепких убежищ троглодитам.

«Вот в какую даль вы на своем казацком скакуне махнули! И без дороги, audacissime! Но не желаете ли обратить внимание на то, что между шириной и глубиной балок и объемом соответствующих им курганов нет пропорции? Non est modus».

Так, действительно так. Да и не должно быть иначе. В первоначальном виде балки были легкие канавы. Человек понял мановение природы и помог ей; действием вод канавы углубились и расширились. Курганы же, напротив, от времени, – виноват, под тяжкой пятой веков, осели и сократились.

«Однако, attamen, обретаемые в курганах предметы доказывают, что это были не жилища живых людей, а места вечного покоя умерших, – и на аргументах, из самых недр сих холмов извлеченных, утвердилось общее достопочтенное мнение, что курганы возводились над прахом героев, аки надгробные памятники, tumuli…»

Слушаю и присовокупляю: в недрах курганов находятся также клады, по курганам направляются степные наездники, на курганы выставляется сторожа, но из этого еще не следует, чтоб курганы были сооружены, как кладовые, как указатели дорог, как подмостки для наблюдательных постов. Все это значения вторичные, третичные, товар из третьих и четвертых рук. Обширный народный труд ископания балок и возведения курганов должен быть отнесен ко времени первоначального заселения этой местности людьми. Должны были поднять этот труд первые поселенцы, потому что им не посчастливилось найти на своем новоселье готовых пещер и готовых рек. Рыли же люди тех времен Меридово озеро и возводили висячие сады Семирамидины. А здесь было гораздо легче и проще. Ручеек и водоскат служили ватерпасом. Одна работа давала материал для другой. Прошли, конечно, века. На последнем кургане человек начертил первый брульон башни, и явился город. Тогда-то первобытные убежища, земляные шатры и вместе крепкие замки людей – курганы перешли от живых к покойникам. Поколения за поколениями входили и истлевали в них; тесноты не было. Любовь, уважение и суеверие хоронили в них, вместе с покойниками, золото и другие драгоценности, уцелевшие до ближайших к нам времен и явившиеся на свет доказательствами гробового значения курганов. И потом, когда курганы вошли в обычай в качестве хранилищ праха предков, нет ничего мудреного, что в подражание первобытным холмам насыпались над прахом героев и новые, прямо уже как надгробные памятники. Но эти вторичные, подражательные курганы не могли составить такой стройной, осмысленной системы, в какой являются спутники балок Черноморья.