Николай Леонов - Крестный путь России Страница 3

На 20 августа 1991 г. по решению Горбачева было намечено открытие процедуры подписания нового договора, текст которого был только за три дня до этого опубликован в печати и сразу вызвал взрыв недовольства. По логике вещей крупный государственный деятель не бросает своего поста в столь критический момент, когда на повестке дня стоит упразднение великого государства, однако М. Горбачев решил, что он чрезмерно утомился, и 3 августа уехал из Москвы в Крым, где уединился с семьей на роскошной, специально для него недавно построенной вилле недалеко от Фороса. Между прочим, следует отметить, что советские, а потом и российские государственные мужи никогда не обращали внимания на бедственное положение финансов страны, на прогрессирующую нищету населения, ставя при этом во главу угла заботу о личном комфорте и роскоши. Стало давно нормой, что очередное верховное лицо в первую очередь было озабочено строительством и обустройством новых резиденций с учетом своих вкусов и капризов своих домочадцев. Никто из них не желал жить в домах своих предшественников. Поэтому Россия с каждой волной обновления своих руководителей приучалась запоминать новые названия резиденций как под Москвой, так и на юге. Вот в такой девственной приморской вилле под Форосом и заперся М. Горбачев, "оставив на хозяйстве" вице-президента СССР Г. Янаева, который был малоизвестной личностью, выделявшейся даже на сером фоне тогдашних советских руководителей своей бесцветностью. Горбачев упорно добивался избрания именно этого человека на пост вице-президента СССР, исходя из известного принципа подбора кадров, гласившего: "чем темнее небосвод, тем ярче звезды". Маховик разрушения государства тем временем раскручивается все быстрее и быстрее. СССР уже находился в коматозном состоянии. И вот тогда в головах оставшихся в Москве руководителей КПСС и правительства с огромным опозданием родилась мысль, что с Горбачевым невозможно ни искать, ни тем более выстраивать какой-либо путь выхода из затягивавшейся петли кризиса.

Десятилетиями практики руководства страной эта группа деятелей была приучена к тому, чтобы решать все основные вопросы келейно, не обращаясь ни к народу, ни к многомиллионным массам членов своей партии. Весь период перестройки, а впоследствии и реформ центры власти Кремль и Старая площадь (где до 1991 г. находились службы ЦК КПСС, а потом администрации президента РФ), по существу, игнорировали народ. Лишь эпизодически использовалась форма референдума, но и в этих случаях результаты либо игнорировались, либо объявлялись "консультативными" и не имеющими обязательного характера в том случае, если они не соответствовали политическим целям их организаторов. Верхушка КПСС и советского правительства даже перед перспективой неизбежности крушения их власти так и не решилась обратиться к своей 20-миллионной армии коммунистов, к широким массам народа с призывом о поддержке гибнущего строя. Максимум, на что они решались, - это созывать Пленумы ЦК и партийную конференцию, но там была та же верхушка, пораженная теми же пороками и слабостями. Этот давно наметившийся разрыв коммунистической верхушки с основной массой членов партии и широкой общественностью страны с годами превратился в пропасть, глубина и ширина которой увеличивалась в кризисные периоды.

Оставшиеся в Москве руководители, вошедшие вскоре в состав так называемого ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению) ни раньше, ни теперь не думали о каких-либо шагах политического характера с целью переломить настроение народных масс в стране или мобилизовать ресурсные возможности партии. Поставленные крайним дефицитом времени перед необходимостью принимать решение, они в личных встречах, телефонных переговорах стали склоняться к мысли о том, что единственный выход из создавшейся ситуации - объявление чрезвычайного положения в стране, что это последний шанс спасти СССР и, возможно, социализм. По материалам следствия, опубликованным впоследствии, видно, что главную роль играли в переговорах и консультациях премьер-министр В. Павлов, председатель Комитета государственной безопасности В. Крючков, заместитель председателя Совета обороны О. Бакланов (председателем Совета обороны был сам М. Горбачев), вице-президент Г. Янаев, министр обороны Д. Язов. Все они вошли в состав ГКЧП, лишь когда было объявлено о его создании, а до той поры вели бесконечные обмены мнениями о том, что делать, делились оценками с каждым днем ухудшавшейся ситуации.

Наконец, 17 августа 1991 г. В. Крючков проявил инициативу и собрал своих единомышленников на одном из объектов, принадлежавшем разведке, ставшем известным потом как объект ABC, расположенном в лесном массиве между Ленинским проспектом и Теплым Станом, неподалеку от МКД.

На этом совещании, длившемся час с небольшим, проходившем сумбурно, без определенной повестки дня, без председательствующего, было принято одно согласованное решение: направить в Форос к М. Горбачеву группу уполномоченных лиц в составе О. Бакланова, В. Болдина (заведующего общим отделом ЦК КПСС), В. Вареникова (командующего сухопутными войсками МО) и О. Шенина (секретаря ЦК КПСС, занимавшего в отсутствие М. Горбачева место временного руководителя компартии). Делегации была поставлена задача проинформировать М. Горбачева об ухудшающейся ситуации в стране и получить его согласие на объявление в стране чрезвычайного положения. В том случае, если М. Горбачев не даст согласия и своей санкции на объявление этой меры, предполагалось попросить его временно передать президентские полномочия своему заместителю Г. Янаеву и молчаливо согласиться с теми мерами, которые предпримут в связи с "чрезвычайным положением".

Появление гонцов в Форосе вызвало, как легко себе представить, панику в душе Горбачева. Когда ему доложили о приезде посланцев из Москвы, он в течение целого часа не решался выйти к ним, лихорадочно обдумывая ситуацию. Его единственным советником была Раиса Максимовна. Первой мыслью, которая сразу овладела им, был страх, что приехали уведомить его о снятии со всех постов, а может быть, и объявить ему об аресте. В эту минуту он мог защититься только одним: своей легитимностью, самим фактом избрания его президентом СССР на съезде народных депутатов год назад. Но оставался и второй, более мощный ресурс: если его товарищи по партии и правительству захотят лишить его самого дорогого - власти, то он может обратиться к оппозиционному блоку, к Б. Ельцину за защитой. Горбачев понимал, что для первого президента РФ он представляет куда меньшую опасность, нежели та группа, которая прислала своих эмиссаров в Форос. При таких еще остававшихся на руках козырях Горбачев решил бороться до конца. Он вышел к московским посланцам уже внутренне запрограммированным на полный отказ от любых предложений. Беседа, естественно, приняла далеко не дружественный характер. Последний президент СССР не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали.

Но Горбачев не был бы Горбачевым, если бы его слова носили решительный и категоричный характер и были подкреплены хоть какими-то действиями. Он мог принять меры к временному задержанию делегации, для этого у него было достаточно полномочий и находившихся в его подчинении сил. Он мог бы немедленно позвонить в Кремль Г. Янаеву (связь в то время работала) и потребовать немедленно прекратить до его возвращения все действия по подготовке введения чрезвычайного положения. Ему ничего не стоило просто сесть в самолет и прибыть в Москву, если уж там заваривалась такая крутая каша. Ничего этого он не сделал.

Гонцы вернулись из Фороса в Москву вечером 18 августа и сразу же направились в Кремль, где их ждали основные участники будущего ГКЧП. Вспоминает тогдашний премьер-министр СССР В. Павлов: "Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачев выбрал свой обычный метод поведения - вы делайте, а я подожду в сторонке, получается - я с вами, нет - я ваш противник и не в курсе дела. Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и "делайте, что хотите сами" под предлогом завершения лечебных процедур". Подобная манера поведения, этакая политическая вертлявость, была хорошо известна в близком окружении Горбачева. Еще раньше во времена событий в Баку, в Тбилиси, в Вильнюсе, где использование вооруженных сил приводило к человеческим жертвам, первой публичной реакцией Горбачева было отмежевывание от личной ответственности под любым предлогом (отсутствия в Москве, болезни и пр.). Исходя из такого давно привычного понимания поведения и прощальных слов Горбачева, в Кремле началась лихорадочная работа по созданию ГКЧП и подготовке его первых шагов. После жаркой дискуссии Г. Янаев подписал указ о своем вступлении в должность исполняющего обязанности президента. В этом указе зияла чудовищная дыра правового характера в виде ссылки на болезнь Горбачева, ничем не подкрепленной. Сколько ни дискутировали участники совещания, они так и не смогли договориться, кто же из них должен возглавить в качестве председателя сам комитет по чрезвычайному положению. Все наотрез отказались. Боязнь взять на себя полноту ответственности за все предстоящее, неуверенность в успехе предприятия, страх уже витали над головами участников собрания. А. Лукьянов, представлявший в то время законодательную власть, отказался войти в состав ГКЧП под предлогом того, что это-де структура исполнительной власти и негоже смешивать одну с другой. Министр иностранных дел А. Бессмертных также отклонил предложение войти в состав ГКЧП, объяснив свою позицию тем, что ему легче будет разъяснять мировому общественному мнению те или иные шаги нового комитета, не будучи формально его членом. Б. Пуго, министр внутренних дел находился в очередном отпуске и прилетел в Москву только 18 августа, как говорится, "с корабля на бал", он, не колеблясь, дал согласие на включение его в состав ГКЧП. По своим политическим взглядам и личному характеру, жесткому и прямому - Пуго не мог остаться в стороне от надвигавшихся событий.