Автор неизвестен - Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР Страница 3

№ 1

Из статьи Джорджа Кеннана «Русская полиция»

Если вы русский и хотите основать газету, вы должны испросить разрешения у Министерства внутренних дел. Если вы желаете устроить воскресную и любую другую школу в богом забытой ли петербургской трущобе, или в туземной деревушке на Камчатке, вы должны испросить разрешение Министерства народного просвещения. Если вы хотите устроить концерт или представление на нужды сиротского приюта, вам следует испросить разрешение у ближайшего представителя Министерства внутренних дел, затем представить программу представления в цензуру на утверждение или исправление и, наконец, передать выручку от зрелища полиции, которая ее промотает или даже, может быть, отдаст приюту. Если вы хотите продавать на улице газеты, вы должны заручиться разрешением, зарегистрироваться в полиции и носить на шее медную номерную бирку величиною с блюдце. Если вы хотите открыть аптеку, типографию, фотоателье или книжную лавку, вы должны получить разрешение. Если вы фотограф и желаете перенести свое предприятие на новое место, вы должны получить разрешение. Если вы студент и приходите в публичную библиотеку, чтобы справиться с «Принципами геологии» Лилля или «Социальной статистикой Спенсера», вы обнаружите, что без специального разрешения вы не сможете даже взглянуть на столь опасные, крамольные книги. Если вы врач, перед тем как начать практику, вы должны получить разрешение; потом, если вы не хотите ходить на вызовы ночью, вы должны получить разрешение отвечать на них отказом; далее, если вы хотите прописать то, что в России называется «сильнодействующим» лекарством, вы должны иметь особое разрешение. Если вы крестьянин и желаете выстроить на своем участке баню, вы должны получить разрешение. Если вы желаете молотить зерно вечером при свечах, вы должны получить разрешение или дать взятку полиции. Если вы хотите отъехать от своего дома более чем на 15 миль, вы должны получить разрешение. Если вы иностранный путешественник, вы должны получить разрешение въехать в империю, разрешение выехать из нее, разрешение находиться в ней более полугода и должны всякий раз извещать полицию, если меняете гостиницу. Короче говоря, вы не можете жить, передвигаться и функционировать в Российской империи без разрешения.

Полиция, возглавляемая Министерством внутренних дел, при помощи паспортов контролирует передвижения всех жителей империи; она постоянно держит под наблюдением тысячи подозреваемых; она устанавливает и свидетельствует в суде задолженность банкротов; она распродает не выкупленные у ростовщиков заклады; она выдает удостоверения личности пенсионерам и всем другим нуждающимся в них лицам; она заведует починкой дорог и мостов; она надзирает за всеми театральными представлениями, концертами, «живыми» картинами, театральными программами, афишами и уличной рекламой; она собирает статистику, следит за исполнением санитарных правил, проводит обыски и изъятия в частных домах, перлюстрирует корреспонденцию подозреваемых, распоряжается найденными трупами, «журит» верующих, слишком долго не ходивших к причастию, и заставляет граждан покорно выполнять тысячи разнообразных приказов и распоряжений, призванных способствовать благосостоянию народа и упрочению безопасности государства. Законодательные акты, касающиеся полиции, заполняют более пяти тысяч параграфов Свода законов, или Собрания российских законов, и вряд ли будет преувеличением сказать, что в крестьянских селениях, вдали от центров образования и просвещения, полиция является вездесущим и всесильным распорядителем всего поведения человека, выступая в виде негодной бюрократической замены Божественного провидения.

Kennan G. The Russian Police //

The Century Illustrated Magazine.

Vol. XXXVII (1888–1889). P. 890–892;

Цит. по: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.С. 112.

№ 2

Из воспоминаний Б. Н. Чичерина

[…] Самодержавие, в самом грубом его виде, выставлялось исконно неотъемлемою принадлежностью великорусского племени, и все должно было подводиться к уровню этого племени. Исторические предания, местные особенности, родной язык — все подвергалось неутомимому преследованию со стороны не знающей никаких нравственных сдержек власти. Даже то, что щадила железная рука Николая Первого, было раздавлено неосмысленною рукой его внука […]. Одним словом, не знающая сдержек власть всюду проявлялась в выражениях самого дикого произвола […].

Еще возмутительнее гонения, воздвигнутые на совесть.

В начале царствования, перед коронацией, когда все трепетали за жизнь царя и правительство старалось задобрить население разными льготами, дозволено было сектам, отделившимся от православия, собираться беспрепятственно в молитвенных домах. Но скоро пришедшая в сознание власть подняла знамя нетерпимости, и гонения возобновились с новой силой. Распространяющийся на юге иудаизм в особенности подвергся неумолимому преследованию. Еще горшая участь постигла польских униатов, насильственно присоединенных к православию и упорствующих в своей вере. Сотни несчастных по целым годам томятся в тюрьмах; дети остаются некрещеными, а те, которые, ставя божественное повеление выше человеческого, осмеливаются крестить их тайно, с помощью проездных ксендзов, подвергаются всей суровости закона и всей беспощадности административного произвола, посягающего на совесть.

Но всего ярче характеризуют современный дух правительства возобновившиеся гонения на евреев. Самые низкие страсти снизу и самая узкая нетерпимость сверху — всё соединилось для отягчения судьбы этих несчастных. В начале царствования произошли на юге избиения и грабежи, позорные для благоустроенного общества, и как бы в ответ на этот вызов черни со стороны правительства последовал целый ряд мер, которыми не только подтверждались, но и устанавливались новые. Даже в чертах оседлости евреям воспрещается не только покупка, но и арендование земель; воспрещается содержание питейных заведений; ограничивается для них доступ в гимназии и в университеты. Теснимые отовсюду, они нигде не видят исхода. И все эти меры проводятся с неумолимою строгостью. Мягкая политика прошедшего царствования, не отменяя стеснительных законов, смотрела сквозь пальцы на их нарушение. Множество евреев поселилось в разных великорусских городах. Москва ими наполнилась, московский губернатор и князь В. А. Долгорукий пользовался этим для своих денежных дел, как вдруг последовало повеление об изгнании всей этой массы […]. Перед приездом нового генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, брата Александра III, велено было Москву очистить от евреев. И вдруг в несколько дней произошло повальное изгнание всех, кто по закону не имел права жительства в столице. Семьи, давно поселенные в Москве, имевшие в ней свои занятия и торговлю, ученицы консерватории, учителя и учительницы, ремесленники и антиквары, люди самые безобидные и полезные получили приказание в самый короткий срок выехать в черту оседлости. Никакие просьбы и настояния не помогли. Мера была исполнена с беспощадной суровостью, несмотря на вопли бедных семей. Это был исход, напоминавший времена фараонов […]. История произнесет свой окончательный приговор над царствованием Александра III. Россия выходит из этого царствования внутренне расстроенною, нравственно приниженною, умственно недоумевающей. Что сулит ей будущее? […]

Чичерин Б. Н. Земство и Московская дума.

М., 1936.С. 285, 299.

№ 3

Из речи адвоката П. А. Александрова на процессе по делу В. И. Засулич. 31 марта 1878 г.

[…] Мы, люди предшествовавшего поколения, мы еще помним то полное царство розог, которое существовало до 17 апреля 1863 г. Розга царила везде: в школе, на мирском сходе, она была непременной принадлежностью на конюшне помещика, потом в казарме, в полицейском управлении […]. В книгах наших уголовных, гражданских и военных законов розга испещряла все страницы. Она составляла какой-то легкий методический перезвон в общем громогласном гуле плети, кнута и шпицрутенов. Но наступил великий день, который чтит вся Россия […], и розга перешла в область истории. Розга не была совсем уничтожена, но крайне ограничена. В то время было много опасений за полное уничтожение розги, опасений, которые не разделяло правительство, но которые волновали некоторых представителей интеллигенции. Им казалось вдруг как-то неудобным оставить без розог Россию, которая так долго вела свою историю рядом с розгой, — Россию, которая, по их глубокому убеждению, сложилась и достигла своего величия едва ли не благодаря розгам. Как, казалось, вдруг остаться без этого цемента, связующего общественные устои? Как будто в утешение этих мыслителей, розга осталась в очень ограниченных размерах и утратила свою публичность.