Михаил Пархомов - Мы расстреляны в сорок втором Страница 3

Длинные дощатые заборы, пакгаузы. Куда это мы идем? Тоня резко останавливается.

- Спокойной ночи, морячок,- говорит она громко.- Дальше я пойду одна.

Ее голос насмешлив. Не понимаю, как она угадала мои мысли. И я спрашиваю с обидой:

- Вы не хотите, чтобы я вас проводил?

- А вы этого очень хотите? Только честно?

- Да.

- Тогда идемте.

Дальше мы идем молча. Из темноты выступают очертания портальных кранов. Мы проходим мимо третьего причала Киевского порта. До гавани рукой подать.

- Я живу здесь, - говорит Тоия останавливаясь.- Мой отец работает на электростанции. Ну, до следующей субботы...

- А завтра вы заняты?- спрашиваю я.

- Вот как, вас не испугала прогулка? - Она смеется.- А мне показалось...

- Так как же завтра?

- Хорошо,- она протягивает руку. Ее лицо становится серьезным.Встретимся вечером возле клуба...

Я не слышу под собою ног. Через пять минут я уже в гавани. Корабль стоит у причала, и я спускаюсь в кубрик, ныряю под одеяло, делаю вид, что сплю. Я не шевелюсь, даже когда кто-то из наших, свесившись с верхней койки, говорит по моему адресу: "Хлопцы, а наш Пономарь, видать, крепко ошвартовался. Окрутила его Тоня...", и его голос заглушает общий смех.

Назавтра, как условлено, мы встречаемся с Тоней возле клуба. К моему неудовольствию, она и на этот раз приходит с Валентиной. И зачем она повсюду таскает ее за собой? А я-то думал, что Тоня придет одна...

Тоня видит, что я раздосадован, и шепчет:

- Поухаживайте за Валей. Она в вас влюблена.

Я не могу скрыть раздражения.

- А вы все-таки попробуйте. Авось получится,- в ее глазах лукавые искорки.

Через силу пытаюсь улыбнуться Вале. В душе я проклинаю эту чертову куклу с пустыми глазами и... улыбаюсь. Старательно, вежливо. К счастью, это длится не так уж долго. На Петровской аллее Валя встречает знакомого. Оказывается, он заходил за ней, но не застал ее дома. Мне повезло.

- Возьмите Валю под руку,- говорит Тоня этому парню.- Идите, идите...она слегка подталкивает его в спину и, смеясь, добавляет:- Мы вам мешать не будем.

Потом, когда мы остаемся вдвоем, она резко поворачивается ко мне и, став серьезной, неожиданно с силой сжимает мою руку. При этом она произносит слова, от которых на мгновение останавливается сердце:

- А вас... А тебя я сегодня никуда не отпущу. Слышишь?

Как мало нужно, чтобы перевернуть жизнь! Вьющийся локон, влажный блеск зубов в парной темноте и глаза - боже, какие глаза! Заглянешь в них - и кружится голова, и в судороге немеют руки, и кажется, что нет большего счастья, чем то, которое ты нашел в их загадочной глубине.

Наши губы встречаются. Я отрываюсь от ее губ со стоном. А ведь раньше я никогда не думал, что можно стонать от счастья. Впрочем, мало ли о чем я не думал до встречи с Тоней. Эх, жизнь!..

Мы сидим на днище перевернутой лодки-плоскодонки. Пресно пахнет смолой и олифой. Кое-где из воды торчат полусгнившие сваи, черные снизу и покрытые зеленой размочаленной гнилью вверху. В этом месте когда-то была деревянная эстакада. Старый трехпалый якорь ржавеет на осклизлых камнях.

Тихо.

Мы смотрим вдаль. В черной, жирно-маслянистой воде стоят столбы отраженного света. Похоже, будто противоположный берег затона покоится на этих светлых столбах. Тишина так глубока и неподвижна, что слышно, как где-то далеко-далеко чей-то хриплый голос выкрикивает:

"Майна!.. Вира!.."

Притихшая, задумчивая Тоня теребит ленты моей бескозырки. Когда я пытаюсь спросить, о чем она думает, Тоня меня обрывает:

- Молчи...

Вдруг за нашей спиной скрипит песок. Человек идет тяжело, грузно. Направляется прямо к лодке, останавливается. Я и Тоня оглядываемся одновременно.

- Ленька, ты? - удивленно спрашивает Тоня. Высокий, широкий в плечах парень не отвечает. Он стоит, попыхивая папиросой, и смотрит на меня в упор.

Тогда я встаю. Но прежде, чем я успеваю шагнуть к парню, между мною и им оказывается Тоня.

- Зачем ты пришел? - спрашивает она у парня.- Что тебе нужно?

- Поговорить с этим женихом,- он кивает на меня.- Только и всего.

"Женихами" на флоте называют форсистых первогодков. "Женихи" корчат из себя бывалых моряков. Я должен ответить на оскорбление.

- Что ж, не возражаю,- говорю я как можно спокойнее.- Пожалуйста, Тоня, не мешай. Подожди меня здесь. Я скоро вернусь.

- Сиди,- Тоня сердито усаживает меня и, снова повернувшись к парню, говорит ему:- А ты, Ленька, сейчас же уходи, слышишь? И больше не попадайся мне на глаза.

К моему удивлению, парень, потоптавшись на месте, подчиняется. Скользит по мне взглядом, как бы давая понять, что наш разговор не окончен. Против этого я тоже не возражаю и незаметно киваю ему головой.

- Кто это?- спрашиваю я у Тони, проводив парня взглядом.

- Ленька Балюк,- она пожимает плечами.- Работает водолазом на спасалке.- И, помолчав, добавляет:- Но ты не бойся, он тебя не тронет.

- Бояться? Мне?

- Ты его не знаешь, его все боятся,- говорит она.

- Но ты ведь его не боишься?

- Так это же я...

В ее голосе такая уверенность, что у меня возникает подозрение. Кто он ей, этот Ленька? Отчего она имеет такую власть над ним? От одной мысли, что она могла и с ним когда-нибудь вот так же сидеть на этой лодке, как сидит теперь со мной, у меня начинает болезненно ныть сердце.

Тоня видит, что я насупился, и смеется. Ленька еще не успел скрыться за деревьями и может нас видеть, но она прижимается ко мне. И прежде чем я успеваю сообразить, что произошло, она отталкивает меня, шепчет: "А целоваться ты не умеешь..." - и бежит к дому. Оттуда доносится ее озорной голос:

- Спокойной ночи, морячок!

У шлагбаума, в том месте, где шоссейную дорогу пересекает железнодорожное полотно, стоит, отфыркиваясь и изрыгая пламя, черный лоснящийся паровоз. На него по лесенке взбирается с фонарем в руке такой же черный человек, и паровоз трогается. Когда он отъезжает, я вижу Леньку Балюка. Он стоит на шоссе, ждет. Меня это нисколько не удивляет. По правде говоря, на его месте я поступил бы точно так же.

- Поговорим, что ли?- спрашивает Ленька.

- Можно.

Он подходит вплотную, и я невольно отшатываюсь, чтобы отразить удар. Руки сами собой сжимаются в кулаки. Но Ленька хрипло смеется.

- Не бойся, дядя шутит,- говорит он.- Отложим до следующего раза. Ты курящий?

- А что?

- Спички потерял,- он хлопает по карманам.

Потом, помедлив, вынимает пачку двухрублевых папирос "Труд" и предлагает: - Потрудимся?

- Не возражаю.

Мы закуриваем и идем рядом. Я все еще поглядываю на Леньку с опаской. Жду подвоха. Что он задумал? Почему молчит?

Наконец Ленька сбивает мизинцем пепел с папиросы и говорит:

- Твое счастье, что ты матрос. Я думал - ты пижон... Они за Тоней стаями бегают, как шакалы.

- В самом деле?

- А ты что думал? Ей это нравится, она перед ними хвостом крутит,- он скрипнул зубами.- Подлец буду, если вру.

- Не может быть...- говорю я в замешательстве.

- Так ты в нее тоже втюрился? - Ленька хохочет. Он явно гордится Тоней. Спрашивает: - Правда, мировая девка?

С этим я соглашаюсь.

- Тебя как звать?- спрашивает Ленька.- Пономарев, говоришь? Ну, Пономарь, твое дело - труба. Ходить тебе в дураках, только не обижайся. Знаю, если говорю. Пропащие мы с тобою люди.

Последние слова он произносит с какой-то горькой радостью, почти исступленно. Ведь мы с ним товарищи по несчастью, а ему надо облегчить душу. Он долго рассказывает мне о Тоне, с которой учился в школе. Он не может скрыть своего восхищения и говорит, что она - "свой парень". Я понимаю, что для него это высшая похвала.

Расстаемся мы почти друзьями.

И еще одна встреча с Ленькой. На этот раз уже днем, на станции Освода.

Воскресенье. Припекает. По набережной гуляет уймища народу. Тут и взрослые и дети. Светлый простор заречья открывается взору: песчаные отмели и стрелки Труханова острова, изменчивый блеск Венецианского залива и дальше, на горизонте,- синева Броварских лесов. Тоня стоит между мной и Валентиной (снова приперлась эта кукла!) и с завистью смотрит на пляж. Сегодня много купальщиков.

- Зайдем за Ленькой,- говорит Тоня.- Он нас перевезет на ту сторону.

Мы подходим к спасалке. Но нас опережает карета скорой помощи. Расталкивая зевак, пробегают санитары с носилками. Утонул какой-то парень, студент.

Мы ждем, пока не отъедет карета. Расходятся зеваки, и на балконе остается один дежурный. Нам нужен Балюк? Он сейчас у начальника. Скоро выйдет.

Я заглядываю в полуоткрытую дверь. Кабинет начальника спасалки напоминает гостиную врача. Стулья и диваны в белых холщовых чехлах. На столах лежат журналы. Но сидят на диванах и на стульях угрюмые загорелые парни в узких трусиках-плавках и выцветших купальных шапочках. Слышен хриплый голос Леньки Балюка.

- Конечно, мы проворонили. Погубили человека...- глухо, прерывисто говорит Ленька.- Я три раза нырял, а его под корягу занесло. Обидно, возле дежурной лодки утонул человек. А почему? Посадили на лодку раззяву. Загорал пузом вверх, ничего не видел. А ты ищи... Вот он сидит в углу. Теперь небось молчит...