Марк Твен - Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго Страница 3

Типичная манера: подглядеть, подслушать и сразу же бежать печатать любую дурацкую мелочь! Такой же точно и британский консул мистер Кейзмент. Нашел дневник одного из моих государственных служащих, и, хоть он носит сугубо личный характер и не рассчитан на посторонних читателей, у мистера Кейзмента хватило бестактности перепечатать из него отрывки. (Читает одну из записей.)

"Каждый раз, когда капрал отправляется за каучуком, ему дают патроны, и все нестреляные он обязан вернуть, а за каждый стреляный - доставить отрубленную правую руку. Мистер П. рассказал мне, что, если иногда удается убить на охоте зверя, они, с целью отчитаться за израсходованный патрон, отрубают руку у живого человека. Чтобы я лучше понял объем этой деятельности, он сообщил мне, что в районе реки Мамбого израсходовано за 6 месяцев 6000 патронов; это означает, что 6000 человек было убито или ранено. Впрочем, даже больше, так как я не раз слышал, что солдаты убивают детей прикладами".

Иногда этот хитрюга-консул решает, что молчание внушительнее слов. В данном случае он предоставляет читателям сделать вывод, что тысяча убитых и раненых за один месяц - это очень много для такой маленькой точки, как концессия на реке Мамбого. На приложенной им географической карте огромного государства Конго эта речушка даже не обозначена, что без слов указывает на ее размеры. Кейзмент своим красноречивым молчанием как бы хочет сказать: "Если в таком маленьком уголке тысяча жертв, сколько же их тогда во всей колоссальной стране?" Настоящий джентльмен не унизился бы до таких уловок.

Перехожу к вопросу об увечьях. С критиками дело обстоит так: не успеешь дать ему сдачи, как он извернется и хвать тебя с другого конца. Верткие они, просто акробаты! Когда в Европе начали кричать, что мы калечим людей (отрубаем им руки, половые органы и т.д.), мы тут же нашли удачный способ парировать удар, надеясь мгновенно положить противников на обе лопатки и заставить их навсегда замолчать. Мы начали храбро валить этот обычай на туземцев - это, мол, их изобретение, мы только следовали их примеру. И, думаете, мы выиграли этот раунд, заткнули им рты? Какое там! Они увернулись и употребили против нас новый приемчик: "Если король, исповедующий христианскую религию, способен найти себе моральное оправдание в том, что не он изобрел кровавые жестокости, а лишь подражает дикарям, так пусть он, бог с ним, тешится этим оправданием!"

Хитро орудует этот соглядатай консул! (Перелистывает брошюру под названием "Обращение с женщинами и детьми в государстве Конго. Что видел мистер Кейзмент в 1903 году".) Всего лишь два года назад! Это он нарочно, с тонким расчетом сует под нос читателям дату! Для того, чтобы опровергнуть заверения моего газетного синдиката, что я прекратил свои жестокости в Конго, что все это давным-давно уже кончилось. С каким наслаждением этот Кейзмент роется в мелочах, как злорадно носится со своими открытиями, упивается ими, обсасывает каждую глупость. Чтобы понять, к чему он стремится, вовсе не нужно штудировать эту снотворную книжицу, достаточно прочесть начало каждой главы. (Читает.)

"240 человек - мужчин, женщин и детей - обязаны еженедельно сдавать государству тонну высококачественных пищевых продуктов за царскую плату 15 шиллингов 10 пенсов, иначе говоря - даром!"

Неправда, это щедрая плата. Почти пенс в неделю на каждого черномазого! Консул нарочно преуменьшает, а ведь знает же отлично, что я мог бы и вовсе не платить - ни за продукты, ни за труд. Могу привести тысячу фактов в доказательство. (Читает.)

"Карательная экспедиция в деревню, запоздавшую с поставками. Убито 16 человек, в том числе три женщины и ребенок пяти лет. 10 человек взяты в качестве заложников, среди них ребенок, который по дороге умер".

Мистер Кейзмент обходит молчанием то обстоятельство, что мы вынуждены брать заложников, если люди не могут нам заплатить. Тогда семьи, сбежавшие в леса, продают кого-нибудь из своих в рабство и на эти деньги выкупают заложников. Кейзмент отлично знает, что я и сам бы рад это прекратить, если бы нашел лучший способ выколачивать из них долги. Ух! Еще один образчик такта: консул приводит свой разговор с туземцами:

"Вопрос. Откуда вам известно, что именно белые приказали расправляться с вами столь жестоко? Скорее можно поверить, что такие зверства совершали чернокожие солдаты, без ведома белых.

Ответ. Белые говорили солдатам: "Вы убиваете одних женщин, а мужчин не трогаете. Доставьте доказательства, что убили мужчин". Тогда солдаты, убивая наших... (он смущенно замялся, указывая на...) делали так и несли белым, и те им говорили: "Теперь мы верим, что вы убили мужчин".

Вопрос. Вы все это подтверждаете? И со многими убитыми это сделали?

Тут все закричали: "Нкото! Нкото!" - то есть очень много, очень много.

Несомненно, эти люди ничего не сочиняли. Такое волнение, такой гнев, такую ненависть на лицах симулировать было бы невозможно!"

Конечно, критику было необходимо раззвонить об этом; самоуважения ни на грош! Все его единомышленники набросились на меня, будто не понимая, что я сам не рад наказывать людей таким образом, а делаю это исключительно в назидание другим преступникам. Обычные меры наказания на глупых дикарей не действуют, не производят на них впечатления. (Снова принимается за чтение.)

"Опустевший район: из 40000 жителей осталось 8000".

Кейзмент не дает себе труда разъяснить, как это случилось. Он все нарочно окутывает тайной. Надеется, что читатели и все эти господа, такие, как лорд Абердин, Hopбери, Джон Морли и сэр Гилберт Паркер, ратующие за реформы в Конго, подумают, что этих людей убили. А вовсе нет. Подавляющее большинство их скрылось. Забрали семьи и сбежали в лес, спасаясь от облав, и там вымерли с голоду. Разве мы могли это предотвратить?

Один из жалостливых критиков замечает: "Другие христианские правители хоть и взимают налоги со своих подданных, но зато дают им школы, органы правосудия, дороги, воду и свет, охраняют их жизнь; а король Леопольд облагает украденную им страну налогами, но ничего не дает народу, кроме голода, горя, позора и рабства, кроме террора, тюрем, увечий и массового истребления". Типичная манера критиков! Стало быть, я ничего не даю? А евангелие, которое я посылаю оставшимся в живых? Ведь знают же это пасквилянты прекрасно, но скорее позволят вырвать себе язык, чем скажут правду! Я неоднократно повторял наказ, чтобы во время облав умирающим подносили целовать святой крест, и если это выполнялось, то я, несомненно, был смиренным орудием спасения многих душ. Ни у одного из моих хулителей не хватит порядочности рассказать об этом, но я прощаю им; всевышнему и так все известно, и в этом я черпаю утешение и поддержку". (Кладет на место доклад, берет брошюру, раскрывает посередине и пробегает глазами страницу.)

Вот он откуда пошел, этот разговор о "западне"! Еще один шпион-миссионер, его преподобие У.Г.Шепард! Беседовал с кем-то из моих чернокожих наемников после облавы и выманил у него кое-какие сведения. Вот что он тут рассказывает:

"- Я потребовал тридцать рабов отсюда и тридцать с другого берега, сказал мне этот человек, - два слоновых клыка, две тысячи пятьсот комков каучука, тринадцать коз, десять штук домашней птицы, шесть собак и еще кое-чего.

- А по какой причине началось побоище? - спросил я.

- Я созвал на определенный день всех вождей с их помощниками и всех жителей - мужчин и женщин, пообещав закончить на этот раз переговоры. Когда они вошли через узенькие ворота (а забор был очень высокий, как здесь водится, из жердей, привезенных из других деревень), я потребовал выполнения моего приказа и пригрозил, что в противном случае они будут убиты, но они отказались платить, тогда я велел запереть ворота, чтобы они не убежали, и мы их перестреляли. Но часть забора рухнула, и некоторым все-таки удалось спастись бегством.

- Сколько же вы убили народу? - поинтересовался я.

- Да немало. Желаете взглянуть?

Именно этого мне и хотелось.

- Думаю, что мы убили человек восемьдесят - девяносто; насчет других деревень не знаю: сам я туда не ездил, а посылал своих людей.

Вместе с ним мы вышли в степь, расстилавшуюся за лагерем. Там на траве лежали три трупа, зачищенные до костей, начиная от пояса.

- Кто это их так искромсал? - спросил я.

- Мои люди съели их, - ответил он без запинки. Потом добавил: - Только те, у кого маленькие дети, не едят человеческого мяса, остальные не отказываются.

Слева от нас лежал труп рослого мужчины без головы, с огнестрельной раной на спине. (Все трупы были голые.)

- Куда девалась его голова? - спросил я.

- О, из нее сделали миску, тереть табак и диамбу.

Продолжая осмотр, мы бродили до вечера и насчитали сорок один труп. Остальные были употреблены на еду.

На обратном пути мы заметили труп молодой женщины, убитой выстрелом в затылок, без одной руки. Я попросил объяснения, и Мулунха Нкуса ответил, что им велят у всех отрубать правые руки и сдавать государству по возвращении из экспедиции.