Григорий Померанц - Поверх различий Страница 3

Эта глава ("Спираль или заколдованный круг?") возвращает меня к временам юности, к весне 1938 года, когда я строил свою модель физической необходимости человека в структуре вселенной. Идея эта продержалась у меня довольно долго, постепенно сходя на нет, превращаясь в мыслимую модель рядом с другими, и мгновенно растаяла, исчезла, как дым, когда я вдруг услышал стихотворение "Бог кричал":

Бог кричал.

В воздухе плыли

Звуки страшней, чем в тяжелом сне.

Бога ударили по тонкой жиле,

По руке или даже по глазу

по мне.

Он выл с искаженным от боли ликом,

В муке смертельной сник.

Где нам расслышать за нашим криком

Бога живого крик?

Нет. Он не миф и не житель эфира.

Явный, как вал, как гром,

Вечно стучащее сердце мира,

То, что живет - во всем.

Он всемогущ. Он болезнь оборет,

Вызволит из огня

Душу мою, или, взвыв от боли,

Он отсечет меня.

Пусть. Лишь бы Сам, лишь бы смысл Вселенной

Бредя, не сник в жару.

Нет! Никогда не умрет Нетленный.

Я

за Него

умру.

В метафорах Зинаиды Миркиной нет места для скуки. Бог сгорает в муке творчества, создавая мир, и мы сгораем в огне любви, отвечая Богу. В этом огне Бог причащается нашей конечности и смертности, а мы - его бессмертию и вечности.

А.П.Назаретян хочет овладеть бесконечностью, оставаясь обеими ногами на поверхности бытия, где А = АєВ. Но в такой бесконечности и А, и В тонут, становятся нулем: А: ~=0, В: ~=0. И весь сфайрос, созданный разумом, становится нулем, и вся этика тонет в ничто. Назаретян простодушно рассказывает, что его гуманистический оптимизм основан на обаянии личности Сократа. У Сократа, действительно, сила мысли сочеталась со здоровой нравственной интуицией. Это, однако, личная особенность Сократа. Философия осевого времени кончилась не Сократом, а Гогезием, Ставригиным Александрии, испробовавшим себя и в добре, и в зле, нашедшим то и другое одинаково скучным и покончившим с собой! Увы! Скука следует за безрелигиозной философией, "как тень или верная жена".

Этический минимум, необходимый после распада племен в империи, был восстановлен не на учениях философов, а на откровении, данном сыну плотника, в словах которого не заметно знакомство с учениями йованов (как евреи называли греков). Я думаю, что глобальный этический минимум современности тоже не обойдется без диалога с Богом Экклезиаста, Иова и распятого Христа. Богом, который присутствует в нашем мире как бесплотный дух любви и имеет меньше физической власти, чем полицейский. С Богом, который зажигает глубину сердца и действует через нас. С Богом, которому надо помочь.

***

Что на это скажет Акоп Назаретян? А он уже ответил мне, полемизируя с моей репликой в журнале "Педология" No 7 (полемика эта помещена в No 10). Приведу решающее место, в котором достаточно чувствуется его религиозная немузыкальность. Пусть читатель сам судит, на что это больше похоже: на Юргена Хабермаса или воинствующее безбожие Емельяна Ярославского...

"Чуть ли не первое, что сделали христиане, добившись власти в Риме, создали (усилиями Блаженного Августина) концепцию священных войн. Для этого в Библии, как и в любом богооткровенном учении, имелось более чем достаточно оснований.

Различие между религиями, которое очень часто гипертрофируется, в действительности гораздо поверхностнее, чем сходство между ними. Каждая из них теми или иными словами требует: "Не убий" - и тут же ограничивает сферу применимости этого требования: "Кто не со Мною, тот против Меня". "А когда встретите тех, которые не уверовали, - вторит Христу Магомет, - то - удар мечом по шее; а когда произведете великое избиение их, то укрепляйте узы". В политике эту мысль проще всех выразил Ленин: "Прежде чем объединиться, нам надо размежеваться..."

В этом и состоит лейтмотив всякой религии. Объединение через размежевание, солидарность, выстроенная на образе врага. Сказанное чуть менее выражено в средневосточных религиях (Григорий Соломонович не случайно вспомнил Будду), но исследователи отмечают, что и буддийская идеология, подобно исламской, "разделяет весь мир на правоверных (область мира) и неверных (область войны)" (В.И.Коренев).

Только такие, достаточно двусмысленные учения, сочетавшие в себе призыв к любви между своими с требованием ненависти к чужим, и становились по большому счету востребованными. Учения же, отвергавшие социальное насилие полностью, оставались достоянием эзотерических сект (типа квакеров).

Причина этого обстоятельства, в общем-то, ясна. Войны отвечали глубинным социальным и психологическим потребностям людей, и историческая задача религий состояла в упорядочении насилия. Значительно более трудная задача устранения политического насилия впервые встала перед человечеством, приобретающим небывалые средства взаимного истребления, только в самые последние десятилетия. Поэтому сохранение цивилизации в значительной мере зависит от того, успеют ли люди "вырасти" из религиозного мышления, прежде чем сочетание инфантильного ума с взрослой мускулатурой обернется необратимыми последствиями...

И.Кант разделил благие человеческие поступки на две категории: красивые и моральные. Первые совершаются по душевной склонности, из любви или симпатии. Вторые - вопреки эмоциональному порыву, из чувства долга, ответственности, дисциплины. Красивые поступки приятны и желанны, но на них не построить надежных социальных отношений (в поисках дантиста, который нас полюбит, мы рискуем остаться без зубов).

Поэтому общество тысячелетиями вырабатывало и совершенствовало более надежные, чем своевольная "любовь", механизмы консолидации: мораль, право и правовое сознание, самоконтроль, взаимоуважение, терпимость, взаимопонимание, чувство ответственности, личного, профессионального долга. Анализ показывает, что все это генетически основано на развитии интеллектуальных способностей, умения оценивать отсроченные последствия. По-моему, главную проблему современного человечества составляет дефицит не любви, а именно разума, трезвого самостоятельного мышления..." (Акоп Назаретян).

Идея, что любовь - разновидность агрессии, сперва вызвала у меня негодование, но потом я понял, что всякая научная теория опирается на опыт и важно понять, на какой опыт опирается наука Акопа Назаретяна. Это опыт любви как жажды обладания. Любовь ли это в самом деле, можно спорить, но так часто думают и говорят. Клайв Льюис довел это понимание до гротеска в "Письмах Баламута". Возможно, в другом переводе книга называется иначе. Черт-дядюшка там объясняет племяннику, что такое любовь: желание схватить любимого и сожрать его.

Так выглядит - в зеркале гротеска - наше генетическое наследство. Но любовь, если она есть, укрощает, приручает зверя, очеловечивает его. Глубокое любовное чувство граничит с почитанием Бога в его живой иконе. Такая любовь складывалась в племени узритов, в доисламской Аравии, в Индии средних веков, на средневековом Западе. Кроме того, есть платоническая любовь, любовь к детям и детей к родителям (она подчеркнута в китайской культуре) и даже привязанность собаки к хозяину и хозяина к собаке можно иногда назвать любовью.

У любви тысячи оттенков. Греки, как я уже говорил, превратили эти оттенки в предметы и поделили любовь на агапе, филе и эрос. Христиане сбросили эрос в преисподнюю, к чертям, и довели агапе до неба. А постхристианская культура стала бунтом раскованного эроса. По-моему, бесполезно возвращаться к тому, что однажды уже пало. Любовь без эроса безусловно возможна (любовь к незримому Богу, к иконной красоте природы). Но как единственный идеал она сразу становится надрывом, и не один отец Сергий споткнулся на этом пути. Меня привлекает к себе расширение пространства любви, стирание граней между личным и вселенским, между мирским опытом и религиозным поиском. Я сознаю, что слова мои недостаточны ясны, но они постепенно разъяснятся.

Хочется повторить и развить мысль, уже высказанную в моей реплике: личность можно описать как залив некоторого мыслящего и чувствующего океана. У залива индивидуальные очертания берегов, но он открыт океану, он одно с океаном. Одно - до тех пор, пока работа мысли не перегораживает горловины залива. С годами перемычка становится прочней, и ее прорывает только эстетическое потрясение. Если прав Тиллих (а я думаю, что он прав), то все эти потрясения входят в область религии - при разной степени близости к ее центру, но входят, так или иначе входят. Религиозное Тиллих определяет как предельно глубокое в любой области культуры, безразлично, связано ли это напрямую с культом или только перекликается с ним.

Приведу пример из непридуманного рассказа Светланы Эминовой "Главная любовь жизни". "За ночь забыла - простила - всех своих врагов. Так вот что значит: "Иисус - это любовь" и "полюбите врагов своих!" Будьте в любви, и ничто не покажется неразрешимым.

Каждый прохожий - мил. Все слабы - всем нужна. Сегодня я всех сильней. Обопритесь о мою улыбку. Кто тут несчастный - в записной книжке? Распоряжайтесь мной - ваша!