Вадим Кожинов - Правда сталинских репрессий Страница 31

Благодаря усилиям либеральных врагов Константина Леонтьева широчайшую известность приобрели его слова (многие только их и знают из всего наследия мыслителя!): "…надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не "гнила"…" (с. 246), — слова, которые понимают как призыв к всемерному ужесточению власти царя и Церкви.

Слова эти написаны в 1880 году, и, возможно, Леонтьев вкладывал в них тогда именно такой смысл. Но определенное упрочение самодержавной власти при Александре III, после убийства 1 марта 1881 года его отца, в конечном счете «разочаровало» мыслителя. В 1887 году (ровно за тридцать лет до 1917-го) он писал — явно не без глубокого сомнения: "Будем надеяться, что теперешнее движение русской мысли, реакционное, скажем прямо, движение — не эфемерно…" (с. 440). А в 1891 году, незадолго до кончины, Константин Николаевич "кается":

"Сознаюсь — мои надежды на культурное будущее России за последнее время стали все более и более колебаться… теперь, когда… в реакции этой живешь — и видишь все-таки, до чего она неглубока и нерешительна, поневоле усомнишься и скажешь себе: "только-то?"…" (с. 675).

Но надежды на то, что грядущий социализм (а не «традиционная» российская власть) «подморозит» Россию, которая в противном случае будет «гнить», не оставляла Леонтьева до конца.

Если же этого не произойдет, остается еще «выход», о коем за полгода до своей кончины Леонтьев написал В.В. Розанову: "Вообще же полагаю, что китайцы назначены завоевать Россию, когда смешение наше (с европейцами и т. п.) дойдет до высшей своей точки…" (Константин Леонтьев. Письма к Василию Розанову. London, 1981, с. 83).

Это может показаться ироническим парадоксом мыслителя, однако не следует недооценивать его прозорливость. Леонтьев предвидел еще в 1880 году, что "если бы русский народ доведен был преступными замыслами, дальнейшим подражанием Западу или мягкосердечным потворством (все это имело место к 1917 году. — В.К.) до состояния временного безначалия (читай — Временного правительства. — В.К.), то именно те крайности и те ужасы, до которых он дошел бы со свойственным ему молодечеством, духом разрушения и страстью к безумному пьянству, разрешились бы опять по его же собственной воле такими суровыми порядками, каких мы еще и не видывали, может быть!" (там же, с. 281).

Поначалу "собственную волю" нелегко было устремить к наведению "суровых порядков", и очень существенную роль сыграли в ходе Гражданской войны так называемые "интернациональные отряды", в которые, в частности, входили десятки тысяч приехавших ранее в Россию на заработки китайцев; они, например, в составе 10-й Красной армии подавляли восстание донских казаков, что нашло отражение в "Тихом Доне"…

Ныне достаточно широко распространено убеждение, что социализм-коммунизм окончательно погубил Россию… Правда, наиболее серьезные приверженцы этого убеждения делают подчас очень многозначительные «оговорки». Так, истинный и последовательный антикоммунист Михаил Назаров, с презрением воспринимающий завывания «перевернувшихся» вчерашних членов КПСС, говорил еще в 1990 году о семидесятилетнем социалистическо-коммунистическом периоде истории России:

"Необходимо увидеть в национал-большевизме — патриотизм, в покорности угнетению — терпеливость и жертвенность, в ханжестве — целомудрие и нравственный консерватизм, в коллективизме — соборность и даже в просоциалистических симпатиях — стремление к справедливости и антибуржуазность как отказ от преобладания материалистических целей в жизни" (Назаров Михаил, Историософия Смутного времени. М., 1993, с. 123).

Есть достаточные основания полагать, что если бы за Февралем 1917-го не последовал Октябрь (хотя, вообщето, он явно был неизбежен), сегодня нельзя было бы утверждать что-либо подобное; Назаров, в сущности, говорит post factum, в 1990 году, о том же, о чем Леонтьев говорил ante factum — в 1890-м…

В связи с этой «темой» не могу не упомянуть о по-своему удивительном признании, сделанном в 1990-х годах известным писателем Олегом Васильевичем Волковым (1900–1996). Этот красивый и обладавший редкостной духовной силой человек, выросший в высококультурной и благополучной дворянской семье, в феврале 1928 года был арестован ГПУ и обрел свободу лишь в апреле 1955-го! В своем повествовании о пережитом "Погружение во тьму" (издано в 1987 году в Париже и в 1989-м в Москве) он предстал как непримиримейший антикоммунист. Впрочем, я знал о его категорическом неприятии всего, что совершалось в стране после 1917 года, с первой же встречи с ним в 1964-м. При любом нашем разговоре он не скрывал свою поистине жгучую ненависть ко всему связанному с Революцией и созданному ею строю. Дабы показать всю силу этой ненависти, достаточно, думаю, сообщить, что Олег Васильевич однажды резко «отчитал» меня за высокую оценку поэзии Некрасова, поскольку она причастна Революции…

Однако не так давно писатель Г.П. Калюжный, который в последний период жизни О.В. Волкова был его постоянным собеседником и помощником, прямо-таки поразил меня своим сообщением. Оказывается, перед своей кончиной Олег Васильевич, говоря о том, что по-прежнему ненавидит "коммунистическую власть", вместе с тем признал необходимость «скрепы» или «колпака», которыми эта власть «удерживала» слишком уязвимую, слишком хрупкую Россию…

Разумеется, вокруг очерченной выше проблемы возможны долгие и острые споры, но одно, надо думать, ясно: проблема социализма в России, как любят сейчас выражаться, «неоднозначна», — и притом в высшей степени неоднозначна…

И надо прямо сказать, что в 1917 году Россия в точном смысле слова выбрала (всецело свободно выбрала) социализм: почти 85 процентов голосов на выборах в Учредительное собрание получили партии, выступавшие против частной собственности на основные "средства производства", прежде всего на землю — то есть социалистические партии.

Мне, конечно, возразят сегодня, что у власти-то оказались не социалистические партии вообще, а совершившие насильственный переворот узурпаторы-большевики, между тем как народ был за эсеров (социалистов-революционеров), получивших преобладающее большинство голосов на выборах в Учредительное собрание, которое поэтому было разогнано большевиками после первого же его заседания 5(18) января 1918 года.

В течение долгих лет насаждалось представление, что именно и только большевики выражали волю народа, а за эсерами шли, мол, «кулаки» и какая-то часть обманутых ими крестьян; ныне же очень быстро распространилось прямо противоположное мнение, согласно которому большевики — это не имевшие ровно никакой поддержки у народа заговорщики, путем голого насилия установившие свою диктатуру.

Однако реальная картина гораздо сложнее, чем предлагают обе эти противоположные точки зрения.

Поистине необходимо проанализировать ход событий в октябре 1917-го — январе 1918 года, ибо без этого нельзя понять не только суть совершившегося тогда переворота, но и современное состояние России и даже ее вероятное будущее. Поэтому не следует воспринимать дальнейшее изложение, в котором речь пойдет подчас о не очень уж, казалось бы, существенных подробностях давних событий, как нечто представляющее интерес лишь для специалистов-историков. Истинное представление о том, что тогда происходило, имеет первостепенную важность для каждого человека, думающего о нынешней и завтрашней судьбе России.

Либеральные (и отчасти левые, революционные) деятели, уничтожившие в Феврале прежнюю российскую государственность и взявшие в свои руки власть путем образования Временного правительства, сразу же объявили о грядущем созыве всенародного Учредительного собрания, которое создаст подлинную, легитимную (то есть законную) власть в России (ведь Временное правительство возникло в результате переворота, как и впоследствии Советское).

9(22) августа 1917 года была назначена дата выборов Учредительного собрания — 12(25) ноября, а в октябре стали публиковаться списки кандидатов. Большевики, которые нередко весьма критически отзывались о самой идее этого Собрания, тем не менее выставили своих кандидатов вместе с остальными тогдашними партиями, и, захватив власть 25 октября (7 ноября) 1917 года, они не отменили выборы, которые и начались в назначенный срок — через семнадцать дней после большевистского переворота.

За столь короткое время большевики не могли подчинить себе избирательный «механизм», и ноябрьские выборы были, в общем и целом, вполне «свободными». Известный английский историк Советской России Эдвард Карр, внимательно изучив ход дела, заключил, что "выборы… были проведены без какого-либо вмешательства".

Итоги выборов вроде бы означали безусловную победу эсеров: они получили 40,4 процента голосов (17,9 млн. избирателей из общего количества 44,4 млн.), а большевики — только 24 процента (10,6 млн. избирателей); остальные партии можно было после выборов вообще не принимать во внимание: кадеты — 4,7 процента (2,0 млн. голосов), меньшевики — 2,6 процента и т. п. При этом победа эсеров (почти в 1,7 раза больше голосов, чем за большевиков) всецело определялась голосами крестьян; так, в 68 крупных — губернских — городах России дело обстояло совершенно иначе: большевики получили там 36,5 процента голосов, а эсеры всего только 10,5 процента — то есть в 3,5 раза (!) меньше…