Андрей Мелехов - 1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? Страница 32

Когда я, наконец, понял, кого, то сильно удивился: дело в том, что по своим качествам «наци номер два» Мартин Борман во многом походил на главного большевика – И.В. Сталина. С тем, разумеется, отличием, что Иосиф Виссарионович гораздо меньше церемонился с советским «фюрером» – Лениным В.И. – в последние годы его жизни, достаточно быстро забрался по трупам соратников на вершину властной пирамиды и сумел усидеть на этой вершине в течение почти трёх десятилетий. Большую часть вышеуказанной информации о Бормане можно найти в Википедии и прочих широко доступных источниках (например, уже цитировавшихся мною мемуарах секретарши Гитлера Кристы Шрёдер и его шофёра Эриха Кемпки). Но кое-что в Википедию не попало...

«В биографии Мартина Бормана, – пишет Виктор Суворов в своей книге «Самоубийство», – было некое пятнышко, которое он старался не выпячивать. В 1919 году он воевал в Прибалтике против Красной Армии. И попал в плен, в спецлагерь в районе Осташкова. В то время лагерь-монастырь находился в подчинении Региструпра. Это учреждение, сменив несколько вывесок, в настоящее время известно под названием ГРУ. В начале 20-х годов главной задачей Региструпра и его начальника товарища Уншлихта была подготовка коммунистической революции в Германии. В Осташкове Региструпр держал пленных иностранцев. Там будущий заместитель Гитлера по партии мотал срок в 1920 и 1921 годах» (с. 98). По словам Суворова, из лагеря возмужавшего Бормана отпустили «с миром». «Причина проявленного гуманизма, – подчёркивает Резун-Суворов, – мне неизвестна». Правда, чуть позже он таки не удержался и назвал его «сталинским осведомителем» (там же). Упомянул он и о том, что «после войны шеф западногерманской разведки генерал Гелен считал и открыто заявлял, что Мартин Борман работал на Сталина» (там же). Надо сказать, что Владимир Богданович совершенно прав: Гелен, закончивший войну начальником отдела «Иностранных армий востока» Вермахта, ответственного за сбор развединформации о Красной Армии и СССР, действительно открыто выражал подобное мнение.

Я не поленился и прочитал мемуры Гелена. Вот соответствующая цитата (здесь и далее перевод с английского мой): «К этому времени (прим. автора: весна 1943 года) я пришёл к выводу, что русские располагали великолепно информированным источником в высшем германском командовании. Канарис и я абсолютно независимо друг от друга неоднократно замечали, что противник быстро получал детальную информацию о происшествиях и решениях на высшем уровне, принимаемых германской стороной. В один прекрасный день Канарис прибыл в мою штаб-квартиру в Ангербурге и в ходе продолжительной беседы дал понять, кого он подозревал в предательстве. Мне кажется, что, даже пойдя на этот шаг, он не сообщил мне всего, что знал. Подозреваемым оказался человек, в отношении которого я и сам долгое время испытывал сомнения. Русские так и не раскрыли эту тайну – ни сразу после войны, ни позже. Я и сам окончательно поверил в это лишь спустя много лет после войны. Когда я уже являлся начальником службы Гелена в Западной Германии, в моём распоряжении оказалась определённая информация. То, что рассказал мне Канарис, касалось той роковой роли, которую сыграл конфидант Гитлера Мартин Борман как в последние годы войны, так и после её окончания. Борман, являвшийся личным секретарём Гитлера с начала 1943 года и начальником канцелярии Нацистской партии после полёта Рудольфа Гесса в Шотландию в мае 1941 года, с самого начала войны с Россией был главным шпионом и советником Москвы. Нет никаких подтверждений время от времени появляющимся слухам о том, что Борман до сих пор (прим. автора: это писалось в начале 70-х) прекрасно себя чувствует и проживает под охраной до зубов вооружённых телохранителей где-то в непроходимых джунглях между Парагваем и Аргентиной. В мае 1945 года он перебежал к русским и был переправлен в Советский Союз. Я считаю, что на момент нашего разговора у Канариса не хватало доказательств. Наши подозрения во многом подтвердились, когда, независимо друг от друга, мы обнаружили, что Борман и его группа имели доступ к неподнадзорной сети радиопередатчиков и использовали её для посылки шифрованных сообщений в Москву. Когда об этом сообщила служба радиоперехвата ОКВ, Канарис потребовал проведения расследования. Но ему было сказано, что Гитлер лично и самым категорическим образом запретил любое вмешательство: он якобы был заранее проинформирован Борманом об этой «радиоигре» с использованием фальшивых сообщений и одобрил её. Это всё, что нам было известно к концу войны. Канарис и я прекрасно понимали, что о слежке за Борманом – самым могущественным после Гитлера человеком в нацистской иерархии – не могло быть и речи. Ни одному из нас не удалось бы выдвинуть обвинение против рейхсляйтераи добиться успеха. Неприятие, которое Гитлер выражал по поводу моих разведотчётов, какими бы достоверными они ни оказывались впоследствии, являлось одним из факторов. Другим фактором было становившееся всё более неустойчивым положение Канариса и Абвера. Малейшее неосторожное движение могло положить конец как нашим расследованиям, так и, весьма вероятно, нам самим. Канарис объяснил мне суть его подозрений в отношении Бормана и сообщил о своей теории касательно причин, вызвавших предательство последнего. Он не исключал возможности того, что Бормана шантажировали, но всё же склонялся к тому, что действительным мотивом являлись огромные и неутолённые амбиции рейхсляйтера. Того мучили комплексы, вызванные его сложным положением, а также не давало покоя стремление в один прекрасный день стать преемником Гитлера. Теперь мы, разумеется, знаем, как хитро Борман добился дискредитации в глазах Гитлера своих главных соперников – Геринга и Геббельса. Лишь в 1946 году – когда я возглавил свою собственную разведывательную организацию – мне удалось заняться выяснением деталей загадочного спасения Бормана из берлинского бункера Гитлера и его последовавшего исчезновения. Через некоторое время я получил исчерпывающие доказательства передвижений Бормана после войны. В 1950-х годах мне передали два независимых отчёта из-за «железного занавеса», которые свидетельствовали о том, что Борман являлся советским агентом и после войны проживал в Советском Союзе под отличным прикрытием в качестве советника Москвы. Там он и умер» («The Service», с. 71). Иными словами, Канарис и Гелен считали, что именно Борман мог быть тем самым «Вертером» – загадочным суперагентом Москвы. Впрочем, о самом Канарисе, и о том, почему он мог пытаться «свалить» Бормана, мы поговорим чуть позже...

Покопавшись в имеющихся у меня источниках, я, в частности, выяснил, что в сентябре 1971 года Гелен рассказал чиновнику магистратуры Франкфурта, расследовавшему дело об исчезновении Бормана, что в «в 1946 или 1947 году один из его контактов, находясь в ГДР, видел еженедельный новостной киножурнал Augenzeuge с описанием спортивного события в Москве. Камера, снимая лица болельщиков, зафиксировала и Бормана». Гелен, правда, отказался повторить сказанное под присягой (с. 154 приложения к «I was Hitler’s Chauffeur»). Означает ли последнее, что Гелен был не уверен в правдивости своих обвинений? Несмотря на то, что я пока не убеждён в его правоте, нельзя не отметить следующее. Во-первых, любой, прочитавший мемуары генерала Гелена, может убедиться в том, что этот человек дорожил своей репутацией и вряд ли стал бы делиться подобными сенсационными разоблачениями, не имея в руках весомых фактов. Да и за язык его никто не тянул: в конце концов, даже по мнению самого создателя БНД, Борман к тому времени был мёртв, и какие-либо обвинения в его адрес уже не могли иметь особого значения ни для бывшего рейхсляйтера, ни для его потомков, ни для Германии. Во-вторых, нежелание Гелена открывать свои настоящие источники представителям западногерманских властей абсолютно понятно: будучи ответственным человеком, он никогда не стал бы подвергать даже малейшей опасности своих бывших подчинённых, работающих за «железным занавесом». Впрочем, как уже было сказано выше, я не стал бы торопиться и с полным принятием обвинений Гелена на веру. Дело в том, что после войны бывшие руководители гитлеровских спецслужб неоднократно обвиняли друг друга в сотрудничестве с теми или иными странами, являвшимися членами антигерманской коалиции.

Так, Вальтер Шелленберг прямо обвинил шефа гестапо Генриха Мюллера в том, что ещё в ходе войны тот, используя «радиоигры» с советской разведкой, начал работать на Сталина. Якобы уже в начале 1943 года пьяный Мюллер признавался Шелленбергу в своём восхищении стойкостью расстрелянных членов «Красной капеллы», утверждал, что «Сталин стоит на правильном пути» и призывал «скорее пойти с ним на компромисс». После этого довольно невероятного для двух злейших врагов-конкурентов застольного разговора (попробуйте представить себе Меркулова, по пьяному делу признающегося Кобулову в симпатиях к фашизму и Гитлеру) Шелленбергу якобы «стало ясно, что Мюллер полностью изменил взгляды и больше не думает о победе Германии» («Мемуары», с. 346). Как будто он сам после Сталинграда об этой победе думал! Как бы то ни было, в 1950 году один из помощников Шелленберга – Вальтер Хаген – справедливо заметил, что «совершенно точно известно одно: после смерти Гитлера он (Мюллер) исчез из рейхсканцелярии вместе со своим близким другом Шольцем, и о них больше никогда не слышали» (с. 156 приложения к «I was Hitler’s Chauffeur»). Подался ли Мюллер в Москву или – как утверждают другие – проживал в США, сотрудничал с ЦРУ и был советником Трумэна (опубликованы даже его дневники той поры, в подлинность которых лично я не верю)? Кто знает...