Борис Рубцов - Гуситские войны (Великая крестьянская война XV века в Чехии) Страница 32

Борьба словацкого народа была существенной помощью для восставших чехов, так как словацкие земли входили тогда в состав венгерского королевства, основного ядра владений Сигизмунда. К тому же волновались крестьяне и в собственно венгерских областях, а также в находившейся под властью Сигизмунда Трансильвании, где к венгерским крестьянам присоединялись и румынские крестьяне. Всё это ослабляло натиск феодальной реакции и её главы императора Сигизмунда на «мятежную» Чехию.

Очень велико было значение реформации и крестьянской войны в Чехии для Польши и Великого княжества Литовского, населённых братскими славянскими народами. К началу XV века положение польских и литовских крестьян резко ухудшилось. Увеличились феодальные поборы, выросли государственные налоги. Весьма тяжёлым было и положение плебса в польских городах. Поэтому в Польше к этому времени создались условия для усиления антифеодальной борьбы народных масс, а следовательно, и для распространения гуситской проповеди.

Ещё в апреле 1415 года в Гнезненском архиепископстве был обвинён приходский священник Якуб из Трлага, резко выступавший против католического духовенства. Якуб называл Гуса святым мучеником, а папу — сыном дьявола. Этот факт говорит об уважении и внимании, с какими относился польский народ к учению Гуса и к самому реформатору, томившемуся в ту пору в констанцской темнице. Польский народ живо откликнулся на [151] начало открытого выступления народных масс в Чехии. Польские феодалы вынуждены были констатировать, что в Польше много гуситов. Король Владислав Ягайло настойчиво требовал от инквизиторов применения самых жестоких пыток по отношению к заключённым в тюрьмы гуситам, так как считал, что необходимо выведать имена их многочисленных сторонников. Епископ Збигнев Олесницкий утверждал, что в его диоцезе чрезвычайно умножилось количество «еретиков». Особая булла римского папы, изданная в ноябре 1423 года, указывала, что среди жителей западных областей Польши весьма многие являются последователями «зловредной гуситской ереси». Гуситов было много и в Кракове, и в Силезских землях, и особенно в пограничных с Чехией районах.

Приведённые высказывания крупнейших феодалов очень показательны. Они свидетельствуют о широком распространении сочувствия гуситам в стране и о страхе польских феодалов перед грозным Табором, об их стремлении уничтожить самую возможность революционного выступления народных масс Польши.

К сожалению, сохранившиеся источники не дают нам достаточного материала, на основании которого можно было бы представить полную картину участия польского народа в революционной борьбе чехов. Но даже отдельные, изолированные сообщения, дошедшие до наших дней, показывают обстановку напряжённости, существовавшую в те годы в Польше. В 1421 году в Познанской консистории судился Адам из Мосины, который был виновен в том, что избил своего противника, оскорбившего в споре гуситов и память Гуса. На другом конце Польши — в Куявии в 1424 году был обвинён в гусизме священник Шимон из Конояд. Преследования заставили его отказаться от «еретических заблуждений». Позже, в 1430 году он снова был обвинён в том, что восхвалял семерых поляков, бежавших в Чехию на помощь восставшим таборитам. В 1425 году упоминаются гуситы в Люблине. Католические инквизиторы жестоко расправлялись со всеми заподозренными в «чешской ереси». В польских городах, особенно в Силезии, дымились костры, на которых сжигали сторонников гусизма. Народ считал казнённых мучеников святыми и отвечал на усиление репрессий актами справедливого возмездия, расправляясь с наиболее ненавистными инквизиторами. [152]

Если народные массы, нападая на церковь, вели объективно борьбу против феодального гнёта, то многие из польских шляхтичей и даже панов сочувствовали чешской реформации лишь постольку, поскольку надеялись использовать её для увеличения своих богатств за счёт католической церкви в самой Польше. Некоторые польские шляхтичи считали, что союз с восставшим чешским рыцарством поможет Польше в её борьбе против германской феодальной агрессии. Впрочем, время наибольшего распространения гуситских идей среди феодалов Польши относится уже к более позднему периоду — к 30-м годам XV века. В описываемое время польские феодалы ограничивали свои выступления против церкви тем, что отказывались платить десятину и другие церковные поборы. Случаи захвата владений, принадлежавших церковным магнатам и монастырям, засвидетельствованы в документах, но были сравнительно редки. Так, шляхтич Спитек из Мельштына не побоялся занять земли самого канцлера — краковского епископа Збигнева Олесницкого. Составив отряд из своих крестьян, Спитек вступил в вооружённую борьбу с епископом. Но ему помешали королевские войска. Другой шляхтич из Великой Польши, Абрагам из Збоншина в течение ряда лет вёл борьбу против церковных феодалов и также уступил лишь под натиском королевских отрядов. Впоследствии Олесницкий писал королю, что ему и его подручным пришлось приложить много усилий, чтобы искоренить гуситскую «ересь» и не допустить её распространения в польских землях.

Героическая борьба чешского народа вызвала отклики и среди трудящихся масс западнорусских земель. Среди русского, украинского и белорусского населения Литвы и Польши засвидетельствованы случаи распространения гуситских идей. В те времена, когда религия была господствующей формой идеологии, этому способствовало и то внешнее обстоятельство, что причащение из чаши было принято в обиходе восточноправославной церкви. По словам короля Владислава, многие русские переходили в ходе крестьянской войны на сторону гуситов. В числе организаторов и первых бойцов Табора мы встречаем русские имена. Несколько позже Олесницкий писал папскому легату, что при продолжении войны против Чехии следует опасаться «не только чешских еретиков, но ещё более русских схизматиков, придерживающихся греческой [153] веры, ибо они сходны с чехами многими пунктами, а именно — принятием причастия под двумя видами, бедностью духовенства и многими иными заблуждениями, а также имеют один с чехами язык». Впоследствии, во время пребывания в Чехии вспомогательного литовского отряда под командой Сигизмунда Корибутовича, направленного литовским князем Витовтом, из уроженцев русских земель, сражавшихся бок о бок с чехами, был составлен особый отряд, которым командовал князь Фёдор, известный под прозванием Острожского. Так крепло и выковывалось уже в далёкие времена средневековья боевое содружество братских славянских народов в борьбе против феодально-католической реакции.

Антифеодальная борьба чешского крестьянства всколыхнула народные массы германских и австрийских земель, активизировала выступления городского плебса и крестьян против феодальной эксплуатации. В 1415–1420 годах во многих крупных городах германских княжеств происходили народные выступления. Почувствовав опасность, феодалы поспешили принять свои меры. Специально собранный в Зальцбурге церковный синод утвердил особые решения о пресечении деятельности народных проповедников, о жестоких казнях и пытках для «еретиков». Но никакие репрессии не могли остановить распространения антифеодальных учений восставшего чешского народа. Немецкие крестьяне и городские низы с жадностью ловили каждое известие о разгоравшейся борьбе своих чешских братьев по классу. Они поддерживали и укрывали проповедников от ищеек инквизиции. Многие отдали в эти годы свою жизнь за общее дело борьбы трудящихся против феодального строя. В Мейссене был сожжён в 1417 году изгнанный из Праги Николай Дрезденский. В Магдебурге взошёл на костёр магистр Якоб Бремер, распространявший взгляды Гуса. В Регенсбурге сожгли по такому же обвинению Ульриха Грюнледера. И в дальнейшем продолжались казни немецких гуситов. В 1424 году отдали свою жизнь проповедники, распространявшие «чешскую ересь» — Иоганн Драндорф и Петер из Турнау. Костры инквизиции загорелись не только в Тюрингии и Баварии, но и в Бранденбурге и в далёких западных областях Священной Римской Империи, вплоть до берегов Северного моря и устья Рейна. Но ничто не могло помешать распространению гуситских идей. Многие [154] сторонники гуситов бросали родные места, уходили в Чехию, чтобы влиться в ряды восставших. Среди героических защитников Табора насчитывалось немало немцев, особенно из Тюрингии и Саксонии, а также выходцев из австрийских земель.

Отзвуки героической борьбы чешского народа достигли и крайнего запада Европы. Из далёкой Англии революционные сектанты — лолларды — ещё при жизни Гуса обращались с письмами в Прагу. Лолларды рассказывали о жестоких притеснениях, которым они подвергаются у себя на родине, и говорили, что видят в чехах товарищей по борьбе. В 1417 году в число пражских священников был принят англичанин Пётр Пэйн, прошедший впоследствии путь от умеренного чашника до революционного таборита. В 1418 году в Прагу прибыли беглецы из Фландрии, подвергавшиеся на родине репрессиям за свои «еретические» взгляды. Они подчёркивали, что Чехия являлась в ту пору в глазах трудящихся всей Европы той страной, где они видели приближение к идеалам евангельской свободы. Эти беглецы нашли себе убежище в Чехии, но вскоре значительная их часть выехала из страны, разнося идеи крестьянской войны по многим странам феодальной Европы.