Матросская революция - Владимир Виленович Шигин Страница 32

Как знать, возможно, принятое кронштадтскими матросами постановление так и осталось бы на бумаге (мало ли резолюций подобного толка принималось в то время!), но вокруг решения крон-штадцев подняла страшный шум правительственная и либеральная печать, что фактически и создало сам «инцидент». По страницам газет ходили сенсационные сообщения об образовании самостоятельной «Кронштадтской республики», о подготовке кронштадтских кораблей к обстрелу Петрограда, о выпуске там собственных денежных знаков и т.п. Это было неправдой, но это будоражило умы обывателей и еще больше настраивало их против балтийских матросов, которые теперь выглядели не только как садисты-убийцы, но и как изменники Отечества и сепаратисты. При этом пресса в подстрекательстве матросов обвинила почему-то одних большевиков. Эсеры в силу своих связей в том же правительстве остались в тени.

Заметим, что впоследствии в советские время историки, естественно, приписали написание антиправительственной резолюции себе, игнорируя реальных ее авторов — эсеров. Но тогда только что вернувшийся из-за границы вождь большевиков В.И. Ленин, очень негативно отреагировал на появление левацкой инициативы кронштадцами. И это при том, что в связи с «инцидентом» авторитет большевиков (как, впрочем, и эсеров) в Кронштадте значительно вырос. После падения популярности большевиков среди матросов в период апрельского кризиса это было большим тактическим успехом. Объективно, майское выступление кронштадцев явилось одним из факторов того, что к осени 1917 года большевики оказались на пике своей популярности среди матросов и смогли извлечь из этого для себя максимальную пользу. В своих мемуарах Ф.Ф. Раскольников считает, что отрицательно к кронштадтской резолюции В.И. Ленина во многом настроил А.В. Луначарский, который 16 мая в Кронштадтском Совете произносил речь против анархизма. По мнению Л.Д. Троцкого, В.И. Ленин считал, что кронштадтцы приняли резолюцию о непризнании Временного правительства, «зарвавшись». Л.Д. Троцкий оценивал его отношение к ним как «суровое». Но, честно говоря, кронштадтцам было глубоко плевать, что думал о них В.И. Ленин. Это большевики нуждались тогда в матросской поддержке, а не наоборот!

В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «Митинг на Якорной площади бьш в полном разгаре; тов. Луначарский с горячим воодушевлением произносил страстную речь, когда к трибуне, у которой стояли С. Рошаль и я, сквозь густую толпу протискались прибежавшие из Совета товарищи, которые сообщили новость, поразившую нас своей неожиданностью. Оказалось, что после нашего ухода, при обсуждении вопроса о Пепеляеве, Советом была вынесена резолюция об упразднении должности назначенного сверху правительственного комиссара и о принятии Кронштадтским Советом всей полноты власти исключительно в свои руки. Это постановление в первый момент поразило нас своим непредвиденным радикализмом. Дело в том, что в то время наша партия, выдвигавшая лозунг о переходе власти в руки Советов во всероссийском масштабе, в Кронштадтском Совете была еще в меньшинстве. Вот текст резолюции: “Единственной властью в городе Кронштадте является Совет рабочих и солдатских депутатов, который по всем делам государственного порядка входит в непосредственный контакт с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов”»

Сколько ни выступали Луначарский, Рошаль и Раскольников, матросы их проигнорировали. А затем Раскольников был вызван в Петроград «на ковер» к В.И. Ленину.

Об этой встрече с вождем большевиков он вспоминал так: «Мы отворили дверь. Тов. Ленин сидел, вплотную прижавшись к письменному столу, и, низко наклонив над бумагой свою голову, нервным почерком бегло писал очередную статью для “Правды”.

Закончив писать, он положил ручку в сторону и бросил на меня сумрачный взгляд исподлобья.

— Что вы там такое наделали? Разве можно совершать такие поступки, не посоветовавшись с ЦК? Это — нарушение элементарной партийной дисциплины. Вот за такие вещи мы будем расстреливать, — принялся меня отчитывать Владимир Ильич.

Я начал свой ответ с объяснения, что резолюция о переходе власти в руки Кронштадтского Совета была принята по инициативе беспартийных...»

Раздражение Ленина понятно, и пусть его обещание расстрелять своих соратников за плохую работу — это всего лишь фигура речи, но разозлен кронштадтскими матросами Ильич был в те дни не на шутку. Кронштадтцы в своем желании быть революционнее всех революционеров могли попросту дискредитировать саму идею Советов, на которую так рассчитывали большевики. Но раздражен кронштадтцами был не только Ленин. Провозглашение независимости от центральных властей Кронштадтом вызвало самую негативную реакцию Временного правительства. Резкая реакция проправительственной прессы и самого правительства на неприятные новости из Кронштадта объяснялись, в отличие от негодования В.И. Ленина, вполне понятным стремлением не допустить двоевластия в стране, а также хоть как-то наказать кронштадцев за безнаказанные убийства офицеров в феврале—марте. Временное правительство неоднократно обсуждало обстановку в Кронштадте и командировало туда министров И.Г. Церетели и М.И. Скобелева, для уточнения обстановки и переагитации матросов. Обстановку министры выяснили, но с переагитацией у них ничего не вышло. На митингах их освистали.

А затем удар по матросам нанес Петроградский Совет, к которому они апеллировали в своей резолюции. 26 мая состоялось экстренное заседание Петроградского Совета, осудившее кронштадтцев. На следующий день на 3-м съезде партии эсеров А.Ф. Керенский высказал удовлетворение такой позицией Петроградского Совета, подчеркнув, что Совет принял антикронштадтское решение «без всякого его влияния», а о действиях самих кронштадтцев отозвался, что матросы просто недостаточно развиты. Думается, в словах А.Ф. Керенского сквозила обида не только на матросов Кронштадта, но и на матросов Гельсингфорса, которые фактически выгнали его из военно-морской базы.

3 июня начал работу I Всероссийский съезд Советов. По воспоминаниям присутствовавших там делегатов от Кронштадта, чуть ли не каждый «соглашательский» оратор считал нужным обвинить их в сепаратизме и в развязывании гражданской войны, что в принципе соответствовало действительности.

В основе поднятого в результате «Кронштадтского инцидента» шума была еще очень свежая память о февральско-мартовских матросских самосудах. Отсюда и искренняя вера журналистов, и не только их, что положение в Кронштадте должно быть самое ужасное. Но вот парадокс! Как раз по причине кровавого характера революционных событий в городе и в обстановке послереволюционного безвластия кронштадцы в апреле — мае были уже склонны к установлению на острове собственной сильной власти и вследствие этого — своего матросского порядка. Что касается офицеров, то фактически к этому времени от руководящей роли они были полностью отстранены. Что же касается гражданского самоуправления, то в перенасыщенном воинскими частями Кронштадте гражданская администрация никакого авторитета не имела никогда.

А так как реальной властью мог быть только некий новый