Михаил Геллер - Утопия у власти Страница 33

18 марта грузинское правительство капитулировало. Ленин, опасаясь народного сопротивления в случае повторения в Грузии методов, применявшихся в Азербайджане, требовал от Орджоникидзе тактической мягкости. Он предупреждал об опасности повторения русской модели и настаивал на разработке особой тактики, основанной на значительных уступках мелкобуржуазным элементам. Ленин утверждал, что на Кавказе необходим более медленный, более осторожный, более систематический переход к социализму — в отличие от РСФСР.

Орджоникидзе пренебрег рекомендациями Ленина и приступил к советизации Грузии методами, испытанными в других кавказских республиках Методами, проверенными в течение трех лет в РСФСР.

Восстание в Кронштадте вынуждает, наконец, Ленина пересмотреть свою политику по отношению к крестьянству. Еще в начале 1921 года он отвергает все предложения о смягчении продразверстки, об изменении ее характера. Кронштадт убеждает Ленина в том, что положение оккупанта в завоеванной стране, население которой в подавляющем своем большинстве выступает против политики власти, удержать дольше нельзя.

Ленин признает, что он ошибся. В разговоре с Кларой Цеткин в конце 1920 года он признался, что ошибся в расчете, настояв на вторжении в Польшу, которое должно было стать началом революции. Когда Ленин говорил, вспоминала немецкая коммунистка, на его лице было выражение невыразимого страдания. Любительнице искусства Кларе Цеткин вспомнился при виде страдавшего вождя Октября распятый Христос с картины Грюнвальда. Никто не нарисовал лица Ленина, признававшегося, что он ошибся в расчете на немедленное строительство коммунизма в России: «Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение». Не совсем искренне Ленин добавляет: «Не весьма длинный опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения».

Опыт этот длился 4 года, с 25 октября 1917 г. по 17 октября 1921 г., когда Ленин покаялся в «ошибке». Опыт был длинный и обошелся очень дорого в человеческих жизнях. Ленин, однако, своим «признанием ошибки» делает важный вклад в науку политического руководства страной: признание вождем ошибки делает эту ошибку как бы небывшей, зачеркивает ее, вождь остается непогрешимым.

15 марта 1921 года Ленин на Десятом съезде партии предлагает программу новой экономической политики. Съезд принимает ее. Начинается эпоха НЭПа.

Новая экономическая политика была, прежде всего, политикой аграрной. «Крестьянство формой отношений, которые у нас с ними установились, — объяснял Ленин на Десятом съезде, — недовольно, оно этой формы отношений не хочет и дальше так существовать не будет. Эта воля его выразилась определенно. Это — воля громадной массы трудового населения». Съезд, по предложению Ленина, меняет форму отношений, которые установились «у нас с ними». Продразверстка заменяется продналогом.

На 1921/22 год продналог был установлен в размере 240 миллионов пудов, что было почти в два раза меньше, чем намеченная на этот год ранее продразверстка. Можно было бы говорить о значительном облегчении подати, если бы не тот факт, что в 1920/21 году было фактически собрано по продразверстке около 240 миллионов пудов. О размерах «облегченного» — по сравнению с продразверсткой — продналога можно судить по тому, что он составлял 339% довоенного прямого налога. Значение замены разверстки налогом было не в облегчении подати, а в ограничении государственного произвола. 8 марта 1921 года крестьяне Панфиловской волости, Грязевецкого уезда Вологодской области в письме «нашему уважаемому вождю и великому гению тов. Ленину» сообщали: «В настоящее время у крестьян нашей волости взято почти все: хлеб, скот, сено, сырье... В 1920 г. ввиду засухи урожай был только местами сам-4. Но агенты продкома брали из расчета сам-6...»[20] Вологодские крестьяне, прося «не считать нас зловредными элементами для советской власти, а наоборот желающими плодотворной работы, дабы укрепить свободу за рабочими и крестьянами», предлагали ввести вместо разверстки продналог, чтобы крестьянин «знал свою норму налога и время его сдачи». Декрет устанавливал норму и время сдачи налога.

Новая аграрная политика не могла ограничиться только заменой разверстки налогом. Такая замена подразумевала, что крестьяне смогут, не опасаясь конфискации, увеличить производство сельскохозяйственных продуктов. Увеличение это могло, однако, иметь смысл лишь в том случае, если излишки можно законно продавать. Ленин до последней минуты не хотел расставаться со своей мечтой о немедленном прыжке в коммунизм. Троцкий вспомнил на Десятом съезде, что он еще год назад, в феврале 1920 года, предложил ввести налог вместо разверстки. На Восьмом съезде советов в декабре 1920 года, в последний раз выступая свободно, меньшевики и эсеры требовали отмены продразверстки. Ленин отметал все эти предложения, как «возвращение к капитализму». Капитализм — это торговля, следовательно «свобода торговли, значит назад к капитализму». В конце 1920 года был издан декрет о бесплатности всех отпускаемых государством продуктов. Продуктов почти не было, но коммунизм казался за углом. Отказавшись от продразверстки, Ленин судорожно держится за надежду не допустить торговлю, не позволить рынку замутить чистоту коммунистических отношений. По его проекту обмен между крестьянскими хозяйствами должен был носить лишь местный характер (при условии перевозки продуктов лошадьми, а не железной дорогой), нося скорее характер даже не купли-продажи, а натурального обмена. Утопия умирала тяжко, реальность оказалась сильнее. Осенью 1921 года вождь революции должен был признать: «Товарооборот сорвался... С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарооборота, получилась обыкновенная купля-продажа, торговля».

Новая экономическая политика означала поворот на 180° и в промышленности. Были разрешены мелкие частные предприятия, частные лица получили право брать в аренду крупные предприятия, иностранцам предоставлялось право брать в концессию предприятия, добычу полезных ископаемых. Еще более важным было изменение отношения к труду. Рабочие принимали участие во всех выступлениях против коммунистической власти, но главной формой, в которой выражалось их недовольство результатами революции, было резкое снижение производительности труда. «В 1919—20 гг. средняя выработка одного рабочего за год составляла только 45% того количества всяких предметов, какие являлись результатом его работы до войны». Программа «большого прыжка» в коммунизм исходила из необходимости заставить рабочего работать. Дзержинский объявил концентрационные лагеря «школой труда». Троцкий выдвинул программу «милитаризации труда», создания «трудовых армий». Наркомвоенмор подверг сомнению представление о непродуктивности рабского труда: «Верно ли, что принудительный труд всегда непродуктивен? Мой ответ: это наиболее жалкий и наиболее вульгарный предрассудок либерализма». Человек не хочет работать, — рассуждал Троцкий. — Но социальная организация заставляет и подхлестывает его в этом направлении. Вывод — необходимо заставлять и подхлестывать рабочего. Если же окажется, что принудительный труд непроизводителен, то «все социалистическое хозяйство обречено на слом, ибо других путей к социализму, кроме властного распределения хозяйственным центром всей рабочей силы соответственно потребностям общегосударственного плана, быть не может...».

НЭП был признанием непроизводительности принудительного труда и попыткой найти другой «путь к социализму». Реабилитируется понятие «материального стимула», требование равной заработной платы для всех рабочих объявляется мелкобуржуазным предрассудком, вводится принцип концентрации, объединения пред. приятии в «тресты» и принцип «хозрасчета», требующий самоокупаемости предприятия. С 1 января 1922 года были переведены на «принцип самоокупаемости» даже «лагеря принудительного труда». Как писала «Правда»: «Опыт первых месяцев существования лагерей принудительного труда на хозрасчете дал положительные результаты...»

Так быстро новая экономическая политика сказалась положительно лишь на лагерях. После мировой войны, революции, гражданской войны на страну обрушилось новое тяжелейшее испытание: голод, какого она еще не знала в своей истории.

Прежде всего, правительство хочет преуменьшить размеры бедствия. Опасность голода стала очевидной в начале лета. 6 августа в обращении к мировому пролетариату Ленин говорит о том, что «несколько губерний» России поражены голодом не менее страшным, чем голод 1891 года. Число голодающего населения в Поволжье в 1891 году было определено в 964627 человек. В 1921 году счет велся уже на миллионы: голодало не менее 20% населения страны и более 25% сельского населения. Голод был смертным. Писатель Михаил Осоргин, редактор бюллетеня «Помощь», органа Всероссийского комитета помощи голодающим, знавший по сотням писем положение в голодающих областях, пишет о том, что людоедство стало «обыденным явлением»: «Или преимущественно родных в порядке умирания, кормя детей постарше, но не жалея грудных младенцев, жизни еще не знавших, хотя в них проку было мало. Ели по отдельности, не за общим столом, и разговоров об этом не было».