Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней Страница 33

Историки, находившиеся на службе у Филиппа 11 Августа, отмечали, что энергичный воин ричардЛьвиное Сердце договаривалея с мусульманами. В 1191 г. короли Франции и Англии прибыли на Святую землю. Вскоре Филипп заболел, по всей видимости, военной потницей. У него выпадали ногти и волосы, шелушилась кожа. Французскому королю пришлось возвратиться домой. В глазах его приближенных болезнь государя выглядела как предательское отравление. Они считали, что Филиппа 11 «опоил» Ричард, вступивший в сговор с мусульманами. Для того чтобы уничтожить их сюзерена, которого он ненавидел, английский король не погнушался связью с презренной сектой ашашинов (ассасинов — курителей гашиша). Он рассчитывал убить своего французского соперника, «не прикасаясь к нему рукой», как говорилось в «Истории императора Ираклия», подчеркивая трусость того, кто убивает на расстоянии.

К 1242 г. относится попытка отравления Людовика IX. Вассал, загнавший себя в тупик, решил обратиться к яду, потому что победить силой оружия было невозможно. Подлость виновного, графа Гуго де Ла Марша, отказавшегося принести оммаж королю и решившего вступить в союз с Генрихом 111 Английским, подчеркивалась тем, что активную роль он предоставил жене. °на наняла двух презренных негодяев (что делало еще более очевидной низость преступления) и, пообещав им земли и рыцарство (знак того, как Извращенно она понимала рыцарство), предложила отравить пищу короля. Преступников схватили На месте преступления, когда они подсыпали яд в Мясо на королевской кухне. Их ожидала виселица, графиню — разочарование и отчаяние. Впрочем, средневековые авторы охотно эксплуатировали данный эпизод не столько для того, чтобы дискредитировать графа, сколько для превознесения Людовика IX, процесс канонизации которого начался сразу же после его смерти. Гийом из Нанжи в «Житии святого Людовика» утверждал, что «наш Господь, который всегда защищает своих», уберегал короля и его братьев от отравления, а потом возвел монарха в ранг святых. Бессилие яда классическим образом доказывало святость жертвы.

Вместе с тем ссылки на отравление были призваны прежде всего дискредитировать политических противников. Обвинение подобного рода в адрес могущественного врага являлось сильным нематериальным оружием, поскольку порождало самые негативные ассоциации. Оно подразумевало бесчестье и полное уничтожение репутации обвиняемого. В 1066 г. Конан Бретонский обвинил Вильгельма Нормандского в том, что тот тридцать лет назад отравил его отца Алена 111. Очевидная цель состояла в дискредитации соперника и стремлении оправдать свои собственные претензии на нормандское герцогство, которое Конан мечтал заполучить.

Вильгельму приписывались и другие злодеяния подобного рода. Английский историк Д.Дуглас, поверивший обвинениям в адрес Завоевателя, проверить которые невозможно, утверждал даже, что тот проводил «политику яда». Ордерик Виталий повествовал о трудностях, с которыми столкнулся новый король Англии, пытаясь удержать власть над недовольными нормандским игом аристократами. В 1075 г. два эрла (графа), Роджер Херефорд и его зять Ральф Норфолк, один из редких англосаксонских аристократов, сохранивших к тому времени свои владения, попытались воспользоваться бурей, отрезавшей Англию от Нормандии, Ii поднять страну против нового хозяина. К ним присоединился еще один англосакс Вальтеоф Нортумбрийский. Оправдывая свое предприятие и стремясь воодушевить сторонников, они утверждали, что герцог Нормандский незаконнорожденный, но, помимо этого, еще и виноват в отвратительных преступлениях. Он якобы отравил графа Маиса, племянника почитаемого саксонского короля Эдуарда Исповедника (такое уточнение было способно поднять островитян), а также его супругу. Вильгельм Завоеватель сначала взял их в заложники, а потом убил, пренебрегая законами гостеприимства. Нового короля обвиняли также в том, что в 1066 г. убил доблестного графа Бретонского Конана, отравив ему вожжи или перчатки.

Восстание не имело успеха, однако риторика его организаторов хорошо иллюстрировала идеологическую функцию, которую выполняло обвинение в отравлении, имевшее часто оттенок ксенофобии. На этом примере хорошо видно, как действовал аргумент яда. Это было незаконное оружие незаконного государя, низвержение которого выглядело, следовательно, вполне легитимным. Отравитель попирал законы рыцарства, Покушался на гостя, уничтожал безоружных, будь то вследствие обстоятельств (как граф) или по самой своей природе (как его жена). А самое главНое — злодей добивалея победы не на поле боя.

В конце XII — начале XIII в. история пресловутого отравления Филиппа 11 Августа Ричардом Львиное Сердце прочно вошла в пропагандистский арсенал Капетингов. Она была призвана оправдать жалкий возврат короля Франции, которого затмил величественный вассал, а заодно лишить короля Англии статуса образцового рыцаря. Слуху о презренном поступке Ричарда предстояла долгая жизнь. Предательство вассалом сюзерена совершалось здесь, кроме всего прочего, с помощью мусульман, которым таким образом уподоблялся английский король в своей гнусности и в своем позоре. В то же время король Капетинг, напротив, поступал как совершенный рыцарь. Прежде чем пуститься в обратный путь, он собирал своих баронов; проезжая через Рим, молился на могилах апостолов и получал благословениеПапы. Подобно своему предку Людовику VI, он сохранял на теле следы отравления, которые демонстрировали его благочестивое страдание и подлость его врага. Мы не знаем, предпринимали ли потомки Ричарда меры, чтобы смыть оскорбление. Известно только уточнение хрониста Вильгельма Ньюбургского, что глава секты ассасинов рассылал письма с уведомлениями на эту тему. Он утверждал, что король Англии не вступал с ним ни в какие переговоры с целью нанесения вреда французскому монарху.

Такой же характер дискредитации носили и обвинения графа Шампанского. В данном случае главная мишень состояла не столько в его статусе рыцаря, сколько в его положении подле регентши Бланки Кастильской. Некоторые бароны стремились отстранить ее и установить собственный контроль над властью. Епископ Турне Филипп Мускес указывал, что обвинение против Тибо IV выдвинул дядя Людовика IX Филипп Юрепель, являвшийся кандидатом на регентство.

Итак, отравление было далеко не чуждо миру рЫцарства. В 1994 г. английский биограф Ричарда Львиное Сердце Дж. Джилингем высказал суждение, что это было своеобразное последствие регулирования насилия, которое предпринимала Церковь, что-то вроде обхода запретов на сражения в периоды Божьего мира и перемирий. Следует, правда, признать, что отравления происходили в основном как раз в периоды войн.

В то же время упоминание значительного числа знатных рыцарей, «погибших не от меча, а от яда», как писал Ордерик Виталий, оставляет ощущение нарушения порядка. Подобные случаи воспринимаются едва ли не как скандальные исключения, и лишение храброго рыцаря достойного конца навсегда покрывает его убийцу позором. Вот почему отравление в рыцарские времена никогда не исчезало с горизонта сознания, составляя exemplum бесчестья, весьма полезный в борьбе с врагом.

Героические подвиги и испытания, позаимствованные из истории, но существенно переработанные в произведениях литературы XII и XIII вв., развоРачивались в мире, который не был тождественен реальному, но не был и чужд ему. Неудивительно, Что отравление занимает свое место в этом вымышленном пространстве. Стоит посмотреть, какое именно и как это соотносится с действительностью.

«Здесь лежит Гаэрис Блан из Караэ, брат Мадора де ля Порте, которого королева убила при помощи яда» (Ici gist Gaheris le Blans de Karaheu, li freres Mador de la Porte, que la reinefist morir par venim). Такова эпитафия из произведения «Смерть короля Артура», написанного около 1230 г. Рыцари Круглого стола решили высечь ее на могиле своего несчастного товарища, погибшего в результате отравления. Ответственность возлагалась на королеву Гвиневру, которая ввела яд в рыцарский мир. Одну из важных тем произведения, о котором идет речь, составляла исчерпанность рыцарских ценностей. Выражал ли данный случай эту идею или являлся расхожим эпизодом, который повторяли литераторы?

На самом деле в более ранних произведениях встречается не так уж много отравленных героев. Причем погибали они от отравленного меча нечестного противника (как, например, в истории о Тристане и Изольде) или от укуса огнедышащего дракона, а не вследствие настоящего отравления. Любовные напитки ядами считать нельзя, и они остаются за пределом политического поля.