Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году Страница 33

Знаменательно, что Бурхард не принимает в расчет возможности аналогичных случаев применения сексуальной магии мужчинами. Очевидно, он считал, что такого не бывает, либо случается очень редко. Если так, то в известном ему мире женщины гораздо больше держались за своих мужчин, нежели мужчины за своих жен. Между тем, это неравенство, которое возмущает наших воительниц из MLF[122], неизбежно и естественно в любом слаборазвитом обществе: мужская сила, будучи основным источником энергии, занимает главное место. Вследствие этого общественная организация стремится благоприятствовать тому полу, от которого получает больше преимуществ. Более слабый пол поэтому нуждается в защите, в поддержке, в заботе более сильного. Потерять эту поддержку для женщины равносильно катастрофе. Обратное же не соответствует реальности. Только любовь способна установить некоторое равновесие, если, конечно, мужчина ее разделяет. Бывает, что такое случается. Однако нужно, чтобы любовь длилась долго. Магия способна создать иллюзию, что этого можно добиться. Или что можно отомстить.    

В любом случае, любовь мужчины к женщине в 1000 году была еще далека от той куртуазной любви, которая позднее заставляла кавалера посвящать себя своей «даме». В литературе интересующего нас времени о любви нет ни слова, за одним парадоксальным исключением — мы имеем в виду драматические произведения некой молодой немецкой монахини, к которым вернемся в надлежащем месте. О любви не говорится даже в эпических песнях[123], расцвет которых, правда, происходит не менее чем через столетие, хотя они уже в зародыше существовали в начале XI века. Если не ошибаюсь, история оставила нам рассказ только об одном человеке того времени, любившем свою жену. Этим человеком был король Франции Роберт Благочестивый. Об этом мы также поговорим позже.    

Языческие суеверия и различные виды магической практики    

Из 180 параграфов, входящих в «Целитель» Бурхарда, 42 посвящены грехам, связанным с сексом. Категория проступков, следующая за этой по степени представленности, — это проступки, связанные с суевериями и различными видами магической практики, в большей или меньшей степени всегда являющиеся наследием язычества. Этому разделу, не считая уже рассмотренных случаев магии, связанной с сексом, посвящено 38 параграфов. Они исключительно подробны. Вначале Бурхард отмечает, что «традиции язычников» передавались от отца к сыну и дошли до его времени «как бы по праву наследования, блюстителем которого является дьявол». Люди поклонялись стихиям, или луне, или солнцу, или движению звезд. Люди верили, что можно завываниями вернуть блеск новой луне или луне, скрытой затмением, либо, наоборот, получить помощь луны при постройке дома или при вступлении в брак. Наказанием за такие действия был пост в течение двух лет.    

Такое же наказание полагалось за празднование 1 января по языческому обычаю. Как уже было сказано, год начинался не с этой даты. Таким образом, можно понять, что речь идет о том, чтобы порвать с языческой календарной системой. Поэтому грехом являлось соблюдение этого дня и следование в этот день обычаям язычников: нельзя было отмечать его какими-либо исключительными действиями: например, класть на стол камни в определенном порядке, устраивать пиршества, гулять по улицам с песнями и плясками, наряжаться оленем или коровой, забираться с мечом на поясе на крышу своего дома, чтобы узнать судьбу на грядущий год, садиться на перекрестке на бычью шкуру, чтобы угадать будущее, печь хлеб в ночь на 1 января и следить за тем, как поднимается и густеет тесто, чтобы определить по этому, будет ли год изобильным. Тот, кто делает все это, оставляет Бога, своего Создателя, вновь обращается к идолам и становится вероотступником. К тому же, в ночь на первое января, которая считалась святой как восьмой день после Рождества, не разрешалось начинать какую бы то ни было работу. Но это последнее нарушение наказывалось намного мягче, чем остальные. Сорока дней на хлебе и воде было вполне достаточно, чтобы его искупить.    

Напротив, тяжкое наказание в виде двух лет поста налагается на тех, кто завязывает узелки на нитке, продетой в иглу, наводит порчу или привораживает, как это делают неблагочестивые свинопасы, волопасы, а иногда охотники, когда они произносят дьявольские заклинания над хлебом, или над травой, или над завязываемыми шнурами, которые прячут на деревьях, или бросают под виселицы, или на перекрестках дорог, чтобы вылечить свой скот или собак от чумки и других болезней, либо для того, чтобы наслать болезни на скот соседа.    

Еще более суровое наказание ожидало женщин, пользующихся колдовством и заклинаниями для того, чтобы перенести на свои стада и ульи изобилие, которое они видели у соседок: 3 года поста. И 5 лет для «женщин, обучавшихся дьявольской науке», которые «протыкают следы ног, оставленные христианами, собирают землю, по которой те прошли, рассматривают ее и надеются таким образом отнять жизнь или ослабить благочестие этих прохожих».    

Однако Бурхард гораздо терпимее относится к глупостям женщин, которые ткут шерстяную ткань и воображают, будто порча и происки дьявола могут запутать нить основы или уток[124] и будто нельзя иначе спасти работу, как произнеся в ответ другие дьявольские заклинания: им, как и их соучастникам, это прощается после 20 дней поста.    

При сборе лекарственных трав следовало читать «Верую» и «Отче наш», а не «нечестивые заклинания». В противном случае — 10 дней поста.    

Было важно также, чтобы молитвы возносились в церкви или в месте, освященном епископом диоцеза или приходским кюре, а не возле источника, груды камней, дерева или на перекрестке дорог. Ни в коем случае нельзя было допускать почитания этих мест зажжением там факела или свечи; нельзя было оставлять там хлеб и другие приношения; нельзя было вкушать там пищу, моля о физическом или моральном благоденствии. Тот, кто позволял себе подобное, заслуживал поста в течение 3 лет. Эти действия по сути были явно языческим способом поведения и не прощались.    

Некоторые верили, что можно вылечиться от коросты, съев отшелушившуюся кожу или проглотив питье, к которому примешаны вши, выпив мочу, проглотив экскременты. За это 20 дней на хлебе и воде. Однако только 10 дней назначались тому, кто пытался вернуть здоровье своему ребенку, помещая его на крышу или на печную трубу.    

Бурхард упоминает некоторые способы поведения, связанные со смертью: например, обычай сжигать зерна на месте, где кто-то скончался, завязывать узлы на поясе покойника с намерением повредить чужакам, бросать на гроб гребни, которыми чешут шерсть… Десять дней на хлебе и воде. Двадцать дней — тем женщинам, которые надеются оживить убитого, натирая ему руки мазью. Десять дней за попытку получить исцеление, проливая воду из источника под носилками покойника в момент, когда их поднимают, и следя за тем, чтобы их поднимали не выше колен.    

Но есть еще более серьезное нарушение. Некоторые женщины боятся, что ребенок, умерший до крещения, вернется на землю и станет наносить вред живым. Чтобы отвратить эту опасность, они протыкают трупик колом и прячут его. Женщин, умерших от родов, тоже иногда пронзали колом вместе с плодом и «старались пригвоздить к земле уже в могиле». Подобное святотатство стоило двух лет поста.    

По сравнению с этим достаточно безболезненно сходили с рук бытовые суеверия, такие как, например, боязнь выходить из дома до крика петуха из страха перед нечистыми духами, которые особо опасны ночью; или уверенность в удачном путешествии, если ворона перелетела через дорогу слева направо, или то же самое, если это была птица, «называемая мышеловкой, потому что она ловит мышей и ест их». Тариф был соответственно 10 и 5 дней на хлебе и воде. Были также люди, которые, направляясь посетить больного, переворачивали камень на дороге и, если видели под ним живого червяка или какое-нибудь насекомое, объявляли, что больной выздоровеет, если же нет, то предвещали ему смерть. 20 дней на хлебе и воде. Другие занимались предсказаниями, пользуясь столь же дешевым способом: они бросали зерна на еще не остывшие камни очага. Если зерна подпрыгивали, это предвещало опасность. Десять дней на хлебе и воде.    

В тех же пределах находилась плата за мелкие действия ради милости таинственных сил: например, слова или магические жесты, сказанные или сделанные, вместо молитвы, перед началом работы. Любопытно, что Бурхард не считает более виноватым того, кто «изготовил маленькие кисточки со значками, как это делают дети», и «разбросал их в своей кладовой или на гумне, чтобы фавны и волосатые гномы развлекались ими и принесли ему в награду добро, украденное у соседей».    

А вот суеверие крестьянок, чей грех оказался достоин 20 дней на хлебе и воде, являет нам любопытную деревенскую сцену. «Во времена засухи они созвали много девушек и поставили во главе их одну, еще девственную. Они раздели ее донага и вывели прочь из деревни на луг, где росла белена. Они заставили нагую девицу вырвать эту траву вместе с корнем мизинцем правой руки и привязали белену к маленькому пальцу ее правой ноги. Девицы, держа в руках ветки, заставили нагую девушку войти в протекающую поблизости реку, таща за собой белену. Они окропляли ее водой с ветвей и надеялись этим колдовством вызвать дождь. Затем они вернулись от реки в деревню, держа за руку нагую девицу, которая шла, пятясь задом, как рак». Вполне возможно, что почти везде крестьяне пользовались подобной наивной имитационной магией для того, чтобы вызвать дождь; однако детали ритуала, должно быть, менялись в зависимости от местности. Бурхард, без сомнения, описывает обычай, которому следовали в его краю, в районе Вормса.