Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века Страница 33

Князь Иван был на семь лет старше императора Петра II Алексеевича, с 1725 года он стал камер-юнкером при дворе тогда великого князя Петра Алексеевича. Летом 1727 года Долгорукий немало способствовал «свержению» ига А.Д.Меншикова, который фактически управлял Россией и подчинил себе императора. Тогда-то в борьбе и интригах против казавшегося всемогущим Меншикова двенадцатилетний Петр II и девятнадцатилетний князь Иван особенно сдружились. На правах старшего, «знающего жизнь» человека Иван стал непререкаемым авторитетом для царственного отрока.

С раннего детства Долгорукий жил за границей в семье своего деда, выдающегося дипломата, посланника при польском дворе – князя Г.Ф.Долгорукого, которого очень высоко ценил Петр Великий. Но жизнь за границей с таким неординарным дедом мало что дала юноше – он вырос настоящим шалопаем и этим особенно привлекал Петра II. Английский резидент Клавдий Рондо писал в Лондон, что князь Иван «день и ночь с царем, неизменный участник всех – очень часто разгульных – похождений императора». О том, что князь Иван вовлекает царя в сомнительные развлечения, сообщали и другие дипломаты. Сам же фаворит, пользуясь расположением государя, а также влиянием усилившейся благодаря ему семьи князей Долгоруких, не знал меры. О нем как о человеке «злодерзостном» писал Феофан Прокопович, припоминая, как Иван «сам на лошадях, окружен драгунами часто по всему городу, необычайным стремлением, как изумленный, скакал, но и по ночам в честные дома вскакивал, гость досадный и страшный». Особое возмущение света вызывало то, что Иван открыто жил с женой князя Трубецкого, а самого мужа своей сожительницы, генерал-майора, бил и раз как-то даже выбросил в окно. «Но, – писал об Иване Долгоруком князь М.М.Щербатов, – согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало», и тогда он затаскивал женщин к себе и насиловал, в итоге, «можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от турков во взятом граде».

Вот такого женишка и определила судьба невинной девице Наталии. Она, конечно, слышала о похождениях князя Ивана, но, не колеблясь, согласилась выйти за него замуж. Наталия была счастлива, что на нее, не самую яркую красавицу, наконец-то обратил внимание, стал говорить ей комплименты статный, красивый преображенец с орденом Андрея Первозванного на груди, близкий друг царя. Что же до его скандальной славы, то девица обычно легко поддается на ухаживания отчаянного ловеласа – такой особе льстит то, что победитель множества женщин выбрал именно ее, а уж как она овладеет его сердцем, то всеконечно нрав его исправит! Да и родственники Наталии не возражали – этот брак сулил им всем родство с влиятельной семьей фаворита и царской династией. Словом, накануне Рождества 1729 года во дворце Шереметевых состоялось обручение Ивана и Наталии. Тут же был сам Петр II со своей невестой княжной Долгорукой, множество придворных, гостей, родственников. Наташа была счастлива, любуясь бесценным кольцом, подаренным женихом, и мечтая о будущей безоблачной жизни. «Думала, я – первая щасливица на свете, – вспоминала впоследствии княгиня Наталия в мемуарах, названных “Своеручными записками”, – потому что первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии». И уж конечно, «видя его к себе благосклонна, напротив тово и я ему ответствовала, любила ево очень, хотя я никакова знакомства прежде не имела».

Первыми в Лефортовском дворце обручались император и Екатерина Долгорукая. Они стояли в центре зала, посредине огромного персидского ковра, под роскошным балдахином, который держали шесть генералов. Торжество вел архиепископ Феофан Прокопович, звучала музыка, пели певчие, гремели литавры, стреляли пушки, полки кричали «виват!» – все было торжественно и красиво. Потом начался бал. Его открыли жених и невеста, следом шла не менее эффектная пара: графиня Наталия Шереметева и князь Иван Долгорукий. Молодые беззаботно веселились и тогда, и потом, на обручении Ивана и Наталии, которое состоялось через три недели после царского. На нем был сам император, двор, иностранные посланники, оба клана – семья графов Шереметевых и князей Долгоруких. Два знатных рода были готовы породниться. Обручальный перстень жениха стоил 12 тысяч рублей – фантастическая сумма, 6 тысяч рублей стоил перстень невесты. Начались почти непрерывные торжества, все вместе радостно отпраздновали Рождество, Святки, Новый год. Приближался день свадьбы – ее решено было сыграть 19 января 1730 года одновременно с царской свадьбой… Но не вышло! «Казалось мне тогда, по моему молодоумию, – продолжала Долгорукая, – что это все прочно и на целой мой век будет, а тово не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова, а все на час».

19 января 1730 года грянула беда – император Петр II умер, проболев почти две недели. Новой императрицей стала курляндская герцогиня Анна Иоанновна. Так Иван Долгорукий оказался калифом на час. Сразу же после смерти Петра II звезда его стремительно закатилась, и он вместе с прочими родственниками стал с трепетом ждать решения своей участи. Долгоруким было чего опасаться: в ночь смерти Петра II они пытались совершить государственный переворот, возвести на трон невесту императора княжну Екатерину Долгорукую и даже составили в ее пользу фальшивое завещание от имени Петра II. Но, встретив дружный отпор других сановников – членов Верховного тайного совета, – Долгорукие стушевались. В итоге после споров императрицей была избрана дочь царя Ивана V Алексеевича, брата Петра Великого, Анна, которую по традиции называют Анной Иоанновной. Теперь, после ее воцарения, Долгорукие опасались, как бы их суетня в день смерти Петра II не выплыла наружу: подлог завещания государя – страшное государственное преступление!

Наталия же была потрясена происшедшим: «А между тем всякие вести ко мне в уши приходят, – писала впоследствии Наталия Борисовна. – Иной скажет, [что] в ссылку сошлют, иной скажет – чины и кавалерию отберут. Подумайте, каково мне тогда было, будучи в шестнадцать лет? Ни от кого руки помощи не иметь и ни с кем о себе посоветовать, а надобно и дом, долг и честь сохранить, и верность не уничтожить. Великая любовь к нему [князю Ивану] весь страх изгонит от сердца, а иногда нежность воспитания и природа в такую горесть приведет, что все члены онемеют от несносной тоски». В такие минуты Наташа плакала и твердила не переставая: «Ах, пропала, пропала!» Родственники ее считали, что ничего не пропало, ведь помолвка не брак, ее можно и расторгнуть, кольцо вернуть, а уж женихов для дочери фельдмаршала Шереметева – несть числа. И тут юная графиня проявила недетскую твердость и достоинство: от Ивана не отказалась и кольца не вернула. «Войдите в рассуждение, – писала она потом, – какое мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда он стал нещаслив, отказать ему. Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе». К тому же вид бледного, несчастного Ивана, шествовавшего на похоронах своего царственного друга в длинной траурной епанче, утвердил ее в, казалось бы, безумном решении: вскоре Наталия в сопровождении служанки приехала в Горенки – подмосковное владение Долгоруких, куда переехало из Москвы все их семейство, и затем обвенчалась со своим избранником в скромной сельской церкви. Свадьба была невеселая, без Шереметевых, гостей, подарков и приличных к случаю торжеств. Новые родственники Наталии новой родственнице не радовались – над Горенками уже сгущалась гроза царского гнева, и после венчания, происшедшего 9 апреля 1730 года, грянул ожидаемый гром – императрицей Анной Иоанновной был подписан указ о ссылке семьи Долгоруких в дальнее пензенское село Никольское, хотя они, считала государыня, за свои преступления «достойны быть наижесточайшему истязанию». Какие же это были преступления? В начале указа было сказано, что верным подданным известно, «коим ненадлежащим и противным образом князь Алексей Долгорукой с сыном своим князь Иваном, будучи при племяннике нашем блаженной памяти Петре Втором… не храня Его Величества дражайшего здравия, поступали». Долгорукие обвинялись в том, что отвлекали Петра от государственных дел, «под образом забав и увеселений» увозили его из Москвы «в дальния и разные места, отлучая его величество от доброго и честного обхождения». Долгорукие были виноваты в том, что они, несмотря на юные годы царя, которые «к супружеству не приспели, Богу противным образом… привели на сговор супружества к дочери его князь Алексеевой княжне Катерине». В общем-то обвинения против Долгоруких были достаточно основательны – они действительно сознательно развращали мальчишку…

Долгорукие ехали в ссылку медленно, с большим обозом, часто и подолгу останавливались, будто пребывали в приятном путешествии. По дороге мужчины охотились: «Где случитца какой перелесочек, – писала Наталия Борисовна, – место для них покажитца хорошо, верхами сядут и поедут, пустят гончих». Удивительное легкомыслие или, может быть, надежды, что их нагонит новый курьер и вернет в столицу? А между тем в Москве злобствовала новая императрица. Не успели отъехать от Москвы на сто верст, как ссыльных нагнал нарочный офицер – отобрал награды, ордена и ленты. Потом вновь прискакал новый нарочный – он уже отобрал у «порушенной невесты» Екатерины Алексеевны портрет ее жениха Петра II, подаренный ей в день обручения.