Григорий Турский - История франков Страница 33

Плывя на щитах по течению реки, как мы сказали, они с трудом смогли достичь ровного места на другом берегу. Без вещей, без коней вернулись они на родину с большим позором. Однако Фирмину и Адоварию разрешили свободно уйти. В то время многие мужи из Клермона не только были поглощены бурным течением реки, но и погибли от мечей. Так король Гунтрамн снова получил тот город, а город Авиньон он по своей обычной доброте возвратил во владение своему брату.

31. И вот в Галлии с крепостью Тавредун произошло великое чудо[102]. А была она расположена на берегу Роны, на горе. Более шестидесяти дней гора издавала какой-то непонятный гул, наконец она раскололась и отделилась от другой, соседней с ней горы, рухнула вместе с людьми, церквами, имуществом и домами в реку и запрудила берега этой реки, отчего вода устремилась вспять. Ведь это место с обеих сторон было закрыто горами, и в ущелье этих гор тек бурный поток. Теперь он наводнил и более высокие места, затопив и опустошив прибрежную местность. А поднявшись еще выше, вода хлынула из берегов, застала людей врасплох и, как сказано, поглотила их, снесла дома, уничтожила скот и своим бурным и внезапным наводнением сорвала и сокрушила все, что находилось на тех берегах до самого города Женевы. Многие передают, что там было так много воды, что она переливалась в упомянутый город через стены. Известно, что, как мм и сказали, река Рона в тех местах текла через горное ущелье и не имела выхода в сторону, куда бы она могла повернуть, так как была ограждена горами. Сдвинутую и [99] гору река сразу прорвала и таким образом все уничтожила. После этого события к тому месту, где обрушилась крепость, пришли тридцать монахов и стали рыть оставшуюся от разрушенной горы землю, и обнаружили в ней медь и железо. Во время своей работы они услышали шум в горе, какой был слышен и раньше. Но в то время как их здесь удерживала дикая жадность, на них упала часть еще сохранившейся горы, их погребла и раздавила; так их больше и не нашли.

Еще до бедствия в Клермоне[103] подобным же образом привели в страх население этой области великие предзнаменования. А именно: вокруг солнца часто показывалось сильное – утроенное и учетверенное – сияние, которое простые люди называли солнцами, говоря: «Взгляни-ка! На небе три или четыре солнца»[104]. Но однажды, в октябрьские календы[105], солнце было затемнено так, что не только не светила даже и четвертая часть его, но оно казалось безобразным и бесцветным, как мешок. Кроме того, над этой областью в течение целого года появлялась звезда, которую некоторые называют кометой, с хвостом, похожим на меч; и видели, как пылает небо; и было много других знамений. В клермонской церкви в какой-то праздник во время утренней службы влетела птица коридалл, которую мы называем жаворонком[106], и крылышками с такой быстротой погасила все горящие лампады, что можно подумать, будто их схватил какой-то человек и опустил в воду; влетев в алтарное помещение под балдахином, она чуть было не погасила и светильник, но служители помешали ей и убили ее. Подобное проделала с горящими светильниками и другая птица в базилике блаженного Андрея. А уж во время самой чумы такая смертность была[107] во всей той области, что и невозможно сосчитать, какое множество людей там погибло. И в самом деле, когда уже не стало хватать гробов и досок, то погребали в одну могилу по десять и более человек. Подсчитали, что в базилике святого Петра[108]в одно из воскресений было триста покойников. И сама смерть была внезапной. А именно: когда появлялась рана наподобие змеи в паху или под мышкой, человек так отравлялся ядом, что он испускал дух на второй или третий день. Сила яда лишала человека сознания. Тогда же умер и пресвитер Катон; в то время, когда многие бежали от этой чумы, он никогда не покидал своего места[109], участвовал в погребении умерших и мужественно служил панихиды. Этот пресвитер был весьма человечен и преисполнен любви к простым людям; и я думаю, что это обстоятельство, если и страдал он гордынею, было ему в оправдание. А епископ Каутин вернулся обратно в город после того, как он, боясь этой чумы, побывал в различных местах; но болезнь настигла и его, и он умер в страстную пятницу. В этот же самый час умер и Тетрадий, его двоюродный брат. В то время эта болезнь сильно обезлюдила города Лион, Бурж, Шалон и Дижон.

32. Жил в то время в монастыре в Рандане, в области Клермона, пресвитер, известный чудотворец, по имени Юлиан. Был он человеком весьма воздержанным, не употреблял ни вина и никакого мяса, под одеждой все время носил власяницу; был неутомим в бдениях и усерден в молитвах; ему легко удавалось излечивать бесноватых, возвращать зрение слепым [100] и избавлять от других недугов с помощью имени господня и осенения святым крестом. И так как у него от постоянного стояния распухли ноги, то его спрашивали, почему он всегда стоит, хотя его здоровье не позволяет этого, а он шутя отвечал благочестиво: «Они работают на меня, и пока я жив по воле божией, они меня будут поддерживать». Мы сами видели, как он однажды в базилике блаженного мученика Юлиана вылечил бесноватого только своим словом. Он часто одной молитвой, избавлял от четырехдневной и других лихорадок. Во время этой чумы он, будучи в преклонном возрасте и отличившись совершением многочисленных чудес, был взят из этого мира в вечный покой.

33. В то время умер и аббат того монастыря. Аббату наследовал Сунниульф, человек чрезвычайно простой и человеколюбивый. И, действительно, он часто сам омывал ноги пришельцам и вытирал их своими руками. Достаточно сказать, что он руководил вверенной ему паствой не приказаниями, а смиренной просьбой. Однажды ему приснился сон, о чем он сам обычно рассказывал, будто привели его к некой огненной реке, в которую с одного берега сбежался народ и погрузился в нее, как пчелы в улей; и одни стояли в реке по пояс, другие – по грудь, некоторые же – по шею; все они плакали и кричали, что их сильно жжет огонь. Был там и мост через реку, такой узкий, что в ширину едва могла поместиться одна ступня. На другом же берегу был большой дом, побеленный снаружи. Тогда он спросил своих спутников, что все это значит. Они ответили: «С этого моста будут сбрасывать того, кого сочтут нерадивым в руководстве вверенной ему паствой; а кто окажется деятельным, тот без опасности пройдет по мосту и с радостью будет введен в дом, который ты видишь на том берегу». При этих словах он проснулся и с этого времени стал гораздо строже относиться к монахам.

34. Я расскажу еще и о том, что случилось в то время в одном монастыре[110]. Однако имени монаха, который еще жив, я не хочу называть, чтобы он, когда дойдет до него это сочинение, не стал тщеславным и не потерял своих достоинств. Один юноша пришел в монастырь и вверил себя покровительству аббата для того, чтобы посвятить свою жизнь господу. Аббат приводил ему много доводов, указывая, как трудно служить богу в этих местах и что он вовсе не в состоянии будет выполнить то, что на него будет возложено. Отрок обещал именем господа все выполнять, и аббат его принял.

Случилось так, что спустя несколько дней, в течение которых он во всем отличался смирением и святостью, монахи вытащили из амбара на солнце для просушки около трех годовых запасов зерна и приказали ему сторожить его. Но в то время, когда другие монахи отдыхали, а он сторожил зерно, внезапно небо заволокло облаками, и вот сильный дождь с завыванием ветра быстро стал приближаться к куче зерна. Видя это, монах не знал, что ему делать. Поразмыслив о том, что если он позовет остальных монахов, то они не смогут спрятать зерно в амбар до дождя, так как его много, он отбросил все эти намерения и обратился к молитве, умоляя господа, чтобы на эту пшеницу не упало ни одной капли дождя. Когда он так, распростершись на земле, молился, облако разъединилось и [101] вокруг кучи хлеба пролился сильный дождь, не замочив, однако, если можно так сказать, ни одного пшеничного зернышка. И когда остальные монахи вместе с аббатом увидели, что идет дождь, они быстро пришли сюда, чтобы собрать зерно, но, заметив это чудо, они стали искать сторожа и нашли его недалеко от кучи зерна распростертым на земле и молящимся. При виде этого аббат пал ниц позади монаха. И когда прошел дождь, аббат, окончив молитву, позвал монаха и велел ему встать. Затем он приказал его схватить и выпороть, говоря при этом: «Следует тебе, сын мой, расти в смирении, страхе и служении господу, а не прославлять себя совершением чудес». Он приказал ему запереться на семь дней в келье и поститься как провинившемуся, чтобы отвратить его от тщеславия и чтобы в душе у него не зародилось какого-либо ропота. Теперь же этот самый монах, как мы узнали от верных людей, предается такой воздержанности, что в сорокадневный пост не ест никакого хлеба, только раз в три дня пьет полную чашу ячменного отвара[111]. Пусть же господь хранит его вашими молитвами до конца жизни, на радость ему.