Владимир Вернадский - Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии Страница 33

[4]

Имеются в виду, по-видимому, любительские научные кружки и общества Франции I половины XVIII в., на базе которых позднее, во II половине столетия, сформировались национальные академии (Французская — 1635, Академия надписей — 1663, Академия наук — 1666). Принимая под свою опеку научные общества и возводя их в ранг «королевских академий», французский абсолютизм поддерживал далеко не все их работы, а лишь те, которые были вызваны военными нуждами или связаны с соображениями государственного престижа.

[5]

Эта оценка В. И. Вернадского связана с недостаточной изученностью истории науки в Польше в его время. В XVII в. в Гданьске вел свои наблюдения выдающийся астроном Ян Гевелий (1611-1687) — продолжатель научных традиций Н. Коперника; в Варшаве при дворах королей Владислава IV и Яна Собеского работали физики, математики и механики. О деятельности научных обществ в Польше в XVIII в. см.: Rolbiecki. Towarzystwa naukowe w Polsce. Warszawa, 1972.

[6]

Мендель Грегор Иоганн (1822-1884) — чешский естествоиспытатель, основоположник генетики. Был монахом, а затем настоятелем Августинского монастыря в г. Брюнне (ныне — Брно), где производил свои знаменитые опыты по гибридизации гороха (1856-1865), на основе которых Мендель установил статистические законы наследственности и доказал дискретность передачи наследственных свойств.

[7]

Секки Анджело (1818-1878), член ордена иезуитов, астрофизик, с 1849 г. директор обсерватории в Риме, известен как исследователь спектров звезд, Солнца, Луны, планет и комет, дал первую классификацию звездных спектров. Изобрел прибор для определения относительной прозрачности воды, носящий его имя — «диск Секки».

[8]

Монастыри и церковные школы были на Руси в средние века центрами «книжности», где велось летописание, создавались философские преимущественно этические — учения, разрабатывались политические доктрины. В конце XVII — начале XVIII в. из среды церковнослужителей выдвинулись такие видные философы и деятели просвещения, как первый в России дипломированный доктор философии Палладий Роговский (1655-1705) и ректор Киево-Могилянской академии, впоследствии сподвижник Петра I и вице-президент Синода Феофан Прокопович (1681-1736). В своих трудах они пытались опираться на данные современной им науки, но были далеки от занятий естествознанием.

[9]

В XVIII в. дворянство действительно не выдвинуло из своей среды видных ученых-естествоиспытателей. В естественнонаучных исследованиях принимали участие всего несколько представителей крупного поместного дворянства, причем, как правило, это были и видные государственные деятели. А. П. Бестужев-Рюмин (1693-1766) завел собственную химическую лабораторию, в которой наблюдал главным образом светочувствительность солей железа. Он изобрел названные его именем «бестужевские капли» (см.: Раскин Н. М. Химическая лаборатория М. В. Ломоносова. М.; Л., 1962, с. 31). Дипломат Дмитрий Алексеевич Голицын (1734-1803) опубликовал ряд работ по минералогии и по изучению электричества, был почетным членом Петербургской Академии наук, членом Бельгийской, Шведской, Берлинской академий. Вице-президент Берг-коллегии Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин (1760-1805) серьезно занимался физической химией и химической технологией; изучал методы кристаллизации различных химических соединений. Особую известность приобрели его работы по исследованию платины. Он опубликовал в отечественных и зарубежных изданиях больше сорока работ; был почетным членом Петербургской Академии наук, Лондонского королевского общества, Стокгольмской и Туринской академий (см.: Раскин М. Н, Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин. Л., Наука, 1981). Из небогатого дворянского рода происходил академик С. Е. Гурьев (1766-1813), математик, сыгравший заметную роль в становлении математического образования в России.

[10]

В высказанном здесь положении об отсутствии «преемственности и традиций» в русской науке звучит явное и, возможно, намеренное преувеличение. Чтобы понять, чем могла быть вызвана такая оценка, следует вспомнить реальную обстановку, сложившуюся в научной жизни России в тот период, когда В. И. Вернадский писал эти строки: исследовательские коллективы, складывавшиеся годами, разрушались по произволу властей буквально росчерком пера; над учеными висела постоянная угроза репрессий; вмешательство правительственной администрации во внутреннюю жизнь научных учреждений, организаций высших учебных заведений нарушало стабильность их работы и ставило под грозу ее преемственность, тормозило формирование и развитие молодых отечественных научных школ. Об отсутствии элементарных условий, обеспечивающих преемственность и устойчивые традиции» в научно-исследовательской работе, с тревогой и горечью писали в то время и в тех же самых выражениях, что и В. И. Вернадский, П. Н. Лебедев, Н. К. Кольцов, М. А. Мензбир и другие ученые.

Не исключено, что в данном случае это своего рода полемический прием, намеренно заострявший внимание читателей-современников на событиях «злобе» дня. Не случайно В. И. Вернадский непосредственно связывал то, что он называл «отсутствием традиций и преемственности», с «изменчивой государственной политикой» царской России и непрекращающейся «борьбой правительства c обществом» (см. наст. издание). В то же самое время Вернадский как в этой работе, так и в других постоянно подчеркивал непрерывность и поступательный характер развития науки в России, указывал на наличие прочных гуманистических и материалистических традиций, в частности традиций, заложенных М. . В. Ломоносовым (см. серию статей о М. В. Ломоносове наст. издания).

[11]

См. комментарий 5.

[12]

За последние десятилетия историки науки выявили много новых материалов о развитии науки в Прибалтике в XVIII в.: о деятельности Вильнюсской обсерватории, основанной в 1753 г., об академии «Петрина» в Митаве (ныне г. Елгава), о работе таких просветителей и ученых, как видный деятель культуры Латвии Г. Ф. Стендер (1714-1795), математик и астроном М. Почебут-Одляницкий (1728-1810), механик Э. И. Бинеман (1755-1806) и др. К. об этом: Из истории естествознания и техники Прибалтики: Сборник статей. Рига, вып. I, 1968; вып. II, 1970; вып. V, 1976; Роль Вильнюсского университета в развитии науки. Вильнюс, 1979; История Тартуского университета, 1632-1982. Таллин: Периодика, 1982.

[13]

В. И. Вернадский имеет в виду умонастроение, распространившееся в 1860-х годах среди радикально настроенной демократической российской интеллигенции, преимущественно среди молодежи. Оно было рождено резкой непримиримостью с существовавшей социальной действительностью и выражалось в отрицании господствовавших идеологии и религии, жизненных устоев и ценностей дворянского общества, его культурных и эстетических принципов. Термин «нигилизм», или «отрицательное направление», родился в процессе развернувшейся в те годы идейной и литературной борьбы. Ярким выразителем этого идейного течения, охватившего широкие слои разночинной молодежи, был журнал «Русское слово» (1859-1866), в котором ведущую роль играл публицист и литературный критик, революционный демократ Д. И. Писарев. В статьях Писарева начала 60-х годов большое место занимали борьба за демократизацию культуры, пропаганда материализма и естественнонаучных знаний. Он подчеркивал, что развитие естествознания — «самая первостепенная потребность нашего общества», ибо «положительная наука» является основной движущей силой общественного прогресса, а научный труд в его статьях выступал как форма служения народу. Пропаганда Д. И. Писарева увлекала не одно поколение молодежи. Влияние его идей на развитие отечественной науки 1860-1880-х годов отмечали многие видные естествоиспытатели, на себе испытавшие их воздействие, например И. М. Сеченов, И. П. Павлов, К. А. Тимирязев, А. Н. Бах и др. И. П. Павлов, в частности, писал: «Под влиянием литературы 60-х гг., особенно Писарева, наши умственные интересы обратились к естествознанию» (Павлов И. Л. Полное собрание трудов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949, т. V, с. 341). Выступления представителей «отрицательного направления», в том числе Д. И. Писарева, не были свободны от крайностей: им были свойственны некоторая вульгаризация материалистических идей, преувеличение принципа утилитарности науки и особенно искусства. Накал полемической борьбы нередко приводил их к отрицанию эстетической ценности творчества великих мастеров литературы и искусства прошлого, таких, как А. С. Пушкин или Рафаэль, и к проповеди «разрушения эстетики».

Ученые-естествоиспытатели, восприняв все лучшее, что было в творчестве Писарева, и прежде всего его яркий материализм и стремление поставить достижения науки на службу народу, в зрелые годы отходили от крайностей «нигилизма и писаревщины», хотя и оставались верны демократическим идеалам молодости. См.: Варустин Л. Э. Журнал «Русское к во». Л.: 1966; Козьмин В. П. Литература и история. М.: Худож. лит., 19 с. 225-327; Новиков А. И. Нигилизм и нигилисты. Л.: Лениздат, 19 с. 34-117.