Флетчер Прэтт - Битвы, изменившие историю Страница 33

Но пока не в Лейдене. Всего в трехстах ярдах от стены стояли два мощных опорных пункта с тяжелым вооружением — Ламмен и Лейдердорп, в одном из них находился Вальдес. Буасо подошел к Ламмену почти на расстояние выстрела и целый день осматривал его. Ламмен производил внушительное впечатление; адмирал медлил до темноты и созвал офицеров на совет.

Восстание в Голландии

Наступила ночь судьбоносных событий, и вряд ли кому-то удалось выспаться. Корабли приблизились к Лейдердорпу с правой стороны, и началась перестрелка. В полночь от города донесся ужасный грохот неизвестного происхождения; потом в Ламмене долго мелькали огни, пока испанцы занимались какими-то таинственными делами. На рассвете на крыше форта Ламмен показалась фигура, отчаянно размахивавшая руками; когда корабль подошел, оказалось, что это голландец и, кроме него, в форте никого нет. Грохот объяснился рухнувшими стенами, подмытыми водой. Вальдес предпочел ретироваться, опасаясь вылазки горожан вместе с нападением с внешней стороны. У него не хватало силы участвовать в этой странной мокрой схватке.

Лейден был освобожден. Корабли Буасо подошли к его стенам и принялись со всех сторон разбрасывать хлеб голодным жителям. Вильгельм Оранский предложил освободить их от налогов за проявленную во время осады героическую стойкость, но вместо этого лейденцы попросили университет, и так на свет появился один из величайших светочей образования в Европе.

Освобождение Лейдена стало воистину решающим событием. Во-первых, об этом заявили Генеральные штаты: на очередном заседании они даровали Вильгельму Оранскому «абсолютную власть и верховное командование над всеми делами провинций без исключения». Он больше не был воином, бросавшимся на выручку из последних сил, он стал отныне штатгальтером государства. Правда, ему самому и его наследникам те же Генеральные штаты часто чинили препятствия; и все же новая нация получила руководителя, способного координировать ее действия, как никогда раньше. Стали возможны объединенные усилия, и они не замедлили последовать.

Во-вторых, Лейден обошелся испанцам почти так же дорого, как Хаарлем, стоивший им 12 тысяч незаменимых человек, а им не удалось взять город. Поэтому с тех пор они не предпринимали больших осадных операций; война свелась к мелким предприятиям и стычкам. Рекесенсу и его преемникам постоянно не хватало денег на жалованье войскам, последовала вереница бунтов и беспорядков, длившаяся годами, но, говоря по существу, Голландия добилась независимости в тот момент, когда корабли Буасо миновали форт Ламмен.

Кроме того, освобождение Лейдена оказало существенное влияние на испанское правление. Тогда образовалось нечто еще невиданное в мировой истории — военно-морская мощь. Испанская система не смогла противопоставить морским гезам ничего равного. «Я сухопутный солдат, а не моряк»; моряки всегда были испанцам не по зубам, и этому суждено было стать причиной краха громадной империи, чьи корни уходили в Лас-Навас-де-Толоса. Это случай, что Вильгельм Оранский прибег к военно-морской силе в Лейдене; она осталась его единственным оружием. Но оружие оказалось действенным и продемонстрировало, что прибрежному городу всегда можно оказать поддержку с воды. По этой причине испанцы больше не устраивали больших осад.

И это далеко не все. Освобождение Лейдена доказало, что католическая реакция не затопит Северо-Восточную Европу, как Богемию и Польшу; что свобода совести, за которую так страстно боролся Вильгельм Оранский, сохранится хотя бы в этом уголке. Обычно эту уверенность связывают с поражением испанской армады от английских моряков, и англосаксы по праву гордятся событиями лета 1588 года. Но разгром армады был не просто завершающим актом в цепи событий; в нем есть один элемент, который часто упускают из виду. Когда герцог Медина-Сидония направился к Ла-Маншу, его целью не было немедленное нападение на Англию; он должен был расчистить путь для Александра Фарнезе, герцога Пармского, самого проницательного наместника испанских Нидерландов, которому предстояло пересечь Ла-Манш во главе 25-тысячной армии испанских ветеранов. Вряд ли английские рекруты, вступив с ними в бой в открытом поле, достигли бы лучших результатов, чем наемные армии Оранского и его братьев.

Но герцог Пармский так и не отправился завоевывать Англию, и не только из-за разгрома Непобедимой армады. Еще во время боя, до того, как Медина-Сидония потерпел поражение, он сыграл свою роль в совместной операции. Когда армада вошла в Кале, все английские корабли с пушками на борту были сконцентрированы в западном устье пролива, и Медина-Сидония обратился оттуда к герцогу Пармскому, призывая его поспешить и отправиться в путь, пока ничто не мешает его походу. Транспортные корабли и войска герцога Пармского уже стояли наготове; были даже приготовлены плоскодонные десантные суда.

Но он не двинулся с места; а причина его нерешительности находилась в устье Шельды в виде голландской эскадры Юстиниана Нассауского, незаконнорожденного сына Вильгельма Оранского. Пока она стояла там, испанцы решили, что они все-таки не моряки, а сухопутные воины. Голландские корабли постоянно маячили у них перед глазами, грозя пушками. От страха перед этими кораблями моряки, офицеры и матросы, тайно убегали ночью и днем, чтобы герцог Пармский и его солдаты не заставили их подняться на борт.

Итак, будущее показало, что королева Елизавета достигла куда больших результатов, чем рассчитывала, когда захватила деньги, предназначенные для солдат Альбы, и вынудила его ввести алькабалу, подвигнувшую Голландскую республику на восстание. Из-за неуклюжих суденышек с высокой кормой, плавно качавшихся на медлительных водах Шельды, которые стали национальным флотом Голландии после освобождения Лейдена, — именно из-за них герцог Пармский не тронулся с места, и поход против Англии оказался бесплодной затеей. Удивительно щедрая награда за присвоение чужих денег.

Глава 9

Густав-Адольф и конец Средневековья

В 1539 году, через десять лет после осады Вены, некий Игнатий Лойола основал Общество Иисуса, или орден иезуитов. С самого начала он задумывался как армия; во главе его стоял генерал, послушников готовили долго, с неукоснительной строгостью и военной точностью. От них требовались жесткая дисциплина и абсолютное повиновение. «Пусть наши мысли и наши слова будут как можно ближе друг к другу», — сказал однажды его основатель. Иезуитский орден представлял собой безбрачное военное сообщество внутри государства, подобное институту янычар. Его цель была так же воинственна, ибо Лойола придерживался того мнения, что церковь находится в состоянии войны с врагами истинной веры, североевропейскими протестантами. Из среды иезуитов не вышло великих личностей, достойных упоминания, но орден участвовал в деле католической контрреформации, поставляя ей боевые отряды преданных людей.

Единство учения, дела и цели позволило им добиться выдающегося успеха, особенно в связи с тем, что протестантизм раздробился на множество течений: лютеран, кальвинистов, богемских братьев, англикан, анабаптистов, причем некоторые из них впали в формализм, а другие начали охотиться на ведьм. В начале 1580-х годов, пока к Вильгельму Молчаливому подсылали наемных убийц и раздор между Филиппом II и Елизаветой I, приведший в итоге к военному столкновению, возрастал, группа иезуитов приобрела влияние на юного отпрыска младшей линии дома Габсбургов, мальчика по имени Фердинанд. Они как следует занялись его воспитанием. Ничто не свидетельствует о том, что из него пытались сделать иезуита, поскольку его ждало предназначение повелителя, а не миссионера, но его готовили очень тщательно, и всю оставшуюся жизнь он вел себя так, будто и впрямь был иезуитом, а его главной и едва ли не единственной обязанностью было служить церкви. В 1590 году, будучи двенадцати лет от роду, мальчик потерял отца и стал герцогом Штирии, провинции в южной части Австрии. Через шесть лет он закончил образование, совершил поездку в Рим и по возвращении принял герцогство под личное управление.

Штирия находилась на границе и подвергалась нашествиям турок. Но задачу сдерживания турецкой агрессии герцог Фердинанд полагал ничтожной в сравнении с делом подавления протестантизма, который заметно продвинулся в тех местах. Один декрет герцога запретил отправление протестантских богослужений в любой форме, другой предложил штирийцам жесткий выбор: публично отречься от ереси и признать авторитет католической церкви или покинуть страну. Такого рода правительственные акты уже принимались в других провинциях, но на этот раз они проводились в жизнь с подлинно иезуитской неумолимостью. Почти треть населения подверглась изгнанию за границы государства, и даже в XX веке Штирия оставалась на 98 процентов католической. Местная контрреформация под руководством Фердинанда одержала победу.