К Тарасов - После сделанного Страница 33

Мельницей уже не пользовались лет пятнадцать, дорога мало-помалу зарастала. Децкий не торопился и был внимателен, чтобы избежать неожиданной - лоб в лоб - встречи с завскладом или, что вовсе было бы вредно, показать ему себя, а самому его не увидеть. Непривычная тишина безлюдья стояла в лесу (вот же сука, злобясь, думал Децкий, в заповедник превратил лес своим знаком; буду ехать назад - собью); иногда кто-то метался в ветвях над головой, Децкому казалось - белка, искал глазами рыжий пушистый хвост, но все зря. И опять становилась полная, глухая тишина, но вдруг шуршание, чей-то тревожный вскрик, ветки качнулись - и никого. Сладко пахло травами, малиной, крапивой; встречался усыпанный ягодой черничник, показывалась из-под листка перезрелая земляника - Децкий ни за одной не нагнулся; в безмолвии леса в нем будилось смутное беспокойство; без ясной причины душа сжималась ожиданием чего-то недоброго, лес стал казаться враждебным, потом померещилось, что кто-то следит за ним сзади, потом померещилось, что следят спереди, вдруг сердце обмерло - а всего-то зацепил лбом за колкую ветку. Язычество, подумал Децкий с неприязнью к себе. Так воспитают в детстве, что страх на всю жизнь, сучок треснет - уже страшно: леший идет. Ну лес, ну тихо, мало ли что. Пусть он, крыса складская, боится.

Скоро лес начал редеть, в просветы показалась побитая зеленым мхом крыша мельницы, а затем и вся она открылась - с прорезями маленьких окон в верхних венцах, с широкими двустворчатыми дверями, одна их сторона была распахнута. На выходе из леса Децкий остановился и осмотрел кусты на запруде, отыскивая фигуру Петра Петровича. Тут проплыла в уме Децкого нелепая мысль, даже и не мысль, а предупреждение: "Поворачивай-ка, брат, оглобли в город!" И почувствовалось ему, что хорошо бы повернуть и отъехать из этого леса, но, вопреки предупреждению, Децкий ступил на лужок, отделявший мельницу от леса. Прошагав лужок, он вышел к пруду. Зеленоватая вода сливалась через осклизлую, потянутую лишайником плотину; действительно, сплошь по зеркалу желтели кувшинки; лягушки стали торопливо прыгать в реку; средь высокой травы, поближе к мельнице стояли наклонно два удилища, и неколышимо, как и воображалось, торчали из воды красные поплавки, но самого Петра Петровича Децкий не увидел. Странно, очень странно выглядела эта рыбалка, да всякое, конечно, могло быть, может, человек в лес отошел, с кем не случается? Искать завскладом на мельнице Децкий расхотел, решил: что ему там делать в старой пыли? Зерно молоть? Он стал вполоборота к реке, чтобы в поле зрения были берег, мельница и лужок, и закурил; простоял он так, не двигаясь, долго - уже и сигарета была выкурена и мяли пальцы вторую. Куда ж он поделся? - думал Децкий. Неужели удрал? Но не удирал, а, наоборот, вернулся - вдруг вышагнул из-за мельничного сруба и, увидев Децкого, отшатнулся. Децкий и не разглядел его, заметил только спину зеленой куртки, скорее движение тела. "Здорово!" - с чугунной тяжестью чувств крикнул вдогонку Децкий. Завскладом, однако, не остановился и не ответил. "Неужто в лес побежит?" - думал Децкий, огибая угол. Но никто не бежал прочь; покачивающаяся половинка дверей подсказала Децкому, где решил спрятаться его враг. Наверное, дрын возьмет или камень, подумал Децкий и призвал себя к бдительному вниманию. Переступая порог, он услышал скрип каких-то ступеней и осмотрелся: все здесь - жернова, столбы, короб, пол и потолок - было покрыто окаменевшей мучной и обычной пылью; увидел еще по правой руке приоткрытую дверь темной каморы, по левой - кучу стоймя приставленных к стене досок, а рядом лестницу на второй этаж; единственно это лестница и могла здесь скрипеть. Готовясь к возможному сопротивлению, он медленно пошел к лестнице, минул кучу досок и тут от внезапности обмер - стоял за ними человек в зеленой куртке, и он метнулся к Децкому, и страшной силы удар в живот согнул Децкого вдвое. Он почувствовал еще и второй удар - по почкам, и боль от второго удара замутила ему сознание. Он ощущал, что его куда-то волокут, бросают на пол, связывают за спиной руки; потом, давя, ему разжали челюсти, и в рот, зажимая язык и вызвав тошнотную слюну, влез кляп. Несколько минут Децкий, омертвев от ужаса, ждал пронзительного удара ножом, боли и смерти. Но его не убивали; Децкий осмелился и открыл глаза. Он лежал на полу в каморе; свет слабо втягивался сюда через узкое волоковое окно под потолком; в нескольких шагах от себя Децкий увидел нападавшего. Убийца, подумалось Децкому, он убьет. Прояснился наряд убийцы - черные брюки, зеленая куртка-болонья с поднятым капюшоном, черная косынка закрывала его лицо, но самое жуткое действие оказали на Децкого руки убийцы, одетые в черные кожаные перчатки. Убийца удовлетворенно хмыкнул и оставил Децкого одного. Спустя пять секунд тяжело заскрипела лестница - убийца поднялся наверх. Децкий огляделся, что у него связаны не только руки, но и ноги, и что лежит он не на грязном полу, а на чистой брезентовой подстилке, и что в углу стоит сумка, а из сумки торчат две головки водочных бутылок. Разбитые, верно, в кровавое месиво почки раздирала невыносимая боль, но и боль эта меркла перед той, будущей, болью, которая придет вечером, когда отгорит закат. Ему отчетливо представилось, как поступит с ним убийца - убьет, как Павла. Для того и лежал он на брезенте - останется чистым костюм; для того и назначены бутылки. Скоро ли или уже в темноте в него вольют через воронку водку, он отравится, обалдеет, уснет, его положат в его же машину, отвезут на косогор - и конец. Попал он в западню, в ловушку; сам попал - сам приехал, пришел, вошел. Открылся, умножая страдание, изъян этой ловушки; он должен был сразу заметить, еще там, на дачном крыльце, что обе записки написаны на одном листе, который затем разорвали пополам; вторая половина привезена сюда из города. Припомнились линии обрыва обеих записок, зубцы и впадины, тут зубцы - там впадины. Все было рассчитано - его поиск, его нетерпение, его поведение, все его мысли были угаданы, прочитаны наперед.

И мгла накроет. И примет земля.

"Не хочу!" - кричали ум и тело Децкого, и он давился этим криком, и тошнота душила его. Только чудо могло его спасти, и Децкий заплакал и стал молиться о чуде своего спасения. Но откуда было прийти этому чуду? Кто спохватится о нем? Кто мог знать, где он? Никто. Ни один человек на земле. Если Ванда и вспомнит о нем в шесть часов, то терпеливо будет ждать до полночи и только в полночь начнет звонить по знакомым. А в полночь уже не будет его, уже он будет на дне оврага, в сплющенном гробу своей машины, а убийца уже будет в постели и скажет: "Нет, я не видел его".

Но жажда жить подсказала ему надежду. Следователь - вот кто думает о нем, вот кто должен помнить о нем, вот кто может спасти его. Но как он придет сюда? Что приведет его на затерянную мельницу, в эту глухую камору камеру его смерти. Его, Децкого, мысль, его энергия, его сигналы беды! И бросив называть имя Христа, Децкий стал называть имя Сенькевича и слал к нему в город сгустки своей боли и свою мольбу.

Сенькевич в это время наблюдал за мельницей, таясь на опушке. Что делали там, внутри старой постройки, два сослуживца, не поддавалось разумению. Вообще сама их встреча, церемония встречи была непонятна. Децкий мог сразу войти в мельницу, но не вошел, а долго стоял на берегу - зачем? Время ли ему не пришло? Ждал ли он кого именно на берегу? Нельзя было входить? Боялся? Потом неожиданно вышел из мельницы человек в черных штанах, в зеленой туристского кроя куртке, в надвинутой низко на лоб кепочке. Держась стены сруба, он прошел до угла, выглянул и сразу же побежал назад, а вслед за ним медленно пошел Децкий. Был ли это завскладом? Почему он прежде не появился? Почему, увидев Децкого, побежал? Если испугался, то почему побежал на мельницу - в ограниченное пространство, а не в лес? Но Децкий не кинулся догонять, не спешил. Что у них там, на мельнице, - разговор? Тайник? Драка? Но случись драка, кто-то старался бы выбежать, было бы заметно движение. И зачем драка? Почему на мельнице? Чего Децкий ждал - приглашения? Или он прибыл вместо кого-то - завсекцией? директора? - и внес суматоху, страх? Все это вызывало недоумение Сенькевича. Ему зажглось немедленно пойти на мельницу - увидеть, застать врасплох. И было два пути - прямо через луг и неприметно кустами вдоль берега. Но идти прямо не имело смысла - его заметили бы и - что? Спрятались бы? Разыграли удивление? Совершили насилие? Впервые Сенькевич пожалел, что не вооружен и что оставил на дороге Корбова. Но не имело смысла и давать круг - все равно войти придется вот в эту, единственную, дверь. К тому же, пока он будет пробираться олешником, Децкий, или кто-то, или оба вместе могут покинуть мельницу. Нет, думал Сенькевич, самое верное в этой ситуации - ждать, зафиксировать, с кем выйдет Децкий. Как скоро? А должен - скоро. Что торчать там на мельнице? Какой смысл? Тайник? Не могло там быть тайника. Выяснять отношения? Но почему же в старой халупе, почему не на воздухе? И почему так долго? Предчувствие какой-то беды закрадывалось в сердце, что-то недоброе творилось на мельнице, что-то несогласуемое с нормальной логикой, с обычным порядком отношений. Но чьих отношений? Был ли тот человек в зеленой куртке завскладом Смирнов? Если да, то почему столь много таинственности - отъезд из города, лес, мельница, закрытое от всех глаз свидание? Надо идти, думал Сенькевич и не шел, не желая обнаруживать себя; такое наблюдение могло получить важность козыря. А меж тем он физически ощущал необходимость появиться на мельнице, какой-то призыв исходил из мельницы, какой-то зов. Но чей зов, чей призыв? Менее всего эти двое на мельнице желали бы увидеть его, майора милиции. Это собственное любопытство звало его туда, подталкивал профессиональный интерес, это загадка получасовой тайной беседы призывала его к действию. Но такое действие - возникнуть на пороге и испугать, думал Сенькевич, только во вред следствию. И он решил ждать, не ограничивая свое свидание сроком, ждать, пока они, или Децкий, или завскладом, не выйдут наружу.