Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков Страница 33

Политическая философия Ивана имеет в своей основе глубокое историческое чувство. История для него — всегда Священная история, ход исторического развития обнаруживает предвечный Промысел, разворачивающийся во времени и пространстве. Самодержавие для Ивана не только Божественное предустановление, но и исконный факт мировой и русской истории: «Самодержавства нашего начало от святого Владимира; мы родились и выросли на царстве, своим обладаем, а не чужое похитили; русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и вельможи». Шляхетская республика, столь любезная сердцу Курбского, есть не только безумие, но и ересь, иноземцы являются как религиозными, так и политическими еретика ми, покушающимися на установленный свыше государственный порядок: «Безбожные языцы (западноевропейские государи. — С. Ц.)… те все царствами своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют».

Вселенский царь православия свят не столько потому, что благочестив, но главным образом потому, что он царь.

Открыв свою душу, исповедавшись и выплакавшись друг перед другом, Грозный и Курбский, тем не менее, едва ли поняли друг друга. Князь спросил: «За что ты бьёшь верных слуг своих?» Царь ответил: «Самодержавие своё получил я от Бога и от родителей». Но нельзя не признать, что в отстаивании своих убеждений Грозный проявил гораздо больше и полемического блеска, и политической дальновидности: его державная длань лежала на пульсе времени.

Они расстались каждый при своих убеждениях. На прощание Курбский пообещал Ивану, что явит ему своё лицо только на Страшном Суде. Царь насмешливо откликнулся: «Кто и желает такового ефиопского лица видети?» Тема для разговора, в общем, была исчерпана.

Выявить свою правоту оба предоставили Истории, то есть зримому и бесспорному проявлению Промысла. Следующее послание к Курбскому царь отправил в 1577 году из Вольмара — города, из которого речистый изменник некогда бросил ему полемическую перчатку. Кампания 1577 года была одна из самых успешных в ходе Ливонской войны, и Грозный сравнил себя с многострадальным Иовом, которого Бог, наконец, простил. Пребывание в Вольмаре стало одним из знаков Божественной благодати, пролившейся на голову грешника. Курбский, видимо, потрясённый столь очевидно проявившимся Божиим благоволением к тирану, нашёлся что ответить лишь после поражения русской армии под Кесью осенью 1578 года: в своём письме князь заимствовал тезис Ивана, что Бог помогает праведным. В этом благочестивом убеждении он и скончался.

На чужбине

О человеке нельзя судить ни по тому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Однако мы высказываемся ещё и своей жизнью, криптограмма нашей судьбы сложна, но правдива. К Курбскому это относится в полной мере. Его жизнь в Литве — исчерпывающий комментарий к его писаниям.

Ограбленный беглец скоро стал одним из богатейших польских магнатов. Сигизмунд сдержал слово и пожаловал ему на вечные времена Ковельское имение (на Волыни), которое одно могло навсегда обеспечить благосостояние Курбского: имение состояло из Ковеля, двух местечек и 28 сел, оно вело торговлю с вольными городами Данцигом и Эльбингом и имело собственные железные рудники; во время войны ковельцы были способны снарядить более трёх тысяч всадников и пехотинцев, с десятком орудий. А кроме Ковельского имения, было ещё и староство Кревское в Виленском воеводстве.

К этим прибыльным поместьям Курбский прибавил богатую жену (его русская супруга, кажется, была казнена: смертные приговоры родственникам были в обычае). Новой избранницей Курбского стала сорокалетняя княгиня Мария Юрьевна, урождённая Голшанская. Она уже побывала замужем за двумя мужьями, от которых имела детей, и пережила обоих. После смерти второго мужа, пана Козинского, Мария Юрьевна сделалась владелицей обширных имений. Вместе с богатством она при несла Курбскому родство и знакомство с могущественными литовскими родами — Сангушками, Збаражскими, Mонтолтами, Сапегами, — что было чрезвычайно важно для него как для иностранца.

Приобретение Курбским поместий в Литве было оплачено разорением русских земель. В частности, Кревское староство он получил в обход литовских законов, согласно которым король не мог раздавать имений в Литовском княжестве — оно отошло к нему «по весьма важным государственным причинам»: Курбский давал Сигизмунду советы, как воевать московского царя, и в качестве одного из способов предлагал подкупить хана для нападения на Московское государство.

Зимой 1565 года он и сам с двумястами всадниками принял участие в походе на Полоцк и Великие Луки. Курбский обагрял свой меч в русской крови не хуже поляков. Королевская грамота засвидетельствовала, что, «находясь на службе нашей господарской, князь Курбский был посылаем вместе с рыцарством нашим воевать земли неприятеля нашего московского, где служил нам, господарю, и республике доблестно, верно и мужественно». Надо заметить, что подвиги польского войска в этом неудачном для него 17-дневном походе состояли главным образом в опустошении сёл и разграблении церквей.

Нельзя сказать, чтобы Курбский не чувствовал своего позора. Напротив, он пытался доказать свою непричастность к грабежам и кощунствам: «Принуждён был от короля Сигизмунда Августа Луцкие волости воевать, — пишет он, — и там зело стерегли есмы с Корецким князем, чтобы неверные церквей Божиих не жгли и не разоряли; и воистину не возмогох, множества ради воинства, устеречь, понеже пятнадцать тысяч тогда было войска, между ними не мало было варваров измаильтянских (татар на русской службе. — С. Ц.), и других еретиков, обновителей древних ересей (видимо, социниан, придерживавшихся арианства. — С. Ц.), врагов креста Христова, — и без нашего ведома, по исхождению нашему, закрадешеся нечестивые, сожгли едину церковь и с монастырём». Чтобы оправдать себя, Курбский привёл в пример царя Давида, который, будучи принуждён оставить отечество Саулу, воевал землю израильскую, да ещё в союзе с царём поганским (язычником), а он, Курбский, воюет Россию всё-таки в союзе с царём христианским. Скандальность этого пассажа ускользнула от взгляда его автора.

Несколько месяцев спустя Курбский с отрядом литовцев загнал в болото и разгромил русский отряд. Победа так вскружила ему голову, что он просил у Сигизмунда дать под