Андрей Мелехов - 1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? Страница 34

Борман: «жизнь» после «смерти»?..

Начну с того, что основными свидетелями якобы имевшей место гибели Мартина Бормана являлись бывший шофёр Гитлера Эрих Кемпка, бывший «батлер» фюрера Хайнц Линге и шеф гитлерюгенда Артур Аксман. Вот краткое изложение версии Кемпки, приведённое им в послевоенных мемуарах. В ночь с 1 на 2 мая 1945 года большинство находившихся в рейхсканцелярии и не покончивших жизнь самоубийством германских военных, эсэсовцев охраны, секретарш, стенографистов, врачей, медсестёр, обслуживающего персонала бункера, партийных и правительственных чиновников решили прорываться из советского окружения. Они вполне справедливо полагали, что вскоре могут оказаться в руках Красной Армии, и что, случись такое, им может не поздоровиться. Группа, состоявшая примерно из ста человек (в том числе тридцати женщин) во главе с Кемпкой (его эсэсовский чин оберштурмбаннфюрера соответствовал званию армейского подполковника) прорывалась на север – в направлении Фербеллин. Когда группа добралась до станции Фридрихштрассе, Кемпка отправился на разведку. Вернувшись, он предложил членам группы разбиться на более мелкие отряды и двигаться к месту сбора, назначенному у здания Адмиралтейства.

Примерно в 2.00 ночи 2 мая к группе присоединились Мартин Борман, одетый в эсэсовскую генеральскую форму обергруппенфюрера, госсекретарь Вернер Науман, адъютант Геббельса Швегерман и последний врач фюрера – Людвиг Штумпфеггер. Откуда ни возьмись, появились три танка Pz.III (по другим данным – три «тигра») и три бронетранспортёра дивизии СС «Нордланд» (была сформирована из добровольцев, приехавших в Германию из скандинавских стран) под командой оберштурмфюрера Хансена. Повинуясь приказу, эсэсовцы тоже прорывались на север. Было решено под прикрытием танков двигаться в направлении Цигельштрассе. Борман и Науман следовали за передовым «панцером», двигавшимся с небольшой скоростью. Они находились с левой стороны танка, за башней. Кемпка и Штумпфеггер следовали непосредственно за ними. В какой-то момент советские войска открыли по прорывавшейся группе бешеный огонь – «из всего, что у них было». «Через секунду, – описывал произошедшее Кемпка, – на броне танка неожиданно вспыхнул адский язык пламени. Находившихся передо мною Бормана и Штумпфеггера разбросало в стороны взрывной волной. В то же мгновение меня оглушило. Штумпфеггера бросило на меня, я полетел в сторону и потерял сознание» («I was Hitler’s Chauffeur», с. 95).

Потеря сознания означала, что Кемпка был сильно контужен. Странно, впрочем, что он вообще умудрился запомнить какие-то детали произошедшего: ведь Кемпку – по его собственному признанию – временно ослепило, да и сам взрыв и момент контузии длились какие-то доли секунды... Когда бывший шофёр фюрера очнулся, он на некоторое время потерял зрение: из-за вспышки, контузии или комбинации того и другого. Прежде, чем он вновь обрёл возможность видеть, эсэсовец отполз от места, где он пришёл в себя, «метров на сорок». Было по-прежнему темно (за исключением света огней от пожарищ). По словам вскоре встреченного тяжело раненного в голову личного пилота Гитлера Георга Битца (он впоследствии умер), танк, рядом с которым находились Кемпка и Борман, взорвался от попадания бронебойного снаряда или фаустпатрона. Если в «панцере» действительно сдетонировал боезапас, то не совсем понятно, как Кемпка мог отделаться лёгким ранением в руку и контузией: после такого в лучшем случае остаются фрагменты тел. Из мемуаров шофёра Гитлера следует, что после взрыва и контузии Кемпка больше Бормана не видел – ни живым, ни мёртвым. Таким образом, свидетелем гибели рейхсляйтера Кемпка быть никак не мог.

Не видел его после взрыва и личный помощник Гитлера Хайнц Линге, прорывавшийся вместе с группой Кемпки. Вот что он, наблюдавший эту сцену со стороны, написал в своих воспоминаниях: «В танк попал фаустпатрон. Людей, оказавшихся поблизости, разбросало в разные стороны, как кукол. Я больше не видел Штумпфеггера и Бормана. Я предположил, что они мертвы, что и повторил не раз русским во время многочисленных допросов в будущем» («With Hitler to the end», с. 210). Ясно, что и Линге нельзя рассматривать в качестве свидетеля смерти Бормана: всё, что он видел – это то, как «наци номер два» отбросило взрывной волной при попадании в танк фаустпатрона. Линге, кстати, ничего не говорит о сдетонировавшем боезапасе, а ведь на не нюхавшего до этого пороху помощника Гитлера подобное зрелище должно было бы произвести незабываемое впечатление.

Зато Бормана якобы видел (но долго разглядывать не стал) шеф гитлерюгенда Артур Аксман, прорывавшийся с другой группой и случайно наткнувшийся на тела Бормана и Штумпфеггера. В декабре 1945 года – после задержания союзниками в Баварии – он показал следующее: «Мы (прим. автора: с ним был его адъютант Гюнтер Вельтцин) наткнулись на тела Мартина Бормана и его спутника доктора Штумпфеггера. Они лежали без движения, рядом друг с другом. Я нагнулся и рассмотрел их лица. Я не видел никаких ран. Сначала я подумал, что они без сознания или спят, но они не дышали. Тогда я решил – а сейчас ещё более уверен в этом – что они приняли яд. Мы не стали задерживаться, чтобы проверить пульс и так далее. В обстановке окружавшей нас непосредственной опасности, нам было не до собирания свидетельств для последующих исторических дебатов. Мы возобновили движение. Было по-прежнему темно, очень сыро и холодно. Насколько я помню, первые лучи солнца появились лишь часа через полтора, когда мы добрались до Веддинга» (с. 152 приложения к «I was Hitler’s Chauffeur»).

Лично у меня возникают вопросы. Прежде всего, я не думаю, что танк, за которым прятались Кемпка и Борман, взорвался: тогда бы от них просто ничего не осталось. И уж точно Кемпка не отделался бы лёгким ранением и контузией, а на теле Бормана наверняка были бы заметны раны. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что Кемпка, Борман и их спутники после взрыва были по-прежнему полностью одеты. Дело в том, что при сильном взрыве наблюдается своеобразный феномен «раздевания»: взрывная волна буквально срывает с людей одежду и их тела оказываются полуголыми и даже полностью обнажёнными. Скорее всего, в танк действительно попал фаустпатрон, за которым не последовал взрыв боезапаса. По крайней мере, это подсказывает мой личный опыт стрельбы из советского противотанкового гранатомёта РПГ-7 (прямого потомка немецкого «фауста») по бронированным мишеням. Интересно, что шедший перед Борманом Вернер Науман (Werner Naumann) вообще не пострадал. Мало того, если верить англоязычной Википедии (ссылающейся на книгу известного историка Э. Бивора «Berlin. The Downfall. 1945»), вскоре после ночного эпизода Науман оказался в Аргентине – живым и здоровым. Как он туда попал – по-прежнему неизвестно. И это несмотря на то, что после обнаружения израильтянами ему пришлось вернуться в Германию. Там Наумана в 1953 году поймали англичане, державшие его в тюрьме несколько месяцев. Умер он лишь в 1982 году.

Следующий вопрос: каким образом погибшие (от взрыва одного фаустпатрона?) Борман и врач Штумпфеггер оказались после взрыва мирно лежащими рядышком («словно спали»), а не валялись как попало в исковерканном виде? Ведь их, по словам Линге, «разбросало словно кукол»... Как можно утверждать, что Борман был мёртв, если никто даже не проверил его пульс, не осмотрел его тело и не почувствовал характерный запах цианида? Напомню: до смерти напуганный Аксман пробирался под жестоким огнём, среди развалин и валяющихся вокруг трупов, в темноте, дыму пожарищ и тумане. По его собственному признанию, ему было не до выяснения того, жив ненавидимый всеми партийный функционер или нет: надо было спасать собственную шкуру. Замечу также, что и Кемпка, и Аксман, и Науман – а также многие другие таки прорвались в западные районы Германии. С чего бы вдруг «великий комбинатор» Борман, очухавшись после взрыва фаустпатрона, стал травиться посреди улицы, которую к тому же пока не контролировали советские войска? Он что, не мог это сделать раньше – в относительной тишине рейхсканцелярии (именно так поступила чета Геббельсов)? И если в Аргентине в итоге оказался Науман, то почему там же не «всплыл» Борман, обладавший несравненно большим «админресурсом», финансовыми и техническими возможностями? Если труп Бормана в роскошной генеральской форме таки остался лежать на видном месте посреди Фридрихштрассе, почему его не подобрали советские солдаты? Ведь каждый из них прекрасно знал, что неподалёку – нацистское «логово», а даже за мёртвого высокопоставленного фашиста нашедшего его труп солдата наверняка ждала награда.

Далее: почему мёртвого Бормана не откопали ещё в 1945 году – сразу после освобождения Берлина и показаний, данных Кемпкой и Аксманом? И вообще: кто изачем его тогда – в мае 1945 года – закопал? Что за необходимость такая возникла – взять да зарыть поглубже человека, одетого не в какое-нибудь штатское платье, а в форму обергруппенфюрера СС? Чтобы не вонял?.. И это в ситуации, когда сотрудники СМЕРШ занимались в Берлине активным поиском живых и мёртвых фашистских главарей... К тому же, захоронением трупов наверняка занимались пережившие советский штурм мирные жители Берлина и военнопленные. Если бы они не обратили внимание советских властей на мёртвого эсэсовского генерала (что маловероятно), то уж как минимум кто-нибудь из них должен был запомнить сам факт подобного происшествия, попробовать найти какие-нибудь документы для идентификации погибшего и рассказать о столь примечательном случае после войны.