Татьяна Павлова - Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли Страница 34

Фэрфакс пролистал манифест до конца. И, хотя там метались громы и молнии против алчных лендлордов, присвоивших себе землю, против солдатских постоев и тяготы налогов, а также против Навуходоносора, Вильгельма и иных тиранов и поработителей, все же общий дух его показался мирным и не внушающим опасений. Генерал даже отчеркнул ногтем слова: «Мы достигаем этого не силою оружия, мы ненавидим его, ибо пристало только мадианитянам убивать друг друга, но повинуясь господу воинства, открывшемуся в нас и нам, обрабатывая землю совместно по справедливости, чтобы есть наш хлеб в поте лица, не платя наемной платы и не получая ее, но работая совместно, питаясь совместно, как один человек…»

В конце стояли 15 подписей, первая из них принадлежала Уильяму Эверарду. Фэрфакс пробежал остальные — имя Уинстэнли было восьмым. Вспомнив немногословного темноволосого человека, говорившего с ним неделю назад, Фэрфакс вздохнул и отложил памфлет. Пролить кровь этих бедных чудаков, подумал он, — все равно что убить ребенка. Пусть себе мечтают о высшей справедливости и братстве. Армия не пойдет против «истинных левеллеров», сажающих бобы и турнепс. Нет, не от них сейчас идет главная опасность. Генерала беспокоили левеллеры-политики; их намерения, как оказалось, не были ни столь фантастичны, ни столь миролюбивы.

2. НАЧАЛО

Итак, в Английской республике наступил апрель. Свобода пришла наконец на измученный войнами остров. Так, по крайней мере, заявлялось в правительственном указе: «Могущественные бессильны угнетать слабых, и бедные довольствуются необходимым достатком. Справедливая свобода совести, личности и имущества предоставлена всем людям».

Солнце пригрело сырую, уставшую за зиму землю. Жаворонки заливались в небе.

Последнее время Джон где-то пропадал.

— Где ты бегал? — пробовала расспросить его Элизабет. — Ты опять не ходил в школу. Смотри, все панталоны в глине. А руки! Боже мой, что с твоими руками?

Он ухмылялся, прятал в кулак пальцы с черной каймой под ногтями и бежал отмываться. За ужином ел за троих и грубоватым, ломающимся голосом отбивался от насмешек сестер и ворчания матери.

Но однажды после обеда, когда сестры, позевывая, усаживались за вязание, он мигнул Элизабет, и они вдвоем вышли на улицу и пошли в сторону Моля. Дом был уже довольно далеко, с реки заметно потянуло свежестью, и мальчик заговорил.

— Мы начали нашу работу, — сказал он торжественно. — Хочешь посмотреть?

— О чем ты? Какую работу?

— Слушай. В прошлое воскресенье, первого апреля, мы вышли на холм, возле лагеря, знаешь? И начали обрабатывать землю. Мистер Уинстэнли, и мистер Эверард, и Полмер, фамилист, и дети Сойера, и еще некоторые… Мы уже вскопали пять акров!

— Вскопали? Зачем?

— Чтобы питаться от трудов рук своих. — Он вдруг смутился и поправил себя. — Там все бедняки, они голодают. Мы посеяли бобы, пастернак, морковь. Они поспеют, и мы будем их есть все вместе.

— Сколько же вас там народу?

— Сначала было человек пятнадцать; теперь уже около сорока — из Уолтона и Кобэма. А скоро будет, ух, скоро будет пять тысяч! Мы уже разослали приглашения.

— Приглашения? Куда?

— Ну, Бетти, как ты не понимаешь! Приглашения прийти к нам и работать вместе, вспахивать ничейную землю. Вместе, понимаешь? Без «твоего» и «моего», без денег, без торговли.

— Подожди, ты говоришь, ничейную землю? Как же так… Ничейной земли не бывает. Вы в чьем маноре копаете?

— Манор сэра Фрэнсиса Дрейка, но это неважно! Короля больше нет, и, значит, земля его лордов — ничья, то есть наша, общая!

Они подошли к мосту через Моль, и Элизабет заколебалась.

— А мне можно пойти?

— Ну конечно! Мы всех приглашаем. И богатых, и бедных, и мужчин, и женщин. Ты не представляешь, как там весело! Мы все как одна семья. И никаких ссор, не то что в нашем доме…

— Ну хорошо, я пойду, — они уже приближались к роще. — Но я все-таки не понимаю: ведь это пастбище — собственность сэра Фрэнсиса Дрейка.

— Да нет, это общинный выгон! Во-первых, после казни короля лорды лишены всех прав. А Дрейка вдобавок выгнали из парламента, как и твоего Платтена. Он, кстати, вернулся, ты знаешь? И носу не кажет. Ему стыдно, что он теперь никто.

Они поднимались по пологому склону холма. Джон остановился:

— Слышишь?

Со стороны римского лагеря доносился стук топоров и звучала песня. Они прибавили шагу и вскоре, запыхавшись от быстрого подъема, выбрались к валу. За беловатыми каменными развалинами, столь печально памятными Элизабет, на широкой зеленой поляне царило оживление. Горели костры; женщины сновали возле них туда и сюда, подтаскивая воду к котлам, в которых булькало ароматное варево. Мужчины, весело и звонко стуча топорами, трудились над свежеоструганными бревнами. Две хижины были уже наполовину возведены, для третьей готовили площадку. Поодаль раскинулось несколько палаток, за ними виднелось взрыхленное поле.

— А вот и еще друзья прибыли! Милости просим!

К ним шел улыбающийся, веселый Джерард, и Элизабет с тайной горячей радостью отметила про себя, что он здоров, бодр и деятелен; лицо покрывал легкий загар, над губой блестели капельки пота. Голова была непокрыта, темные волосы шевелил ветер.

— Джон, ты молодец, — он похлопал мальчика по плечу, — каждый, кто к нам приходит, для нас — радость. Прошу вас, мисс, не смущайтесь, осмотрите все как следует. Вот здесь будут наши дома; всем будет просторно и удобно. Там, ближе к полю, — амбар для хранения зерна и продуктов, большой погреб. Рядом — сарай для телег и плугов, стойло для лошадей. Джон, проводи мисс по лагерю, а мы пока закончим работу — до ужина осталось немного.

Он поднял воткнутый в бревно тесак и, улыбаясь, отошел к строящейся хижине. Джон повел сестру меж сваленных бревен, костров, меж людей, споро и с видимым удовольствием делавших разнообразную работу.

— Вон в том лесу, — он указал рукою на запад, — мы рубим деревья и вывозим их сюда. Лес ведь тоже общинный.

— И все эти люди живут здесь? Или только днем работают?

— Кто как. У нас есть палатки, некоторые остаются на ночь. Ходить каждый день далековато, да и инструменты боязно оставить. Тут уже на нас косится кое-кто из деревни. Привет, Роджер, это моя сестра Элизабет.

Они остановились возле сидевшего верхом на бревне подростка, который учил младшего братишку обтесывать дерево.

— Здравствуйте, мисс. Смотри сюда, Джо! Вот так, понимаешь?

Младший вертелся, болтал, жевал стружку и никак не мог сосредоточиться на деле. Курточка на груди была утыкана прошлогодними сухими репьями.

— Беда с ним, — Роджер степенно, как взрослый, покачал головой. — Никак его к работе не приучишь, все ордена себе навешивает, в Кромвеля играет. Ну смотри сюда, вот как надо! — Братский тычок сопровождал последние слова, младший захныкал, замахнулся на брата, они завозились. Джон и Элизабет отошли.

— Это дети Саймона Сойера, — шепнул Джон. — Которого в Лондоне прошлой весной убили. Они все здесь с нами. — Они вышли за пределы лагеря и пошли по дороге.

— А это что?

— Это мы подожгли вереск, чтобы земля стала плодороднее. Люди говорят, здесь ничего не родится, это богом проклятое место. А на земле нет проклятых мест. Если здесь вырастет хлеб, мы всем докажем, что бог нам помогает.

Послышался удар гонга, брат и сестра повернули к лагерю. Люди распрямились, потирали руки, складывали инструменты. С поля подошли еще несколько человек, и все стали рассаживаться вокруг костра. С телеги сняли бочонок с водой; женщина в черном, вдова Сойера, и Дженни Полмер раскладывали еду в деревянные миски. Работники перебрасывались шутками.

Джон примостился возле мальчиков, Элизабет как гостью усадили рядом с Уинстэнли и дали миску с горячей похлебкой, которая показалась ей удивительно вкусной. Длинный, шумный Эверард меж тем говорил не переставая.

— Они скоро увидят, чего мы стоим, увидят! — повторял он, возбужденно жуя и вытирая рукавом подбородок. — Нас скоро будет четыре, нет, пять тысяч, вся земля превратится в возделанный сад, всего будет вдоволь. Мы настроим дома, соберем стада, будем выделывать кожи, прясть, у нас будут свои кузни и мастерские. Народ хлынет к нам, чтобы работать сообща. А спесивые джентри пусть-ка сами выйдут с плугом на свои нивы, попотеют в грязи под солнышком, хе-хе! Представляю пастора Платтена, как он копает землю со своим брюхом!

— Ты слышал, — тихим, будто извиняющимся голосом сказал Полмер, — Джон Тейлор и Томас Саттон вчера в таверне над нами смеялись и говорили, что пустят коров на наши посевы?

— Пусть смеются! Я другого не жду от плотских людей, от жадных фригольдеров! Рут, налей еще воды, эх, жаль, нет пива! Дух, говорю я, повелевающий нами, охранит нас, даст силы и спасет от когтей льва и от лап медведя.