Джон Норвич - История Англии и шекспировские короли Страница 34

Он все еще отсутствовал, когда в начале 1412 года в Элтем заявились посланники герцогов Орлеанского и Беррийского. Они приехали с одной целью — разрушить наметившееся бракосочетание и союз с бургиньонами, и предложенный ими бартер был гораздо более весомым. Если Англия согласится помочь им в борьбе против герцога Бургундского, то они готовы не только найти для принца невест в собственных семействах, но и предоставить в полный сюзеренитет герцогство Аквитанию, а также лично служить королю с оружием в руках. Генрих не устоял. В обмен на уступку обширной территории в Гиени и нескольких городов в Ангулеме и Пуату 18 мая он пообещал прислать 1000 латников и 3000 лучников и даже вызвался возглавить армию. Поскольку король уже едва ходил и с трудом мог сесть на коня, командование войском взял на себя герцог Кларенс и через три месяца отправился в Нормандию.

Вторая экспедиция, можно сказать, закончилась бесславно — в сравнении с походом графа Арундела в прошлом году. Пока английское воинство совершало бессмысленные налеты и грабежи на полуострове Котантен вокруг Шербура, арманьяки неожиданно заключили с бургиньонами перемирие, расплатились с пришлой армией и отослали ее домой. Кларенс, наверное, чувствовал себя дураком, король — тоже. Принц Уэльский в то же время мог торжествовать: теперь на его стороне были не только Бофорты, но и весь парламент. Отношения между отцом и сыном вконец испортились.

Надо ли винить в этом одного лишь короля? Скорее всего нет. Если епископ Бофорт действительно предлагал отречение короля — что он через четырнадцать лет категорически отрицал, — то не был ли инициатором этой идеи принц Уэльский? Во время своего длительного отсутствия и разъездов по центральным графствам он собрал внушительную армию, с которой и возвратился в Лондон в июне 1412 года. Хотя принц и не выступал с угрозами, он, похоже, чересчур яростно отвергал обвинения в заговоре, выдвигавшиеся против него, а ссылки младшего Генриха на то, что его армия предназначалась для поддержки кампании Кларенса против арманьяков, вряд ли кого обманули. Принц был окружен многочисленными сторонниками, когда 25 сентября прибыл в Вестминстер, чтобы защитить себя от обвинений в казнокрадстве, совершенном якобы в Кале: впоследствии его полностью оправдали. Кстати, именно по этому поводу он ворвался к отцу в странном одеянии, описанном Холиншедом, для примирения и покаяния[122].

Осенью состояние здоровья короля начало стремительно ухудшаться. Еще в ноябре он заводил разговоры о давно задуманном Крестовом походе, а в начале декабря снова потерял сознание. К Рождеству Генриху полегчало настолько, что он смог отметить его в Элтеме, но для всех было ясно, что конец близок. Вскоре король впал в перемежающуюся кому, и парламент, созванный в феврале, не смог принять никаких решений. В середине марта Генрих попросил перевезти его в Вестминстерское аббатство, дабы помолиться перед мощами своего святого предшественника короля Эдуарда Исповедника. Здесь с ним и случился приступ, от которого он умер. Короля перенесли в гостиную настоятеля, называвшуюся по надписи на камине Иерусалимской палатой. Холиншед сообщает нам такую историю. Когда Генрих, придя в сознание, спросил, где он находится, и ему назвали эту палату, то король пробормотал: «Теперь я знаю, что здесь и умру. Мне предрекли, что я расстанусь с жизнью в Иерусалиме». Жить ему оставалось совсем немного. Он скончался в понедельник, 20 марта 1413 года, не дожив две недели до сорока шести лет.

Забальзамированное тело короля сначала выставили в аббатстве для прощания, потом перевезли по реке в Грейвсенд и далее по дороге в Кентербери для погребения, как он и завещал, в соборе. Здесь, в Троицкой капелле, где когда-то стояла гробница святого Томаса Бекета, рядом с усыпальницей дяди Генриха Черного Принца королева Иоанна возвела для мужа, пожалуй, один из самых изумительных монументов, когда-либо создававшихся руками человека: массивный гипсовый саркофаг, в который через двадцать четыре года попадет и она сама. На нем под балдахином покоятся две скульптуры. Голова Генриха лежит на подушке, поддерживаемой заботливыми ангелами: это его подлинный портрет. Мы видим тяжелое, опухшее лицо, раздутое болезнью, свисающие усы и короткую раздвоенную бородку. Практически ничего не осталось от былой красоты, которой Генрих гордился в молодости: он выглядит не на сорок пять, а на все шестьдесят лет. В 1832 году гробницу вскрыли, и перед исследователями предстало его лицо. Борода, густая и на удивление рыжая, все еще была на месте. Внешне не проявлялось явных признаков «проказы», которая, по свидетельству хронистов, якобы мучила короля в последние годы жизни, но черты лица, соприкоснувшись с воздухом, моментально превратились в пыль[123].

И для семьи, и для друзей, и для самого Генриха IV годы его правления были долгим и тягостным падением в пропасть. Vaillant chevalier, aigre et subtil contre ses ennemis, отважный рыцарь, ловкий и лютый к врагам, сметавший все на своем пути еще в 1399 году, завоевавший королевство, не потеряв ни одной стрелы, и возведший на трон Англии новую династию, за какие-то четырнадцать лет превратился в беспомощного и уродливого инвалида. Самый богатый и могущественный магнат Англии почти сразу же оказался в тяжелом финансовом положении, в котором и пребывал до последних дней жизни, попав под пяту враждебного и скаредного парламента, на который так и не смог надеть узду вследствие особых обстоятельств восшествия на престол. Словно по чьему-то злому умыслу, когда наконец после смерти Нортумберленда в 1408 году и краха Глендоуэра, наступившего через два года, перед Генрихом открылись возможности удовлетворить свои амбиции и даже, может быть, осуществить давно задуманный Крестовый поход, отвратительная болезнь сделала из него немощного старика в самом расцвете сил: ему было чуть более сорока. Его отец прожил пятьдесят девять лет, дед — шестьдесят четыре года. Проживи Генрих в полном здравии хотя бы еще лет пятнадцать, кто знает, он мог бы стать и одним из самых выдающихся королей Средневековья. Он же умер жалким и презренным существом, не познавшим ни трагедии предшественника, ни дерзновенной блистательности сына.

А как же обошелся с ним Шекспир? Несмотря на заголовок, драматург явно не удостоил его такого же внимания, какое он уделил, например, Ричарду. Причина очевидна: у короля появился сильный конкурент — Фальстаф. Самодовольный и развязный прощелыга заметную роль играет уже в первой части «Генриха IV», а во второй, написанной, вероятно, летом 1598 года, он чуть ли не главный герой. Ради него Шекспир, видимо, и втиснул исторический материал в восемь сцен, разбросанных и почти не связанных друг с другом. Многие считают, что в этом нет ничего плохого: бесшабашный старый рыцарь гораздо интереснее, чем больной и умирающий король, и благодаря Фальстафу мы имеем уникальную возможность увидеть елизаветинскую Англию, в которой жили не только короли и магнаты, но и всякий сброд, трактирщики и шлюхи Истчипа, а также деревенские сквайры и крестьяне Глостершира. С этим вполне можно согласиться, однако пафос отвержения принцем, ставшим королем, Фальстафа — наверняка заслуженно — не идет ни в какое сравнение с трагедией сорокапятилетнего Генриха Болингброка, умирающего в цветущем возрасте разуверившимся и отчаявшимся стариком. Если в первой части причуды Фальстафа развивают побочную сюжетную линию, то во второй части пьесы мы имеем дело с двумя самостоятельными и разноплановыми драмами, и под занавес нам приходится испытывать такое же разочарование, какое выпало на долю протагониста королей.

Как бы то ни было, нам не с руки заниматься литературной критикой. Нас в большей мере интересуют не художественные достоинства драматургических хроник Шекспира, а их историческая достоверность. Понятное дело, когда надо вместить в восемь коротких сцен события целого десятилетия, трудно соблюсти точность в их изложении. Шекспир преднамеренно не искажает факты, но вынужден по мере художественной необходимости сжимать время, сливать события воедино и иногда отсылать нас к предыдущей пьесе. В последних строках первой части пьесы король сразу же после сражения при Шрусбери поручает сыну сопровождать его в Уэльс, а в первом акте второй части мы узнаем, что принц действительно отправился вместе с отцом громить валлийцев. В реальности, по свидетельству хронистов, принц Уэльский оставался на северо-западе Англии еще несколько недель — разбирался с мятежниками и залечивал раны. Когда король вернулся из похода на север, чтобы принять капитуляцию Нортумберленда, и в конце сентября двинулся воевать с Глендоуэром, старшего сына с ним не было. В то же время мы знаем, что в последующие годы принц действительно командовал армией на уэльской границе, и, возможно, именно это и имел в виду Шекспир.