Иван Ле - Хмельницкий (Книга первая) Страница 34

- Поэтому я хочу просить пана Хмеля подготовить эту многострадальную мать. Ее сын сейчас живет в моем доме со своим кобзарем паном Богуном.

- У вас?

- Да, у меня. Наверное, для пана Хмеля не секрет, что за такие поступки простых людей строго судят...

- Простые люди в своем сердце давно уже осудили и предали анафеме этот несправедливый закон королей и шляхтичей, уважаемый пан каменотес! Не будем говорить об этом... Где вы живете, пан Вацлав? - спросил Богдан уже возле городских ворот, прозванных босяцкими.

Бронек остановился и, задумавшись, рассматривал в серых сумерках разгоряченного разговором и ходьбой юношу. У него не было оснований не доверять этому мужественному и откровенному молодому человеку. Но и рисковать жизнью своих дорогих гостей тоже не хотел.

- Завтра утром Мартынко, наверное, пойдет вместе со мной в город через этот вход. Говорю - может пойти, когда я буду идти на работу. Если бы пан Хмель в это время подождал меня на углу возле храма Трех святителей, он мог бы встретиться с Мартынком.

- А если со мной придет и тетя Мелашка? - еле слышно спросил Богдан.

- Такая встреча может привлечь внимание прохожих, уважаемый пан Хмель. Ни в коем случае! Встречу матери с сыном надо устроить позже, об этом следует посоветоваться с казаком Богуном...

8

А произошло совсем по-иному. Обе встречи состоялись в тот же самый вечер в доме Станислава Хмелевского. Узнав о том, что его друг Богдан зачем-то уходил на свидание с каменотесом и вернулся домой грустный, Стась после занятий согласился идти домой в одиночестве, - Богдан должен был зайти по каким-то делам к служителям православной трехсвятительской церкви и успеть на урок турецкого языка к прислуге караванбаши Серебковича.

Друзья расстались возле калитки у мостика через реку Полтву. Богдан поверил в искренность намерений Стася и не заметил, как тот глядел вслед своему озабоченному, задумавшемуся другу, который через ворота коллегии вышел на городскую улицу. Не долго думая, Стась повернулся и, не замеченный ни Богданом, ни Бронеком, шел за ними. Когда же Богдан, сняв шапку, попрощался с цеховым мастером, Стась быстро направился к стенам вала и прошел в босяцкую калитку, почти следом за каменотесом.

Так прошли они мимо костела Босых кармелитов, поднялись вверх по улице, дома которой чем дальше, тем больше углублялись в густой лес. Каменотес не оглядываясь вошел в калитку своего двора, а затем и в дом. Спустя некоторое время во двор Бронека зашел и Стась Хмелевский. Его очень заинтересовали тайные свидания друга, он хотел выяснить, в чем дело, а при необходимости оказать другу помощь.

Хозяин дома в это время радостно здоровался со своими гостями, вышедшими ему навстречу из соседней комнаты. Он уже собрался было снять рабочую одежду, но не успел положить на скамью завернутый в кожаный фартук инструмент, как раздался стук в наружную дверь. Удивленный Бронек пожал плечами, окинул глазами комнату - жены еще не было дома - и открыл дверь.

- Слава Иисусу, добрый вечер, пан хозяин, - поздоровался Стась, входя в комнату.

- Иисусу слава, - ответил хозяин, отходя от юноши судя по одежде студента коллегии, поскольку он был одет в черный длинный кунтуш с широким воротником, с серебристо-белым шарфом на шее. - О том, что пан студент коллегии братства иезуитов, догадываюсь по одежде, но... прошу...

- Пусть пан не ломает себе голову, стараясь угадать, зачем пожаловал к нему такой невоспитанный студент коллегии. Я близкий друг пана Богдана Хмельницкого, с которым пан цеховой мастер...

- Хмельницкого, Богдана? - взволнованно переспросили в один голос стоявшие на пороге соседней комнаты слепой Богун и Мартынко.

Бронек только ударил руками о полы, окинув своих неосторожных гостей укоризненным взглядом. А студент едва не подскочил от радости.

- Да, панове, я его верный друг и весь к услугам пана. Но я заметил, что мой друг после утренней встречи с мастером пришел очень расстроенный. Я должен помочь ему, и пан не откажет мне в содействии...

Такой неожиданный помощник немного встревожил Бронека, но и подкурил своей искренностью. К тому же нужно было как-то ответить студенту, предлагавшему свои услуги. О том, что это и есть второй "Хмель", которого знают понаслышке не только каменотесы, Бронек успел уже догадаться. И решился.

- Мне кажется, я имею честь видеть перед собой пана Станислава Хмеля? вежливо спросил Бронек и, показывая рукой на скамью, пригласил студента сесть.

К ним подошел и Мартынко. Он заметно дрожал, словно его лихорадило. Весть о Богдане Хмельницком была для него и вестью о его матери, мальчик волновался, хотя и старался сдерживать себя.

- Да, уважаемый пан, я Станислав Хмелевский, бардзо дзенькую за приглашение. Я немного постою, а вы, может быть, объясните мне, чем так опечален мой друг?

- Что же мне скрывать? Вот, прошу, пан Хмелевский, кто повинен в его печали. С Богданом живет пани Мелашка, а это - ее сын...

- Это Мартынко? - восторженно спросил пылкий студент и тут же схватил паренька за обе руки. - Пойдем, друг мой. Твоя мать все глаза выплакала, тоскуя по тебе. Святая мать у тебя, друг, пойдем к ней! Пани Мелашка и Богдан живут в, моем доме... Завтра, пан мастер, Мартынко придет к вам, но... наверное, пани Мелашка, да и мы с Богданом поселим его у нас, там ему веселее будет!..

И, даже не попрощавшись, он вместе с Мартынком направился к двери. Мартынко на ходу сорвал с вешалки свой кожушок и шапку. Бронек бросился было следом, чтобы остановить их и напомнить об осторожности. Но Богун, догадавшись о его намерении, сказал:

- Не нужно, брат Вацек, пускай идут. Разве ты не почувствовал, что у этого юноши добрая душа? Пусть идут... Слава тебе, боже, если, сущий еси, выполнил и я свой святой долг, соединив мать с ее достойным сыном... крестился взволнованный кобзарь.

- А я все-таки должен спрятать тебя, брат, у своего друга цехового мастера. Можем ли мы доверять сыну прославленного родовитого шляхтича, задумчиво произнес Бронек.

- Не нужно прятать. Мне уже нечего бояться... А так хочется верить в настоящую, братскую дружбу! Шляхтич, поляк... А ты разве не поляк, а покойник Дронжковский? Жаль, что слепой я и не мог увидеть этого молодого поляка, в голосе которого было столько искренности и мужества... Подождем до утра.

9

Мартынка поселили вместе с матерью в доме Хмелевского. Снег становился тверже, зима холоднее. Отправляться в такую стужу на Приднепровье было рискованно. Пришлось подождать, пока установится более теплая погода и улучшатся дороги. Вначале откладывали уход со дня на день, а потом, посоветовавшись с Бронеком, решили подождать до весны. Из Львова весной будут возвращаться домой караваны киевских и переяславских купцов, с ними и отправятся Богун и Мартынко в родные края.

Долго тянулись зимние вечера в хижине каменотеса и в доме Хмелевского. В первые дни все были возбуждены встречей с Мартынком. Экспансивный Стась Хмелевский близко принимал к сердцу волнения пани Мелашки, Богдана и сам переживал не меньше их.

Потом, когда оба "Хмеля" поближе познакомились с Мартынком, увидев в нем душевного паренька, они подружились с ним и решили до весны обучить его грамоте, приохотить к чтению книг. Мартынко с радостью и упорством взялся за учение. Каждое утро, проводив своих друзей учителей, он писал, читал букварь, старательно готовил заданный урок. А задания были большие, поскольку времени для обучения оставалось мало. Мальчик часто навещал кобзаря, иногда водил его в православную церковь и снова садился за книги.

Только по вечерам все трое ребят и Мелашка собирались иногда в тесной хижине Бронека и слушали увлекательные рассказы Богуна.

- Кобзарь всюду бывает, как буйный ветер землю облетает: о горе человеческом слушает, о радости песни поет, и обо всем, что творится на свете, он знает... - по-кобзарски начал Богун рассказывать о славных казацких походах вместе с Ивашкой Болотниковым.

Мелашка напряженно вслушивалась в каждое слово кобзаря, а горячие слезы поднимались, будто из самой глубины ее сердца, и текли по щекам. Она ведь слушала рассказ кобзаря о судьбе своего мужа, казака Пушкаря. Порой и Мартынко помогал кобзарю, вспоминая отдельные эпизоды из боевой жизни своего отца. Когда рассказывал Богун, она ни о чем не расспрашивала сына. Только слезы еще больше душили женщину. Однако лучше поздняя скорбь, а может быть, и разбуженная любовь к законному мужу, чем страшное равнодушие к нему в первые годы их совместной жизни. Вот так она и век прожила. А любила - только покойного мужа. Ведь героическая смерть суженого очищает его от всего, что было плохого, оставляет в сердце любимой память о дорогом прошлом, которое не станет уже явью...

До поздней ночи потрескивал сальный каганец в доме Бронека. Его жена, преждевременно состарившаяся женщина родом из Варшавы, больше молчала, виновато улыбаясь гостям, стыдясь своей нищеты и все время следя за тем, чтобы в доме был порядок. Часто вздыхала, время от времени поправляя тряпичный фитиль каганца.