Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди Страница 35

На встречу с Федоровым Доценко пришел со своим приятелем Олегом точно в назначенное время. Просидели они там несколько часов, и, когда вышли на улицу, было уже около восьми вечера. Поскольку день был праздничный, они решили завершить его в каком-нибудь питейном заведении. Этим местом стало кафе «Печора», что на Калининском проспекте. Причем, поскольку свободных столиков в зале уже не было, им предложили подсесть на свободные места в сугубо девичьей компании. При этом Доценко. заметил, что соседний столик был совершенно пуст, но официантка на его недоуменный вопрос ответила, что за него вот-вот сядут четверо посетителей. И точно: вскоре за него уселись четверо парней, один из которых показался Доценко знакомым. Но где и когда он его видел, Виктор долго никак не мог вспомнить (позднее он вспомнит: этот парень был среди тех чекистов, которые два года назад проводили обыск в его ленинградской квартире, пытаясь найти крамольную повесть «День, прожитый завтра», где Доценко фантазировал на тему развала КПСС и прихода к власти военной хунты).

Тем временем народ в зале затянул песни, соответствующие празднику, — про войну. Люди пели «Катюшу», «Синий платочек» и даже «Вставай, страна огромная». Затянули соответствующую песню и Доценко с Олегом. Но не успели они это сделать, как вдруг их пение было прервано грязным ругательством, которое донеслось из-за соседнего столика. Оскорбленный до глубины души, Доценко поднялся со своего места и подошел к грубиянам:

— Ребята, как не стыдно. Сегодня праздник Победы, девушки вокруг, а вы матом…

Закончить фразу Доценко не успел, поскольку один из четырех парней, к кому он обратился, внезапно схватил со стола бутылку и ударил его ею по голове. Глаза Доценко залила кровь, дефицитные дымчатые очки итальянского производства оказались разбиты. Однако удар, видимо, оказался не слишком сильным, поскольку Доценко после него не потерял сознание, а даже сумел нанести обидчику ответный удар — кулаком в физиономию. Далее послушаем его собственный рассказ:

«Почему-то я был уверен, что с тыла мне ничего не угрожает: там был мой приятель — Олег. Какой я был наивный. Олег и попытки не сделал, чтобы оказаться рядом, чем воспользовались соратники ударившего меня. Один таки разбил о мою голову бутылку, а двое других стали молотить в четыре кулака. Мне удалось сбить одного из них с ног, каким-то чудом вырваться из этой молотилки и побежать к лестнице, ведущей на первый этаж. Меня подташнивало, и голова кружилась. По дороге я встретил милиционера, которому крикнул:

— Мне разбили голову… Они на втором этаже… Арестуйте их! — и потерял сознание.

Я очнулся в отделении милиции. Огляделся: за столом сидел и тот, что разбил мне очки, и один из его приятелей. Они что-то писали.

— Очнулись? — участливо спросил дежурный майор. — Можете писать?

— Нет, мне плохо… — с трудом шевеля языком, ответил я и спросил. — А где мой приятель, Чулков Олег, где свидетели?

— Наверное, еще не добрались… — Майор почему-то смутился и торопливо добавил: — Лейтенант, который вас привез, просил свидетелей прийти самостоятельно.

— Самостоятельно? — воскликнул я и ойкнул от боли.

— Сейчас вас заберет «Скорая»: я вызвал… Машина «Скорой помощи» действительно

вскоре подъехали к отделению милиции и увезла Доценко в больницу. О том, что было с ним дальше, я расскажу чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими событиями.

10 мая в Симферополе в автомобильную аварию угодил художник Борис Жутовский (в 62-м году он был одним из участников пресловутой выставки авангарда в Манеже, во время осмотра которой Никита Хрущев орал сакраментальное: «Пидарасы!»; кстати, после своей отставки бывший персек лично извинился перед Жутовским). Авария была ужасной: два автомобиля столкнулись лоб в лоб. Поскольку дело происходило на загородном участке шоссе, «Скорую помощь» ждали в течение часа. А когда стало ясно, что ждать дальше бесполезно (жена Жутовского получила тяжелейшие ранения), остановили автобус, в котором ехали пионеры, и на нем помчались в город. Всю дорогу Жутовский, который сам находился между жизнью и смертью (одна его нога была расколота на пять кусков), держал на коленях окровавленную голову жены, а когда автобус доехал наконец до больницы, выяснилось, что жена уже скончалась. Когда Жутовский это понял, он потерял сознание. Очнется художник несколько часов спустя в больнице, в гипсе от пяток до макушки. Узнав об этой аварии, друг Жутовского — врач-реаниматолог Владимир Кассиль — пришлет из Москвы военный бомбардировщик, который доставит пострадавшего в столицу.

11 мая писатель Владимир Войнович, которого, как мы помним, в марте 74-го исключили из Союза писателей СССР, был приглашен для конфиденциального разговора с сотрудниками КГБ в один из номеров гостиницы «Метрополь». Чекистов было двое, они представляли 5-е (идеологическое) управление Комитета и Войновичу были хорошо известны: неделю назад он уже имел с ними беседу, но в другом месте. Тогда чекисты предложили Войновичу подумать на тему его возвращения в советскую литературу. Дескать, если он изменит свое поведение, то они помогут ему восстановиться в СП и публиковать свои книги в Советском Союзе. Войнович обещал подумать. Через неделю в «Метрополе» состоялась их вторая встреча. На ней старший чекист — он назвался начальником одного из отделов «пятерки» Петровым (младший представился Захаровым) — начал разговор с внезапной фразы:

— Смотрите, какая картина висит, деревенские мальчишки удят рыбу, — и показал рукой на противоположную от Войновича стену.

Писатель, заинтригованный сказанным, повернулся к картине, а в этот миг второй чекист незаметно подменил на столе его пачку сигарет «Интер» на точно такую же, но из собственного кармана (о том, что Войнович курит именно эти сигареты, чекисты узнали еще неделю назад). Все было сделано настолько молниеносно и виртуозно, что писатель ни о чем не догадался (он догадается о подмене только спустя несколько часов, когда подробно проанализирует всю встречу).

Между тем, не найдя в картине ничего особенного, Войнович вновь повернулся к своему собеседнику и сказал:

— Я пришел с конкретным планом «моего возвращения в литературу». Если вы действительно можете мне помочь, то пусть для начала будет опубликован мой сборник с такими-то и такими-то вещами.

— Идея хорошая, — кивнул головой в знак согласия Петров. — А где это должно быть опубликовано?

— Да где хотите, — ответил Войнович.

— А в каком издательстве у вас больше связей?

— Связи у вас есть, а у меня нигде нет никаких связей.

— Может быть, в «Советском писателе»?

— Хорошо, пусть будет там.

— А с кем у вас там есть контакты?

— Да ни с кем у меня там нет контактов.

— Ну хорошо, мы сами найдем нужные контакты.

Далее разговор зашел о Литфонде, из которого Войновича тоже в свое время исключили, и Петров пытался выяснить фамилию человека, который сообщил писателю об его исключении оттуда. Но Войнович этого человека не назвал, сказав: «Поинтересуйтесь в Литфонде сами, исключен я или нет». На что Петров возразил: «Нет, ну как же мы туда пойдем? Согласитесь, сразу подумают: КГБ интересуется Войновичем… Нехорошо». «А вы можете узнать об этом косвенно, у вас в Литфонде наверняка есть свои люди», — посоветовал чекистам писатель. Последняя фраза вывела из себя второго чекиста — Захарова, который все это время молчал:

— Какую дикость вы говорите, Войнович! Почему это у нас в Литфонде должны быть свои люди?

Однако фраза, сказанная Петровым, заставила его замолчать:

— Да, у нас в Литфонде есть один человек.

— Вот у него и спросите, — обрадовался писатель.

После этого разговор длился еще в течение нескольких минут, причем по ходу его Петров дважды делал недвусмысленные намеки своему собеседнику о бренности его бытия. Один раз он сказал: «Жизнь наша очень прерывистая: вот так течет, течет, а потом прерывается», во второй раз с его губ слетела еще более конкретная фраза: «Ну, хорошо, если бы вам было семьдесят лет, но кончать жизнь в сорок три года!..».

К концу разговора Войнович уже плохо соображал, что происходит, и периодически впадал в сумеречное состояние. В одну из таких «отключек» Захаров вновь произвел манипуляцию с сигаретами — забрал свою пачку и всучил писателю его «Интер». Чтобы все было шито-крыто. О том, что было дальше, рассказывает сам В. Войнович:

«Я спустился вниз, остановился около стеклянных дверей в фойе и очень долго размышлял, как же сквозь них пройти. Вышел на улицу и почувствовал, что едва могу ступить ногой. Я плелся, как столетний старик, маленькими шажками, каждый из которых мне давался с огромным трудом. При этом я не осознавал своего патологического состояния, мне казалось, что все так и должно быть. В полубреду я потащился на Кузнецкий, в хозяйственный, неподалеку от КГБ, по заданию жены купить нафталина.