Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году Страница 35

Кражи    

Кража представляет собой объект рассмотрения четырех параграфов, и градация наказаний также весьма показательна. Торговец, пользующийся фальшивыми гирями или неточными мерами, приговаривается к 20 дням на хлебе и воде. Если кто-либо посредством взлома проник ночью в дом христианина и украл у него скот, лошадь, быка «или вещь, стоящую 40 су», то он не будет прощен, пока не возместит стоимость похищенного; после этого он должен в течение года поститься в предписанные дни. Если стоимость украденного была выше, то и покаяние должно быть более тяжелым. Наоборот, мелкая кража искупалась десятью днями на хлебе и воде, а если виновным был ребенок, то наказание смягчалось вдвое. К голодному, укравшему хлеб насущный, также относились снисходительно, хотя и не прощали: от него требовалось просидеть три пятницы на хлебе и воде, правда, если он вернет украденное или заплатит его стоимость. Если нет — 40 дней.    

Однако Бурхард считает покаяние в течение одного года недостаточным в случае грабежа с применением силы, «ибо более серьезной виной отягощен ограбивший того, кто заметил это и кого пришлось принуждать, нежели ограбивший человека спящего или отсутствующего». Впрочем, тариф здесь точно не указывается, скорее всего, потому, что покаяние, как и в предыдущем случае, зависит от размера кражи.    

И наконец есть вид кражи, несравнимо более сурово наказуемый: как легко догадаться, это покушение на имущество церкви. Тот, кто похитил из сокровищницы храма золото, серебро, драгоценные камни, книги, рясы, покрывала алтаря или одежды священнослужителей, должен, естественно, после возвращения всего похищенного, совершать три поста ежегодно в течение 7 лет. То же наказание назначалось за кражу реликвий.    

Чревоугодие    

Грех чревоугодия относится к наименее наказуемым. Тот, кто ел и пил свыше необходимого, получал прощение после 10 дней поста. Тот, кто напился вина, доведя себя до рвоты, — после 15 дней. Тот, кто таким образом превысил свою норму после причастия и, соответственно, вместе со рвотой отрыгнул просвиру, естественно, заслуживал большего наказания, но не такого уж строгого, если учесть совершенное им святотатство: 40 дней поста, то есть чуть дольше, чем обычный пьяница, который приговаривался к 30 дням. И наконец напоить кого-нибудь ради развлечения, если это было сделано по дружбе, означало 10 дней поста. Срок возрастал до 20 дней, если это было сделано по злоумышлению.    

Недостаточная набожность   

Напомним, что «Целитель» насчитывает около 180 параграфов. С удивлением приходится констатировать, что поступкам против набожности посвящено всего 4 параграфа. В одном из них говорится о женщинах, которые недостаточно сосредоточены на молитве: «Направляясь в церковь, они болтают между собой, трещат, как сороки, вовсе не думая всерьез о своей душе. Войдя в атриум, где похоронены тела правоверных христиан, они ступают прямо по их надгробиям, не думая о тех, кто лежит под ними, и не молясь за упокой их душ». Наказание таким женщинам составляет 10 дней на хлебе и воде. Несколько более виновными считаются христиане, которые позволяют себе не причаститься в Страстной Четверг, в Пасху, в Троицын день, в Рождество: 20 дней поста. Вспомним, что по установлению Тридентского собора[126] считалось обязательным только ежегодное пасхальное причастие.    

А вот более тяжкий проступок: «Отказывался ли ты присутствовать на мессе, которую служит женатый священник, пренебрегал ли его молитвами и святыми тайнами? Отказывался ли ты исповедоваться женатому священнику и получать причастие из его рук под предлогом того, что считаешь его греховным?» Разумеется, многие уже давно выступали за безбрачие служителей церкви и считали его обязательным. Однако окончательно оно было утверждено как закон только в 1074 году папой Григорием VII[127], а в интересующее нас время было еще немало женатых приходских священников. Позволить кому бы то ни было отвергать таких священников означало то же, что отрицать священный характер их сана, и к тому же резко уменьшило бы число надежных людей, занятых удовлетворением религиозных потребностей верующих.    

Вне всякого сомнения, именно поэтому Бурхард приговаривает виновного в этом к посту в течение года, в то время как он назначает всего 40 дней поста верующему, который выступил против своего епископа или кюре, высмеивая «его манеру учить и его постановления». В последнем случае, в конце концов, речь шла о порицании конкретного человека, а не лица, облаченного божественной властью.    

«Целитель» и жизнь    

Читая «Целитель» Бурхарда, можно составить себе определенное представление о поведении христиан начала XI века и о том, чего от них требовала Церковь. Однако приведенные в нем тарифы заставляют задуматься. Многодневный пост на хлебе и воде за малейшие прегрешения, воздержание в течение многих лет за серьезные, но не исключительно серьезные проступки, — это слишком суровая плата. Впрочем, платили ли ее на самом деле?    

Действительно, эта система была настолько мало применима, что допускались разнообразные послабления. Согрешившие могли заменить пост молитвой. А то еще лучше: эти молитвы, занимавшие достаточно много времени, могли быть произнесены, если позволительно будет так выразиться, купленными устами. Аналогично, особо тяжелые наказания заменялись паломничеством, а в паломничество можно было за плату отправить кого-нибудь другого…    

Таким образом, уложение о покаянии, правдивый свидетель о нравах своего времени, становится лжесвидетелем как раз в том, ради чего оно создавалось: то, что оно предписывало, на практике не выполнялось. Мы можем предположить, что вместо этого богатые откупались, чтобы жить как им заблагорассудится, а бедные пытались повернуть ситуацию к своей выгоде. Естественно, что отказ от такой системы покаяния, основанной на чрезмерных и неприменимых способах искупления, должен был стать прогрессивным шагом в развитии духовной жизни христиан, отказом от формализма и лицемерия.    

К тому же люди того времени, от которого до нас дошли эти тексты, вряд ли были слишком заняты искуплением своих грехов посредством постов или чересчур стремились сохранить невинность…    

Рауль считал себя вправе заявить, что период процветания, который должен был начаться после 1000-летия Страстей Христовых, то есть после 1033 года, будет отмечен умножением всех пороков. «Знатные люди из числа дворян и из числа лиц духовного звания, вновь обретя свойственное им корыстолюбие, так же, как прежде, и даже в большей степени стремятся удовлетворить грабительскими средствами свои хищные инстинкты. Люди среднего класса и малые мира сего, по их примеру, также погрязли в гнусных пороках. Ибо до сего дня кто слышал, чтобы говорили о таком количестве случаев кровосмешения, о таком числе измен, о стольких незаконных союзах между кровными родственниками, о стольких постыдных сожительствах, о таком состязании в злых делах?» Несколькими страницами ниже тот же Рауль уверяет, что «можно видеть повсюду в мире, как в церковных, так и в мирских делах, действие преступных сил против права и справедливости». «Необузданное корыстолюбие» заставляет почти всех забывать о «той лояльности в отношении других, которая есть основа и поддержка всякого доброго образа жизни». «Грабежи, кровосмешение, столкновения, вызванные слепой алчностью, кражи, измены супругам…»    

Скорее всего, следует в первую очередь рассматривать эти заявления как упражнения в красноречии, однако при этом надо отметить, что второй отрывок непосредственно связан с рассказом о солнечном затмении в пятницу 29 июня 1033 года, явлении, которое не могло предвещать ничего хорошего. Можно такое сказать, что ни в одну эпоху нравы не были добрыми. Однако в любом случае в данном свидетельстве показательно отсутствие ссылок на какое бы то ни было уложение о покаянии.    

Если бы потребовалось привести конкретные факты, подтверждающие эти общие заявления, то сложность заключалась бы только в том, чтобы выбрать отдельные примеры из огромного числа описанных. Такие хроники, как «Чудеса святого Бенедикта», полны рассказов о грубости, жестокости, нарушении прав слабого, презрении к святыням, разврате. Читая эти монотонные повествования, быстро устаешь. Тем не менее упомянем здесь о казни жены начальника гарнизона замка Мелен, сдавшего замок одному из врагов короля Роберта. Ришер пишет: «Она была подвергнута новому виду казни: ее повесили за ноги, так, что ее одежды, свесившись вниз, обнажили ее тело, и она умерла ужасной смертью подле своего мужа». В противовес этому мстительному варварству мы можем вспомнить о том, как Гуго Капет пощадил грешников, оказавшись свидетелем их срамного поведения. Король, проводивший пасхальную неделю в своем дворце в Сен-Дени, однажды утром по обыкновению отправился в церковь послушать мессу. По дороге «он увидел перед собой двоих несчастных, которые, лежа на углу, предавались постыдному занятию». Вместо того чтобы наказать их, он накрыл их своим дорогим меховым плащом. Итак, вот пример двух людей, предававшихся содомскому греху и избежавших наказания, предписываемого уложением. Эльго, который рассказал об этом случае в «Жизнеописании короля Роберта», воздает многословную хвалу отцу своего героя: «О! Как совершенен тот, кто таким образом прикрыл грешников своей собственной одеждой!.. Какой истинный пример добродетели и совершенства, на коем может укрепить себя тот, кто желает следовать стезей справедливости! Отец и покровитель монахов (святой Бенедикт) советует нам избирать себе в исповедники грехов наших именно таких людей, которые могут врачевать свои и чужие раны, а не обнажать их перед глазами других…»