Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы Страница 35

Посмотрев, Толстухин сказал:

- Шхуненка какая-то.

Оба они следили за шхуной, которая шла навстречу и затем, свернув, стала прижиматься к островам.

- Какая-то иностранная надпись на ней. Пойдем. Лось, на мостик к капитану, он нам прочтет.

- Вот посмотрите, капитан: що цэ такэ плавает там? - подавая бинокль, сказал Лось.

- А я уже посмотрел. Мой бинокль немного лучше вашего. Контрабандист "Поляр бэр", или по-русски "Полярный медведь". Известный корабль! Но не думайте меня упрашивать охотиться за ним: шхуна находится в экстерриториальных водах. Сегодня она будет на Аляске, - разъяснил капитан.

Они посмотрели на удаляющуюся шхуну и закурили.

- Ну, товарищ Лось, сейчас будем прощаться. Может быть, зайду на обратном пути, если льды не зажмут меня, - сказал капитан.

- Как, уже сходить?

- Да, да, готовьтесь отдавать концы.

Вскоре "Совет" стал на рейде и отдал якорь на траверзе большого селения, состоящего из одних чукотских яранг. Пароход загудел.

К борту быстро подходила байдара.

- Лось, Лось, иди сюда! Вот едут твои марсианцы, - сказал Толстухин.

Лось подбежал к правому борту. Он сразу же заметил в байдаре между охотниками Жукова. Радостная улыбка озарила лицо Лося. Он во весь голос закричал:

- Андрюшка! Жив! О, цэ гарно! Залезай скорей сюда, я тебя обнимать буду!

- Сейчас, сейчас, Никита Сергеевич, - ответил ему Жуков и полез по штормтрапу.

Лось схватил Андрея и заключил его в объятия со всей мощью, как в тиски. Он долго держал его и, наконец отпустив, шагнул назад и, разведя руками, сказал:

- Мамо! Как будто я домой приехал, увидев тебя?

- Давно и я поджидаю тебя, Никита Сергеевич. Даже соскучился.

- А эти люди, что с тобой приехали, добрые парни?

- Друзья, Никита Сергеевич. Я здесь уже много друзей приобрел. Чудесный народ!

- Добре, добре! Ну, разведчик, пойдем знакомиться с ними.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Зима еще не наступила, но пролив уже забило тяжелыми льдами. Полярное лето промелькнуло, как будто вовсе его и не было.

Повалил снег, с севера подули ветры, ворвалась свирепая пурга. Жилища заносило огромными сугробами.

Среди яранг появился четырехугольный домик уполномоченного ревкома. В отличие от круглых яранг обтекаемой формы, этот домик больше заносило снегом, и сугробы вокруг него вырастали на глазах. Вскоре домик занесло совсем, и казалось, что дым, выходящий из трубы, валит прямо из-под снега.

- Ну и хорошо, что завалило снегом, - сказал Жуков. - Отапливать по-настоящему нечем, а в снегу все-таки теплей.

Пароход "Совет" спешил в Колыму и не выгрузил всего, что нужно было для ревкома. Капитан обещал разгрузиться на обратном пути, но пароход так и не зашел. Узнать теперь что-нибудь о судьбе парохода было невозможно. Он или прошел мимо, или застрял во льдах.

Чукотский ревком разместился на пятнадцати квадратных метрах. В задней части домика находилось жилое помещение, где почти рядом, разъединенные лишь тумбочкой, стояли две кровати: Лося и Жукова. Эта жилая часть скрывалась за цветастой ситцевой занавеской.

Служебное помещение ревкома выглядело более эффектно. Здесь стояли два письменных стола, два венских стула и самодельная скамья.

Рядом с дверью, около стены, возвышался шкаф, закрытый на большой висячий замок и опечатанный сургучной печатью. Это был почтовый ящик. Над прорезью нарисовано письмо с образцом "адреса", написанным каллиграфическим почерком:

Петропавловск н/Камчатке,

губревком.

Уполномоченный Камчатского губревкома

по Чукотскому уезду

Гигантский почтовый ящик должен открываться только в навигацию, когда придет пароход. Этот порядок установил Лось, чтобы создать иллюзию нормально действующей связи.

В ревкоме было холодно. Уголь расходовался лишь на приготовление пищи. За столом, в оленьей куртке и широких меховых штанах, сидел Лось. Старый красноармейский шлем плотно обхватывал голову. Русая окладистая борода лопатой закрывала грудь.

Лось о чем-то напряженно думал, опустив голову; он будто погрузился в решение очень сложной и замысловатой задачи. Изредка он поднимал голову, и тогда из-под нависших густых бровей светились живые голубые глаза.

Жуков ходил по маленькой комнате и рассказывал о местных людях. Он тоже был одет очень тепло. Меховые торбаза были подвязаны к поясу, теплый лисий малахай с длинными ушами, спускавшимися до пояса, делал его высокую фигуру еще выше.

- То, что ты мне рассказываешь, очень интересно, - сказал Лось. - С этими обычаями и нравами мне нужно разобраться в первую очередь, иначе здесь столько дров наломаешь, что сам будешь не рад. Трудно мне будет, Андрюша, не привык я семь раз отмеривать, но вижу, что сплеча тоже рубить нельзя. Вот какая загвоздка. Ты, Андрюша, я смотрю, хорошо понял душу этого народа. Поэтому, браток, ты того, в случае чего одергивай меня, не стесняйся. Вообще мы с тобой должны установить такие отношения что всякую субординацию побоку. Нам нужно стать друзьями, обязательно.

Лось был когда-то хорошим машинистом, но с тех пор, как отпала необходимость командовать бронепоездом, он больше не видел паровоза. Последний раз, проходя мимо владивостокского вокзала, Лось остановился около железнодорожной линии и долго слушал, как в разных местах на берегу Тихого океана перекликались гудки советских паровозов. А здесь, на берегах Ледовитого океана, слышен лишь вой пурги да скрежет полярных льдов.

- Андрей, а какие ты инструкции получил в губревкоме, выезжая сюда? Я ведь тогда не успел ознакомиться с ними.

- Самое главное, Никита Сергеевич, - это предварительное знакомство с краем, с народом. Так мне сказал и председатель губревкома Вольный: пока знакомься с народом, возьми на учет всех торговцев.

- Связь на собаках с Петропавловском, выходит, возможна?

Жуков усмехнулся.

- Конечно. Вот я приехал же сюда. Но практически она бесполезна. Я ехал четыре месяца.

Лось закусил бороду и сказал:

- Вот, черт возьми! Как же мы будем жить здесь? От парохода до парохода? Надо хлопотать о радиостанции... Ну, Андрюша, рассказывай дальше.

Снова зашагав по комнате, Жуков продолжал:

- Административно эта окраина оформилась лишь перед революцией. Царский начальник уезда в тысяча девятьсот пятнадцатом году сделал попытку установить старостат, но ничего из этого не получилось. Этот начальник больше интересовался пушниной из казенного склада, беспробудно пьянствовал. Казаки не уступали своему начальнику. Да их было всего четыре человека. Умирая в тысяча девятьсот шестнадцатом году от белой горячки, уездный начальник Дяденко завещал похоронить его на высокой сопке при входе в бухту Провидения, чтобы он "смог видеть проходящие корабли".

- Хитрый хохол был! Не иначе как мой земляк, - сказал, усмехнувшись, Лось.

- Край управлялся по неписаным законам кучкой продувных торгашей. Живут здесь и пришельцы с Аляски.

- Выгоним! - резко сказал Лось.

- Это люди самых различных национальностей, - рассказывал Жуков, норвежцы, датчане, американцы, латыши, осетины, русские, ингуши, украинцы. Есть немец, есть баптист-австриец, бывший военнопленный. Многие из них поженились на чукчанках, на эскимосках и прижились здесь. Свои родственные связи они используют главным образом в торговых делах. Местные кулаки посредники между ними и большой кочевой группой оленеводов. Каждый из пришельцев живет замкнутой жизнью, общаясь только с приходящими к ним с Аляски шхунами... Из местных - самый крупный торгаш Алитет. Он держит в руках всю тундру.

- Ничего! Выметем всю эту нечисть, Андрюша. Но, я смотрю, ты действительно здорово разобрался со всем этим делом.

Лось экономно подсыпал в камбуз каменного угля и подшуровал.

- Никита Сергеевич, меня поражает здесь необычайная любовь этих людей к детям. Они разговаривают с детьми, как со взрослыми. И, странное дело, иногда советуются с ними. Многие охотники и старики подружились со мной, видя мое хорошее отношение к детворе. Я в Петрограде еще знакомился с этим краем у Тана-Богораза.

В этот вечер Лось долго писал при свете маленькой керосиновой лампочки. Наконец он положил карандаш на стол, аккуратно свернул бумажку и, подавая ее Жукову, сказал:

- Это о связи. Копию только надо оставить. Придется писать годовой отчет, понадобится.

Жуков заделал почту в конверт и опустил в "почтовый ящик" очередную проблему.

В ревком смело забежали ребятишки.

- Садитесь, садитесь, - обрадовался Лось, пододвигая скамейку.

- Это, Никита Сергеевич, мои ученики. Читать немного некоторые научились. Может быть, комсомольцами будут.

- Обязательно будут!

Ребята, услышав лай собак пробежавшей нарты, устремились на улицу.

- Вот ты сказал, Андрей: может быть, будут комсомольцами. А ведь мы не можем организовать ни партячейку, ни комсомольскую ячейку. Я один здесь член партии, а ты один комсомолец... И, несмотря на это, мы будем принимать их в партию, и в комсомол. Мы не формалисты и будем исходить из существа дела, из обстановки. Мы будем принимать в партию всех, кто пойдет за нами по пути строительства новой жизни, пусть даже они будут неграмотными.