Георгий Холопов - Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1) Страница 35

Перед Кировым на верстак поставили ящик с медными пулями, рядом другой - с гильзами, потом третий - с готовыми патронами.

- Сдержали свое слово. Молодцы ребята! - Киров стал перебирать патроны.

- Рабочее слово - крепкое слово! - Петр Степанович вытащил из кармана несколько патронов со свинцовыми пулями, бросил их в ящик. Посмотрел поверх очков на Кирова. - Пожалуй, наши не отличишь от настоящих?

- Не отличишь! - Киров снова стал перебирать патроны. - Превосходная работа!

Петр Степанович привлек к себе Анатолия Семячкина, который стоял рядом, надвинув на глаза рваный отцовский картуз с лакированным козырьком, и по-мальчишески восторженно прислушивался к разговорам старших...

- Вот кто у нас герой! Он возглавил ребятишек с Эллинга собирать гильзы.

- Придется отметить работу сборщиков, наградить каждого новой рубашкой. Анатолию выдадим отрез на костюм! Как, товарищи?

- Ребята стоящие, - сказал Петр Степанович и, вытащив из ящика штамп, начал объяснять, как обновляют старые гильзы после обжига. - У нас к вам просьба, Сергей Миронович: оставьте первую партию патронов для заводского отряда, для наших пулеметов.

- Только давайте договоримся об условиях... Чтобы ни одна пуля не пролетела мимо врага!..

За всех ответил Анатолий:

- Пусть только они, гады, сунутся! - И он потряс сжатым кулаком.

Все рассмеялись.

- Правильно, Толя. Отобьем охоту восставать против Советской власти! - Петр Степанович обнял мальчика.

В сопровождении Анатолия Киров с завода направился в город. Время уже было позднее, смеркалось. Дула моряна. Шел мокрый снег.

Подняв худенькие плечи, спрятав под мышками руки, весь пронизываемый холодным морским ветром, Анатолий торопливо, сбиваясь, рассказывал Кирову о том, как еще недавно он с родителями жил на рыбных промыслах, в шалашах и землянках, как зимой переселялись в город, ютились в ночлежных домах... Отец умер от пьянства, мать сошла с ума. Он остался сиротой, ночевал под мостами, пока его не приютил у себя Петр Степанович.

"Надо его одеть, обуть, устроить в школу. Парень-то славный, - думал Киров, слушая Анатолия. - Что бы ему подошло из моих вещей? Сапоги могут подойти - обернет ногу портянкой и будут в самый раз... Гимнастерку можно укоротить... У Георга хорошо бы взять шлем... Все равно не носит, а парню в нем будет тепло... Теперь задача: достать ему пальтишко. Может быть, что-нибудь подходящее найдется на складах?"

- Тебе, Толя, надо учиться. Сколько ты классов кончил?

- Две зимы ходил в школу.

- Этого мало. Надо учиться дальше. Вырастешь, будешь большим - тогда поздно будет наверстывать упущенное.

- А где жить? Как кормиться?

- Устроим тебя в приют. Будешь там жить и учиться.

- Нет, в приют я не пойду, - с каким-то ожесточением проговорил Анатолий. - Там холодно, клопы, кормят баландой. Я пока поживу у Афонина. Старик хороший. И старуха ничего, только поворчать любит... ну, как все старухи!..

- А мы можем навести порядок в приюте. Это в наших силах. - Киров искоса посмотрел на Толю и вздохнул. - А вообще-то жить в приюте несладко. Сам три года жил, знаю приютские порядки.

- Вы жили в приюте? - Анатолий недоверчиво посмотрел на Кирова. - Вы это нарочно?.. Подбодрить меня?..

- Нет, зачем же!.. Это правда, Толя... У нас с тобой приблизительно схожие биографии. Я тоже не помню отца: он умер рано, где-то на заработках в Вятке. Плохо помню и мать: она надорвалась на непосильной работе и тоже рано умерла... Но у меня, Толя, была хорошая бабушка. Благодаря ее стараниям я попал в приют, или, как его раньше называли, дом призрения маленьких сирот, учился в приходской школе. Ее же заботами и хлопотами уржумские благодетели отправили меня потом учиться в промышленное училище в Казани. Но бабушка тоже давно умерла. Остались теперь у меня две сестрички...

Киров попытался представить сестер Анну и Лизу взрослыми - с ними он не виделся больше десяти лет - и не мог: они ему все казались такими же, как и в детстве, с короткими косичками, в коротких платьицах, босые...

- А вы, товарищ Киров, откуда родом? Здешний или приезжий?..

- Выходит, что приезжий, Толя... Родился я на севере, далеко от Астрахани, в тихом и сонном купеческом городке Уржуме. Ты, пожалуй, и не слыхал про такой город?..

- Уржум? - произнес Анатолий. - Смешное название!

- По-марийски - есть такая народность марийцы - это означает: "увидел белку".

В двенадцатом часу ночи, после заседания ревкома, Киров вместе с Чугуновым пошел в кремль.

На улице было холодно, крепчала моряна, накрапывал дождь.

- Стоило бы совсем перебраться в кремль, - сказал Чугунов. - Так оно было бы спокойнее.

- И в городе ничего не случится, - ответил Киров.

- Плохо ты знаешь Астрахань, Сергей Мироныч. Ой, плохо! И пролилось же здесь кровушки! - Чугунов взял Кирова под руку. - В прошлом году, в январе, тоже думали, ничего не случится. А случилось!.. Спасибо дедушке-кремлю. Выручил. Целых две недели защищались за его стенами. Их ведь никакими пушками не возьмешь. Сложены в двадцать кирпичей. Вот как строили!

- Да, хорошо строили, - согласился Киров, ощупью продвигаясь вперед. - А вот то, что на улице такая темень, не делает тебе чести.

- А я специально потушил фонари. В темноте не сразу и поймешь, какие части стягиваем в кремль. Пусть бесится вражья агентура!

- Ты думаешь, они не знают, какие части в гарнизоне? Недооцениваешь врагов!

Чугунов подумал, сказал:

- Выходит, что перестарался! - И чистосердечно признался: - Я даже дал команду - чтобы шли тихо, без всяких там разговорчиков и папиросок. На цыпочках у меня, одним словом...

По направлению к кремлю как раз шла какая-то пехотная часть.

- Может быть, это мятежники идут? - пошутил Киров.

- Ну, что ты!.. - Чугунов вздрогнул, нырнул в темноту, вернулся. Идут моряки Ульянцева Тимофея Ивановича.

- Нехорошо получается, - сказал Киров. - Золотой народ, а заставляем в таком мраке грязь месить. Я бы на твоем месте поступил иначе: зажег бы все фонари и части гарнизона повел бы в кремль с духовым оркестром, под бой барабанов! От одного этого у многих белогвардейцев затряслись бы поджилки. Что, не так?.. Ведь мы законная рабоче-крестьянская власть, а устраиваем какую-то тайную вечерю.

Чугунов не ответил. Он думал.

В проходной кремля начальник караула раскрыл тетрадь и доложил Чугунову о прошедших частях гарнизона.

В кремле уже находились Сводный Коммунистический отряд Аристова, отряд Нефедова, отряд Командных курсов.

- Усилить охрану на башнях и глядеть в оба! - приказал Чугунов и повел Кирова через кремлевский двор в свою временную резиденцию. Подумав над словами Кирова, сказал: - В следующий раз я так и сделаю, как ты советуешь.

- Как именно? - не понял Киров.

- Части гарнизона поведу в кремль при фонарях и с духовым оркестром.

Киров рассмеялся:

- Ты что думаешь, мы все время только и будем заниматься тем, что усмирять мятежников? Нет, на этот раз, если они выступят, навсегда отобьем охоту восставать против Советской власти.

Они поднялись наверх, прошли длинный коридор.

В приемной губвоенкома было людно и шумно. Здесь собрались командиры и комиссары частей и отрядов, вызванные на совет штаба обороны.

Чугунов провел Кирова в свой кабинет.

Развернув на столе карту города, он сходил за чаем, достал из шкафчика коробку леденцов.

- Выпей чайку и немного отдохни. Соберутся на совет штаба, потом не скоро всех разгонишь, - посоветовал он Кирову.

- Спасибо, Петр Петрович, - поблагодарил Сергей Миронович. - Сам бы тоже отдохнул, выглядишь... неважнецки.

- Да, мне все говорят об этом в последнее время, - горестно вздохнул Чугунов. - Да что тут поделаешь?.. Чахотка!.. Кашель замучил!.. Я ведь, дорогой товарищ Киров, нажил эту проклятую болезнь в бондарных мастерских Форпоста. Подростком начал работать у всяких там тишечкиных, горюновых, заваруевых... Известные на Форпосте кровососы... С утра до вечера только и знаешь - пилишь, строгаешь, гнешь дубовую клепку, вяжешь обручи, сбиваешь упругие, как мячи, жировые и икорные бочки, заливную "посуду"... Хозяевам одна прибыль, а работникам - чахотка... Так-то!.. - Чугунов грустно посмотрел на Кирова. - Но ничего!.. Все это даром не прошло. Я всю эту капиталистическую механику понял, будучи еще подмастерьем. В партию ведь я вступил еще в пятом году...

Чугунов ушел, старательно прикрыв за собой массивную дверь. Почему-то он страшно разволновался, вот так, ни с того ни с сего, поведав Кирову о своей жизни!.. Человек он был суровый и жалеть себя не любил, да и не умел...

Он прошел в конец коридора, где в одной из пустующих комнат была устроена небольшая мастерская. Чугунов открыл дверь, на него пахнуло холодом. Стекла были покрыты инеем. Несмотря на это, он снял шинель и принялся было строгать доску, но руки не слушались его, коченели от холода. Тогда Чугунов отложил рубанок, открыл тумбочку и, похлопав в ладоши, достал бутылку с остатками спирта, налил себе полкружки и, запрокинув голову, одним махом опорожнил ее... На какое-то мгновение у него перехватило дыхание, брызнули слезы...