Георг Пфайльшифтер - Теодорих Великий Страница 35

«Он созвал князей и других знатных людей своего народа и заявил, что теперь королем будет Аталарих, десятилетний ребенок, сын его дочери Амаласунты и уже оставившего этот мир Эвтариха. Он призвал их выполнить его последнюю волю: они должны чтить своего нового короля, любить сенат и весь римский народ и показать себя истинными друзьями в первую очередь, конечно же, Бога, а затем — византийского императора».

Теодорих ушел из жизни, так и не успев осуществить свое последнее, самое горячее желание отомстить вандалам. Но он оставил этот мир с сознанием того, что все более или менее серьезные конфликты в Италии улажены и опаснейший кризис последних лет миновал.

Известие о смерти короля повергло готов в глубокий траур, так как эта потеря была для них невыразимо тяжелой и, в буквальном смысле слова, непоправимой. Такие же чувства испытывали и дружественные готам римские аристократы, и основная масса римского народа. И даже те знатные римляне, которые пострадали во время сотрясавших страну междоусобных конфликтов, были опечалены смертью короля, так как понимали, что именно ему они обязаны многими плодами мирной жизни. Уже упоминавшийся нами выше церковный (ортодоксальный!) хронист середины VI века писал об усопшем Теодорихе:

«Он был превосходным королем, любившим всех своих подданных, и правил 33 года. При нем итальянцы вкушали плоды мира, который длился 30 лет и который сохранился и при его наследниках. Почти все задуманное он выполнил. Так царил он и над готами, и над римлянами, и, в то время как он сам принадлежал к арианской секте, он позволил римлянам, как и во времена императоров, жить по своим законам… Он не предпринял никаких действий против Ортодоксальной Церкви. Он дал народу столько цирковых и других театральных зрелищ, что сами римляне стали сравнивать его с Траяном и Валентинианом I: так похоже было его правление на правление тех императоров. За то, что Теодорих дал готам Кодекс законов, они назвали его самым великим королем из тех, кто когда-либо правил ими. И хотя он был не слишком образованным человеком, его природная мудрость была столь велика, что и сегодня многие вылетевшие из его уст выражения используются народом как поговорки. В память о нем я не могу отказать себе в удовольствии привести хотя бы несколько подобных примеров. Он любил повторять: „Если тобой правят золото или злой дух, скрыть это — невозможно" И еще он говорил: „Плохой римлянин с удовольствием стал бы готом, а плохой гот — римлянином" Есть множество примеров того, что при решении юридических вопросов Теодорих был таким же мудрым, как и царь Соломон, но я ограничусь лишь одним, весьма емким замечанием: „О нем можно рассказывать без конца" Нет никаких сомнений в том, что ортодоксальный клир в Равенне будет хранить добрую память об арианском короле в течение долгих лет после его кончины!».

Византиец Прокопий — еще один современник Теодориха, мнению которого вполне можно доверять, — оставил нам свое суждение о короле остготов:

«Любовь и уважение, с каким готы и римляне относились к нему, были безграничными — что в общем-то не слишком свойственно человеческой натуре. Его смерть поселила в сердцах его подданных непреходящую тоску по такому правителю».

Теодорих действительно пользовался у римлян большим уважением и большой любовью, так как он на протяжении всей своей жизни, подобно лучшим из римлян, искренне верил в Римскую империю. Он видел свою основную жизненную задачу в том, чтобы защищать именно эту Империю, что, впрочем, нисколько не мешало ему заботиться и о благополучии своего собственного народа. В главной стране распавшейся Империи он и его остготы взяли под свою защиту все ценности римского мира, и, прислушиваясь к своему сердцу, Теодорих ощущал в нем радость сильного варвара, видевшего, как вновь начинает расцветать постепенно приходившая в упадок римская культура. Он был самым великим из тех германских королей, которые главной целью своей жизни считали достижение в римском мире статуса, равного императорскому. А вот расширить эти рамки, попытаться встать над этим римским миром — такого у Теодориха и в мыслях не было. Только в Империи и с Империей хотел он жить. И тем не менее он не был ее органичной частью. Именно поэтому Империя — как только она почувствовала, что Теодорих и его остготы могут задуматься об изменении существующего статус-кво, — постаралась избавиться от них, и в конце концов ей это удалось. Силы, с помощью которых Теодорих мог бы удержаться в центре Империи, были в тот момент времени, к сожалению, явно недостаточными. Поверхностный наблюдатель, возможно, сказал бы, что все дело здесь — в романтизме германских идеалистов, который не давал проявиться созидательному началу в характере Теодориха. Но в этом смысле Теодорих вовсе не был ни романтиком, ни идеалистом. Он обучался в школе византийской дипломатии и благодаря полученному на Востоке опыту имел вполне ясное представление о политических реалиях. И с самого начала своего правления Теодорих, по всей вероятности, знал о шаткости и опасности своего положения, о том, что реальную власть может дать только превосходство своих вооруженных сил над силами противника. Такого превосходства у Теодориха не было, и он прекрасно понимал, что любая попытка изменить существующее положение дел в Италии — даже если допустить, что он задумывался над этим, — обречена на провал. Понимание этого факта обусловило основной лейтмотив внешней политики Теодориха — стремление к сохранению мира. Но остготский король хорошо знал, что для планомерного проведения такой внешней политики нужны не только декларации и дипломатическая сноровка, но и крепкая самодержавная власть. То, что он хотел осуществить, было одним из проявлений пангерманизма, который он намеревался противопоставить римской государственной идее, воплощенной в Византийской империи. Как мы уже знаем, Теодорих затратил очень много сил на то, чтобы создать крепкий альянс братских германских государств, который мог бы успешно противостоять мощной Византии. Идея была очень хорошей и, надо сказать, вполне реализуемой. Подобная коалиция наиболее известных германских народов достаточно легко и на весьма продолжительное время могла бы предотвратить — поскольку они держали в своих руках всю территорию бывшей Западной Римской империи — вторжение Византии на их земли. Если бы Теодориху удалось реализовать этот замысел, то и Италия, и провинция Африка стали бы развиваться точно так же, как и находящееся в Испании Вестготское королевство. Да и история всей Западной Европы уже начиная с VI века пошла бы по совершенно иному пути, если бы германские государства сумели объединить свои усилия.

Человека, который, руководствуясь эгоистическими соображениями своей экспансионистской политики, помешал упомянутому выше развитию событий, подав тем самым дурной пример своим наследникам; который, в отличие от Теодориха, якобы проявил политическую прозорливость, стали восхвалять как правителя, «сумевшего осуществить государственную реорганизацию Западной Европы», как короля, «ощутившего веяния времени и проложившего новые пути». Этим человеком был Хлодвиг, основатель Франкского королевства. Оценка его деятельности зависит от того, как относиться к идее Теодориха об ограничении власти византийских императоров путем создания союза всех находящихся в Западной Европе германских государств. Если видеть в создании такого союза одну-единственную возможность, позволявшую сохранить на исторической сцене два самых храбрых и самых талантливых германских народа — вандалов и остготов, тогда оценку политики Хлодвига следует давать именно с этой, общегерманской точки зрения. А если эту точку зрения отвергнуть, тогда можно начать сравнивать, какого фактического успеха добились в своей политике оба этих сильных соперника. В начале противостояния Теодориха и Хлодвига трудно было отдать кому-либо из них предпочтение. Но если принять во внимание конечный результат правления каждого из них, придется признать, что франк добился гораздо большего политического успеха. А был ли этот успех достигнут только благодаря тому, что Хлодвиг проявил себя более талантливым правителем, чем Теодорих? Я думаю, что нет. Ни в коем случае не отрицая того, что Хлодвиг был умным и дальновидным политиком, я все же настаиваю на том, что созданное им королевство обязано своими успехами прежде всего тому обстоятельству, что они были Достигнуты на провинциальной территории; на той земле, которая находилась весьма далеко от обоих центров Империи. И на этой территории жили германцы, из которых Хлодвиг мог постоянно формировать свои новые воинские подразделения. Но все эти благоприятные факторы никак нельзя считать личной заслугой Хлодвига; точно так же как и Теодорих не был виноват в том, что он находился в Италии, а не на отдаленных от центров Империи территориях. Сама судьба поставила перед ними совершенно разные задачи. Но и тот и другой, будучи на редкость талантливыми людьми, вкладывали в решение этих задач всю свою энергию. А поскольку история наделила Теодориха — несмотря на то что ему не удалось добиться длительного политического успеха — определением «Великий», приходится признать, что он был одним из ее любимцев. И, на мой взгляд, он заслужил право называться «Великим» гораздо больше, чем Хлодвиг. Изо всех германских правителей того времени это определение больше всего подходит именно к Теодориху, так как он был единственным королем, кто считал важнейшей целью проводимой им внутренней политики создание и сохранение величайших культурных ценностей. Насколько мне известно, Хлодвиг не придавал этому ровным счетом никакого значения. Конечно же, в какой-то степени на отношение Теодориха к культуре влияла духовная атмосфера той страны, которой он правил. И тем не менее нет ни малейших сомнений в том, что самой натуре остготского короля высокая культура римского мира была намного нужнее, чем Хлодвигу, который «едва ли был чем-то большим, чем варвар и удачливый воин». Если бы волею судеб Хлодвиг оказался на месте Теодориха, вряд ли бы он отнесся ко всему римскому с таким пониманием и такой любовью; но в любом случае принявший ортодоксальное христианство франк постарался бы помочь выполнению реституционных планов византийского императора и итальянских ирредентистов, причем жертвами этих стараний стали бы все готы, исповедующие арианство.