Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - Александр Анатольевич Васькин Страница 35

был достоин народа. Россия, мощное, обширное государство, столь сильно явившееся в мире, не имеет ни одного памятника, который был бы соответственен ея высоте. Я желал, чтобы этот памятник был таков. Но чего можно было ждать от наших художников, кроме бледных произведений школы, бесцветных подражаний! Следовательно, надлежало обратиться к странам чуждым. Но разве можно было ждать произведения народного, отечественного, русско-религиозного от иностранца? Его произведение могло быть хорошо, велико, но не соответствовать ни мысли отечества, ни мысли государя. Я понимал, что этот храм должен быть величествен и колоссален, перевесить, наконец, славу Храма Петра в Риме, но тоже понимал, что, и выполнив сии условия, он еще будет далек от цели своей. Надлежало, чтоб каждый камень и все вместе были говорящими идеями религии Христа, основанными на ней, во всей ее чистоте нашего века; словом, чтоб это была не груда камней, искусным образом расположенная; не храм вообще - но христианская фраза, текст христианский... Но каков же храм чисто христианский? “Вы есте храм Божий и Святой Дух в вас обитает”. И следовательно, из самой души человека надлежало извлечь устройство храма».

12 октября 1817 года, через пять лет после того, как французы оставили Москву и бросились бежать из России по Калужской дороге, произошла торжественная закладка храма на Воробьевых горах в присутствии императора Александра Павловича. Закладка была совершена весьма торжественно, особенно запомнились многим слова архиепископа Августина: «Где мы? Что мы видим? Что мы делаем?» Как оказалось впоследствии, слова эти были пророческими.

Свидетельницей сего торжественного события стала Елизавета Петровна Янькова (1768-1861), чего только не повидавшая на своем почти столетнем веку. Мы благодарны ей сегодня за то, что она оставила после себя замечательные «Рассказы из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово». Вот что поведала Янькова: «В 1817 году прибыл в Москву в сентябре месяце двор, и в октябре месяце столица была свидетельницей великого торжества, какого она, может быть, вторично никогда и не увидит: закладки храма Христа Спасителя на Воробьевых горах. Покойный государь Александр Павлович, находясь в 1812 году в Вильне, в самый день Рождества Христова издал манифест, в котором было сказано, что в память освобождения Москвы от неприятеля будет воздвигнут храм во имя Христа Спасителя. Это известие, скоро распространившееся по России, всех приводило в восторг, потому что говорили о таком великолепном и обширном храме, каковых не было, нет и не будет.

Долго не знали, где выберут место для этой диковины, наконец говорят: “На Воробьевых горах. - Как на Воробьевых горах? Да там сыпучий песок. - Ничего, - отвечают, - можно везде строить, лишь бы хорош был бут; ежели целый город как Петербург выстроен на болоте и на сваях, отчего на песчаном месте не построить храма? - Да кто же станет за город ездить, когда в осеннее и весеннее время чрез Девичье поле ни пройти ни проехать нельзя? -Нужды нет, храм велено там строить, потому что там в 1812 году стоял последний неприятельский пикет”.

И вместо всеобщего восторга стали говорить шепотом, что храму не бывать на Воробьевых горах.

План чертил какой-то очень искусный архитектор Витберг, и говорят, что чертеж так полюбился государю императору, что он заплакал и сказал: “Ну, я не думал, что кто-нибудь так угадает мою мысль”. Это все было на моей памяти: и начало, и конец Воробьевского храма. История долго тянулась, лет десять или более, и дело кончилось тем, что чрез интриги погубили бедного Витберга, человека очень честного и, говорят, великого художника и знатока в своем деле.

Помешал не песок и не отдаленность местности, а то, что Витберг был человек непрактический и думал все сделать без подрядов и без взяток, ну, конечно, и попал впросак. Но самая пущая для него была беда, что он попал между двух огней: между графом Аракчеевым и князем Голицыным, министром духовных дел; они друг другу солили и вредили, а Витберг из-за их вражды погиб ни за что ни про что .

Сколько лет подготовляли местность для закладки храма, я не сумею сказать ; знаю только, что торжество происходило 12 октября 1817 года. В то время ходила по рукам рукописная тетрадь, в которой было подробное описание всех церемоний, и я для памяти велела эту тетрадь списать.

За несколько дней до закладки разносили по домам печатные объявления, где ехать и как что будет происходить. Я долго не могла решиться, откуда лучше смотреть - с Пречистенки ли из нашего строившегося дома, или попасть на самую закладку. Наконец, решила я отправиться на Воробьевы горы, и хотя по моему чину мне нигде и места не было, но нашлись добрые люди, и я все видела лучше многих сенаторских и генеральских жен. Тогда московским генерал-губернатором был граф Тормасов, поступивший после графа Ростопчина, а архиереем - преосвященный Августин; военным парадом распоряжался граф Петр Александрович Толстой.

Мы очень рано выбрались из дома и поехали на Девичье поле; народ валил толпой, карет ехало премножество, несмотря на то, что был резкий ветер и очень холодно; небо было самое осеннее: так и ждали, что вот-вот посыпет снег или сделается изморозь, и потому на том месте, где должна была совершиться закладка, устроили для высочайших особ палатку с каминами.

Обедню должны были совершать в маленькой церкви (Тихвинской Богоматери) и в Лужниках, за Девичьим полем, за рекой, через которую перекинут был мост, и пришлось идти пешком, и то два лакея с трудом нас провели; экипажи отсылали Бог весть куда...

Благовест в Лужниках начался в восемь часов утра, а приезд духовенству и светским властям и всем знатным особам был назначен в девять с половиною часов. Войска были расставлены от Кремля по Моховой, Пречистенке, Девичьему полю до Воробьевых гор, по одной стороне в четыре ряда. Артиллерией командовал генерал-майор Павел Иванович Мерлин.

В одиннадцать часов утра мгновенно раздавшийся по всей Москве колокольный звон и полковая музыка возвестили, что высочайший поезд следует из Кремля. Стечение народа было неисчислимое: кроме зрителей во всех окнах всех домов (на тех улицах, по которым надлежало проезжать высочайшим особам) народ был везде - на балконах, на заборах, на крышах, на подмостках, где их можно устроить.

Государь император Александр Павлович, великий князь Николай Павлович и принц прусский Вильгельм в сопровождении генералитета изволили ехать верхом, а государыни императрицы - Елизавета Алексеевна и Мария Федоровна - и великая княгиня Александра Федоровна в парадной карете в восемь лошадей.