Геогрий Чернявский - Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 Страница 36

Как видно из последовавших за этим документов, Троцкий фактически возглавлял Федеративный совет, являлся автором все новых и новых его постановлений. Им была написала резолюция протеста против приказа петербургского генерал-губернатора Д.Ф. Трепова о том, что устройство митингов и демонстраций разрешается только в трех специально отведенных для этого местах. «Мы заявляем, – говорилось в резолюции, – что будем по-прежнему собираться в университетах, на заводах, на улицах и во всех других местах, где найдем нужным» [410] .

Но третьим, причем главным, направлением стала работа в Совете. В Петербургском Совете Троцкий, являвшийся нефракционным социал-демократом, сотрудничал с меньшевиками Д.Ф. Сверчковым и П.А. Злыдневым, большевиками А.А. Богдановым [411] , Б.М. Кнунянцем и П.А. Красиковым, эсерами В.М. Черновым [412] и Н.Д. Авксентьевым [413] . Поначалу большевики, особенно Богданов, заняли довольно агрессивную позицию. Богданов огласил план: внести в Совет предложение немедленно признать и принять социал-демократическую программу и добиться передачи большевикам руководства Советом, а в случае отрицательного решения – выйти из состава Совета. Поступившие возражения были им отвергнуты. Через несколько дней Красиков (он выступал в Совете под псевдонимом Антон) внес в Совет предложение именно в этом духе. Оно, естественно, принято не было. Выйти из Совета большевики, однако, сочли нецелесообразным [414] .

Сам ход событий – рост влияния Петербургского и других Советов, а затем и позиция возвратившегося в ноябре в Россию Ленина – заставил их отчасти отказаться от сектантского настроя. Поначалу большевики относились к Советам подозрительно, так как видели в них осуществление идеи о «неоформленных классовых организациях» как центрах сплочения пролетариата, которую проводили меньшевики, оценивали это как отказ от идеи захвата власти, отказ социал-демократии от непосредственного руководства неорганизованным движением [415] . Но тот факт, что Советы превращались в значительную силу, заставлял большевиков считаться с реалиями. Ни на заседаниях Исполкома Совета, ни на его пленарных заседаниях разногласия между большевиками и меньшевиками отчетливо не проявились, точно так же, как не было существенных расхождений между социал-демократами и социалистами-революционерами. В текущей работе догматические споры отходили на второй план, преобладало сотрудничество, в обеспечение которого Троцкий внес безусловный вклад. Он, в частности, поддерживал умеренные предложения эсеров, которые выступали против введения явочным порядком восьмичасового рабочего дня, чрезмерного увлечения политическими стачками и т. п.

В первый день работы Совета его председателем было избрано случайное лицо – меньшевик Саул Зборовский по кличке Кузьма, но он проявил полную неспособность к организационной деятельности и уже на следующий день был заменен присяжным поверенным Г.С. Хрусталевым [416] , который работал в Совете под псевдонимом «рабочий Носарь» и стал известен как Хрусталев-Носарь. Однако и новый председатель не проявлял сколько-нибудь плодотворной активности. Его роль сводилась главным образом к формальному проведению заседаний при весьма относительном соблюдении порядка дня и регламента, с которыми совладать он подчас не был в состоянии. В этих условиях роль Троцкого все более возрастала. Он выступал со все новыми и новыми инициативами. Прокурор С.В. Завадский, позже ведший судебное дело членов Совета, высказывал мнение, что Хрусталев был «просто пешкою революции, идя на поводу, как и многие другие, у Троцкого» [417] . В этой оценке было явное преувеличение, но часть истины она отражала.

Ленин, похоже, завидовал тому, что именно Троцкий, а не он сам выступал в качестве «народного трибуна» в условиях революции. Луначарский вспоминал, как в его присутствии кто-то сказал Ленину: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете – Троцкий». Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом выдавил: «Что ж, Троцкий завоевал это своей неустанной работой и яркой агитацией» [418] .

Включившись в работу Совета 15 октября, Троцкий уже 18 октября, то есть на следующий день после появления царского манифеста, стал одним из руководителей организованной Советом демонстрации. Ночь на 18 октября он провел в квартире военврача Литкенса. Утром Литкенс вошел в его комнату с улыбкой радостного возбуждения, держа в руках листок «Правительственного вестника». «Выпустили конституционный манифест!» – сказал он. «Не может быть!» – воскликнул Троцкий. Общее мнение было, что «это чудо совершила всеобщая стачка» и что «дураки испугались».

Однако радостная эйфория сменилась тревогой, как только Троцкий вышел на улицу и узнал, что ночью войска обстреляли Технологический институт, где проходило собрание и откуда, по слухам, была брошена бомба; а жандармский патруль разогнал небольшое собрание на Забалканском проспекте [419] . Троцкий направился в Совет, где уже было принято принципиальное решение о демонстрации. Некоторые наиболее рьяные ее организаторы требовали, чтобы Совет возглавил шествие к тюрьме Кресты с целью освобождения политических заключенных. Это была идея, навеянная рассказами о штурме Бастилии во время Французской революции конца XVIII в., о чем неоднократно вспоминала революционная пресса, проводя сопоставления двух революций. Исполком Совета, однако, колебался, боясь кровопролития. Тем не менее демонстрация состоялась. Во главе ее шли меньшевик Хрусталев-Носарь, большевик Кнунянц и нефракционный социал-демократ Троцкий, не собиравшиеся, впрочем, штурмовать Кресты. Демонстрантов они увели подальше от тюрьмы, и первоначальная идея взятия Крестов была оставлена [420] . Рядом находился Дом предварительного заключения, но и про него было сказано, что на подходах расставлены засады и в случае дальнейшего движения демонстрантов кровопролитие неминуемо. После краткого совещания революционеры решили обойти стороной и эту тюрьму [421] .

Демонстрация, однако, сохраняла весьма агрессивный характер. Она сопровождалась рядом летучих митингов, на которых выступали ее лидеры. Во время одного из них – возле здания столичного университета – Троцкий с университетского балкона произнес зажигательную речь, завершив ее достаточно театрально: «Какое великое торжество! Но не торопитесь праздновать победу: она неполна. Разве обещание уплаты весит столько же, как и чистое золото? Разве обещание свободы то же самое, что сама свобода? Кто среди вас верит царским обещаниям, пусть скажет это вслух: мы все будем рады видеть такого чудака» [422] .

Оратор поднял над головой листок с текстом манифеста царя, разорвал манифест на мелкие клочья и швырнул в сторону. Еще долгую минуту обрывки царского манифеста кружились над головами участников демонстрации, символизируя «бумажный характер» документа и мощь народа, который должен был его решительно отвергнуть [423] . «Я кричал им с балкона, что полупобеда ненадежна, что враг непримирим, что впереди западня, я рвал царский манифест и пускал его клочья по ветру. Но такого рода политические предупреждения оставляют только легкие царапины в сознании массы. Ей нужна школа больших событий» [424] , – заключал Троцкий через много лет.

1 ноября на заседании Совета произнесли приветствия представители польских национально-освободительных организаций, подчеркивавшие, что к гнету капиталистическому в царстве Польском присоединяется гнет национальный, что Октябрьский манифест царя ничего не дал польскому народу, что поляки будут продолжать свою решительную борьбу за национальное и социальное освобождение против русского царизма. Весьма любопытным было то, кто входил в состав польской делегации: граф Замойский, граф Красиньский, князь Любомирский, несколько католических священников и купцов, один крестьянин и один рабочий.

Тем не менее Троцкий, выступавший с ответной речью, тепло приветствовал делегатов. Он провозгласил: «То дело, за которое стоит польский пролетариат, есть наше дело; то дело, за которое стоим мы, есть его дело, и потому мы готовы протянуть руку польскому пролетариату для нашей общей борьбы» [425] . Нетрудно предположить, какова была внутренняя негативная реакция польских аристократов на это заявление социалистического оратора, но внешне они сохраняли на своих лицах самое приветливое выражение: объективно петербургские социал-демократы были их союзниками, хотя лидер Совета Троцкий взывал не к ним, а через их головы к польскому пролетариату.

К событиям в царстве Польском в качестве деятеля Совета Троцкий обращался и в следующие дни, причем связывал намечаемые акции с другими важными политическими событиями. В связи с польскими делами и волнениями в военно-морской крепости Кронштадт, в частности в связи сообщениями о том, что группа моряков крепости предана военно-полевому суду, Троцкий предложил Совету объявить в столице всеобщую забастовку. Надо сказать, что это решение не было произвольным. Ему предшествовали выступления на заседании представителей ряда предприятий Петербурга и профсоюзов, которые высказывались за политическую стачку. 1 ноября Совет одобрил подготовленную Троцким резолюцию о прекращении работы на всех предприятиях Петербурга в 12 часов дня 2 ноября под лозунгами: долой полевые суды; долой смертную казнь, долой военное положение в Польше и во всей России [426] . На второй день забастовки, 3 ноября, председатель Совета министров империи граф Витте обратился к ее участникам со следующей проникновенной телеграммой: «Братцы-рабочие! Станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Государь приказал нам обратить особое внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время – все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам расположенного и желающего вам добра» [427] .