Руслан Скрынников - Иван Грозный Страница 37

Образ могучего повелителя, нарисованный в царском послании, не раз вводил в заблуждение историков. Но факты ставят под сомнение достоверность этого образа.

Грозный жаждал всевластия, но отнюдь не располагал им. Он слишком живо чувствовал зависимость от своих могущественных вассалов. «Царские речи» по поводу боярского мятежа, известные нам по летописным припискам, не оставляют сомнений на этот счет. Страх перед боярской жестокостью, удручающее сознание своей ненадобности боярам — вот что скрывалось за его высокомерным третированием холопов-бояр.

Царь не желал обнаружить слабость перед Курбским, но в послании к нему не смог скрыть своих страхов. Тем ли бояре душу за нас полагают, писал Грозный, что всегда жаждут отправить нас на тот свет? Нынешние изменники, продолжал он, нарушив клятву на кресте, отвергли данного им Богом и родившегося на царство царя и, сколько могли сделать зла, сделали — словом, делом и тайным умыслом.

Известную откровенность в выражении своих тревог и сомнений царь Иван допускал не часто, и главным образом в исторических повествованиях о прошлом. Когда же дело касалось настоящего, он не желал дать противникам повода для торжества.

Так, Грозный не хотел признать, что его раздор с Боярской думой углубляется.

Среди бояр наших, писал он Курбскому, нет несогласных с нами, кроме только ваших друзей и советников, которые и теперь, подобно бесам, работают под покровом ночи над осуществлением своих коварных замыслов. Нетрудно догадаться, в кого направлены были царские стрелы. Курбского и его друзей царь считал приверженцами Старицких и участниками их заговора. Теперь он недвусмысленно грозил им всем расправой.

От современности царь обращал взоры к прошлому, и тут он не скупился на примеры, иллюстрировавшие боярскую измену. Если в приписках к Царственной книге Грозный пытался скомпрометировать Сильвестра и Адашева как косвенных пособников Старицких, то в своем письме Курбскому он одним росчерком пера превратил этих лиц в главарей заговора против династии. Изменники-бояре, писал Иван, «восташа яко пияни с попом Селивестром и с начальником вашим с Олексеем» (Адашевым), ради того чтобы погубить наследника царевича Дмитрия и передать трон князю Владимиру.

Вся аргументация послания Грозного сводилась к тезису о великой боярской измене.

Боярам, писал Грозный, вместо государственной власти потребно самовольство; а там, где царю не повинуются подданные, никогда не прекращаются междоусобные брани; если не казнить преступников, тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней. Боярскому своеволию царь пытался противопоставить неограниченное своеволие монарха, власть которого утверждена Богом.

На разные лады Грозный повторял мысль о том, что за «непокорство» и измену бояре достойны гонений. Он искал и находил множество доводов в пользу репрессий против знати. Его писания прокладывали путь опричнине.

Царь не жалел бранных эпитетов по адресу Курбского и всего его рода. Беглый боярин, по словам Ивана, писал свои изветы «злобесным собацким умышлением»,

«подобно псу лая или яд ехидны отрыгая». Между прочим, Курбский грозил Ивану тем, что не явит больше ему своего лица до дня Страшного Суда.

Эпистолия царя дошла до Курбского после того, как он переехал в Литву и получил от короля богатые имения. К тому времени его интерес к словесной перепалке с Грозным стал ослабевать. Беглый боярин составил краткую «досадительную» отписку царю, но так и не отправил ее. Отныне его спор с Иваном могло решить лишь оружие. Интриги против «Божьей земли», покинутого отечества занимали теперь все внимание эмигранта. По совету Курбского король натравил на Россию крымских татар, а затем послал свои войска к Полоцку. Курбский участвовал в литовском вторжении. Несколько месяцев спустя с отрядом литовцев он вторично пересек русские рубежи. Курбский благодаря хорошему знанию местности сумел окружить русский корпус, загнал его в болота и разгромил. Легкая победа вскружила боярину голову. Воевода настойчиво просил короля дать ему 30-тысячную армию, с помощью которой он намеревался захватить Москву. Если по отношению к нему есть еще некоторые подозрения, заявлял Курбский, он согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем неверность; на этой телеге, окруженный для большего устрашения всадниками, он будет ехать впереди, руководить, направлять войско и приведет его к цели (к Москве), пусть только войско следует за ним.

Курбский скомпрометировал себя. На родине даже его друзья, печерские старцы, объявили о разрыве с ним. Но было ли полным торжество царя? Ответ на этот вопрос пришел незамедлительно.

Будучи в Литве, Курбский упрекнул царя за «разврат» с Федором Басмановым.

Басмановых втихомолку поносили и в России. Однажды знатный воевода князь Федор Овчинин поссорился с Федором Басмановым и выбранил его за нечестивые деяния с царем. Фаворит отправился к царю и плача рассказал ему об оскорблении.

Разгневанный дерзостью Грозный пригласил Овчинина во дворец и после пира велел спуститься в винный погреб, чтобы закончить там праздник. Подвыпивший князь не расслышал угрозы в словах государя и отправился в погреб, где был задушен псарями.

Сын знаменитого фаворита правительницы Елены князь Федор Овчинин-Телепнев-Оболенский принадлежал к высшей знати и успел отличиться на военном поприще. Его беззаконное убийство вызвало протест даже со стороны лояльных по отношению к царю лиц. По словам осведомленного современника, митрополит и бояре отправились к Грозному и просили его прекратить жестокие расправы.

Митрополит Афанасий заявил публичный протест царю через несколько месяцев после избрания на митрополию. Новый владыка не собирался отказываться от традиционного права «печалования» за опальных.

Не зная подлинных причин выступления митрополита, очевидцы событий склонны были объяснить его тем огромным влиянием, которым якобы пользовался в Московии «граф» Овчинин. В действительности гибель Овчинина явилась не более чем поводом для выступления влиятельных сил, добивавшихся изменения правительственного курса и прекращения террора.

Внешне верноподданническое обращение подданных к царю разительно отличалось от гневных филиппик эмигранта Курбского. Но суть их была одна и та же. Духовенство и Боярская дума твердо потребовали от царя прекращения неоправданных репрессий.

Судя по письмам Курбского, требование о прекращении казней было одновременно требованием об удалении из правительства главного вдохновителя террора Алексея Басманова. Причастность сына Басманова к убийству Овчинина давала оппозиции весьма удобный повод для того, чтобы настаивать на отставке ненавистного временщика.

Знать открыто осуждала жестокость царя. Когда он велел казнить слугу Курбского Василия Шибанова и выставить его труп для устрашения, боярин Владимир Морозов тотчас же приказал своим людям подобрать тело и похоронить его. Грозный не простил Морозову его поступка. Боярина обвинили в том, что он поддерживает тайные связи с Курбским, и заточили в тюрьму.

Оппозиция со стороны бояр и высшего духовенства ставила царя в трудное положение. Даже лица, которые выдвинулись после отставки Адашева и стали царскими душеприказчиками, не внушали ему больше доверия. Один из членов регентского совета, князь Петр Горенский, получил приказ покинуть двор и отправиться в действующую армию. Прибыв к месту назначения, он попытался бежать за рубеж. Погоня настигла беглеца в литовских пределах. В цепях Горенский был доставлен в столицу и вскоре же повешен.

Грозный выразил недоверие некоторым влиятельным деятелям правительства Захарьиных и подверг кратковременному аресту своего душеприказчика боярина И.П. Яковлева-Захарьина. Еще недавно Иван IV видел в Захарьиных возможных спасителей династии, теперь и эта боярская семья оказалась под подозрением. Правительство Захарьиных, каким оно сложилось после отставки Адашева, фактически просуществовало не более четырех лет. Признанный глава этого правительства Данила Романович умер в конце 1564 г. Распад правительства Захарьиных расчистил путь к власти новым любимцам царя.

В целом кружок лиц, поддержавших программу крутых мер и репрессий против боярской оппозиции, был очень немногочислен. В него не входил ни один из влиятельных членов Боярской думы, за исключением разве что А.Д. Басманова.

Ближайшим помощником Басманова стал Афанасий Вяземский, расторопный обозный воевода, привлекший внимание царя во время полоцкого похода.

Протест митрополита и Боярской думы поставил вдохновителей нового курса в положение полной изоляции. Но именно это обстоятельство побуждало их идти напролом.