Семеновский Иавнович - Тайная канцелярия при Петре Великом Страница 37

В мольбах «всенижайшего раба», «птенца» Петра Великого, так и слышится боярин старого доброго времени, с прежними воззрениями на житейские отношения, способный дойти до ручного объяснения; но уж этот боярин старого закала — в иноземном кафтане, с уст его слышатся клятвы и заверения об оскорблении в лице его достоинства сановника, кавалера… и как бесстыдно лжет этот кавалер, чтоб только досадить своему врагу.

Дело кончилось ничем, так как кулачные схватки государственных людей того времени были явлениями довольно обыденными и постоянно преходились молчанием.

Не прошла только молчанием сенатская схватка Шафирова, Писарева и Меншикова. Первые два особенно должны были пострадать: над ними наряжена (9 января 1723 года) следственная комиссия, которая повела дело строго. С Шафирова скоро сняли знаки отличия, а за Писарева сильно начали опасаться его родные и друзья, так как на него поступило к следователям множество жалоб.

Впрочем, государь, карая драчливых «птенцов» своих, был это время постоянно весел и между государственными делами посвящал свои досуги на разнообразнейшие увеселения. Со свитою денщиков, зачастую окруженный «беспокойною братиею», т. е. «сумасброднейшим и всепьянейшим собором князь-папы», он разъезжал то в театр, устроившийся, по примеру Измайловского, в гошпитале, то на свадьбы, на публичные маскарады, то, наконец, на ассамблеи, на которые барабанный бой неустанно сзывал гостей; все дамы и девицы старше 10 лет непременно должны были являться в танцевальные собрания. Толстенькая герцогиня, «свет-Катюшка», вновь запорхала в этих собраниях… Она беззаботно любезничала с милыми кавалерами герцога Карла; то посылала им вафель с своего стола, то зазывала к себе и щедро угощала вином… Мать-старушка не вставала с постели, тем не менее не лишала себя удовольствия принимать в спальне гостей и угощать их настойками.

Государь, по приезде, посетил больную царицу Прасковью, обошелся с ней как нельзя ласковее и, не остановившись на одном визите, вскоре (20 января 1723 года), после пира у ее братца, приехал к ней в Измайлово и там веселился со свитою. Ничто не показывало, чтоб государь гневался на невестушку; самое дело Деревнина, казалось, его мало интересовало; он не спешил с судом и расправой. Зато не мешкала старушка и, несмотря на то, что не оставляла по болезни постели, не переставала заискивать и задабривать окружающих царя, его любимцев-денщиков… Почасту приглашаемые в Измайлово, они находили там самый радушный прием. Им особенно бывал доволен любимейший денщик Петра — Василий Петрович. Если б мы заехали в Измайлово несколько дней спустя после царского приезда, мы бы застали здесь Василия, осушающего стакан за стаканом. С ним бражничает братец царицы, сильно угощаются дамы, пьет, как денщик, сама кесарша Настасья Ромодановская, обыкновенная посетительница больной сестры своей — царицы… Больна вертушка Катерина Ивановна; она в кровати, сильно осипла, но болтает со стоящим подле нее камер-юнкером, дразнит гуляк и хохочет над ними.

Что до государя, то конец января и половину февраля 1723 года он был сильно занят процессом о поссорившихся сенаторах. 14 февраля дело было кончено.

Москва огласилась барабанным боем, возвестившим, что завтра последует в Кремле казнь бывшего государственного министра и вице-канцлера Шафирова. На другой день в 7 часов утра вокруг высокого помоста стояло бесчисленное множество народа, солдаты оцепляли место казни. Осужденного привезли на простых санях, под караулом из Преображенского приказа. В прочитанном приговоре возглашались разные злоупотребления по его делам, за которые виновный обрекался на смертную казнь отсечением головы. С него сняли парик, старую шубу и подвели к плахе. Вице-канцлер оборотился к церкви, осенил себя крестным знамением и, став на колени, положил голову на плаху. Но прислужники палача, имея ли на то особое приказание государя либо из усердия к делу, не оставили государственного министра в этом положении: они вытянули за ноги и растянули его на помосте, так что Шафирову пришлось лежать на толстом своем брюхе. Затем палач взмахнул вверх большим топором, и он упал — на скамью. Голова была пощажена государем. Смерть заменили ссылкою. Шафиров поднялся на ноги и со слезами на глазах сошел с помоста. Его повезли в здание Сената, где сенаторы подавали ему руку и поздравляли его с помилованием. Когда там же императорский лейб-хирург пустил ему кровь, во избежание дурных последствий от сильного потрясения, Шафиров сказал: «Лучше бы открыли мне большую жилу, чтоб разом прекратить мои мучения…»

Между тем у эшафота чинилась экзекуция: сенатскому секретарю Кирееву, по шафирскому делу, дано 14 ударов кнутом; на его же долю выпала двукратная пытка при производстве следствия; обер-прокурор и гвардии майор Писарев, грозный член тайного трибунала, разжалован в солдаты, а обер-секретарь Сената Позняков — в писаря. Между другими лицами пострадал и наш знакомый, князь Григорий Федорович Долгоруков; за пристрастие к Шафирову он лишен был чинов, посажен на дому под арест и присужден к денежному штрафу. Впрочем, государь скоро его простил. Равным образом вскоре употребил к делам Скорнякова-Писарева: бывший обер-прокурор послан надсматривать за работами на Ладожском канале. Точно так же не захотел царь потерять Меншикова, ни расстаться с ним. Вдобавок, за Меншикова, по обыкновению, ходатайствовала государыня Екатерина. Петр простил своего любимца (хотя следствие по одному из дел князя продолжалось), но сказал своей жене: «Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила мать его, и в плутовстве скончает живот свой и если он не исправится, то быть ему без головы».

В это время князь Александр Данилыч сильно заболел, и Петр не утерпел — написал ему ласковое письмо. Меншиков ожил и отвечал: «Вашего императорского величества всемилостивейшее писание, со всяким моим рабским почтением и радостию я получил, за которое и за всемилостивейшее ваше о приключившейся мне болезни сожаление вашему величеству всенижайшее мое рабское приношу благодарение, и не малое имею, получа оное всемилостивейшее писание, порадование и от болезни моей паче докторских пользований свободу. Всенижайше благодарствую, что ваше величество, по превысокой своей отеческой ко мне милости, изволил пожаловать в Городню в новопостроенный дом мой и за мое здоровье кушать. Истину вашему величеству доношу, что оный дом я построил для шествия вашего величества, дабы вашему величеству от тараканов не было опасения».

В первый же день по окончании дела Шафирова государь, как бы в виде отдыха, перешел к терско-деревнинскому делу и велел представить его к себе на рассмотрение. Кабинет-секретарь Макаров поспешил уведомить Бутурлина о высочайшей воле. «Государь мой милостивый Иван Иванович! — писал Макаров, — дело Деревнина с Терским и по тому делу колодников извольте прислать на генеральный двор (в Преображенское) с дьяком или со старым подьячим, у которых то дело следуется».

Ни в названии дела, ни в дальнейших следованиях по нему о царице Прасковье либо вовсе не упоминается, либо упоминается вскользь, в самых почтительных выражениях, с прописанием титула: «благовернейшая государыня царица» и проч.

Тайная канцелярия представила новый экстракт из всего дела и препроводила арестанта-стряпчего по востребованию.

14 февраля 1723 года Василий Деревнин был приведен на генеральный двор к допросу. Генеральный суд, наряженный над Шафировым из сенаторов и генералитета, не был еще распущен, и вот по его приказу приступлено было к допросу стряпчего: «Знаешь ли ты тех людей, которые в пришествии царицы Прасковьи Федоровны в Тайную канцелярию тебя водкою обливали и жгли?»

Деревнин, хорошо знавший по прежней службе своей при царице весь ее придворный штат, без труда вспомнил шесть обжигальщиков, но заметил, что чьи они дети и прозванием, того он не знает; «а и другие дому царицы, — продолжал стряпчий, — многие служители при том были ж, а кто по именам, того не упомню».

Для напамятования на другой день призваны были каптенармус Бобровский да Бутырского полка капрал Краснов, бывшие в роковой вечер «жжения» в казенках Тайной канцелярии.

— Знаете ли вы, кто из служителей ее величества царицы приходил с ней в Тайную и кто из них оторвал силою дверь казенки деревнинской; о том знаете ли?

— Не усмотрел я, — отвечал Бобровский, — кто из служителей был, за многолюдством; только суще, как стал я в дверях и не стал Деревнина давать вести из канцелярии, и из тех служителей один ударил меня под бок, а присмотреть его, за оным многолюдством, я не мог.

— Не усмотрел и я, — говорил капрал Краснов, — кто оторвал дверь, понеже оных служителей вошло в казенку многолюдно; не стал было я их пускать, и они меня от двери оттиснули.

Посланная команда в Измайлово привела служителей царицы; их разместили по Преображенским кельям, затем генеральные судьи сняли допрос с каждого порознь.