Карл Абжаген - Адмирал Канарис Страница 37

Вскоре новые заботы захватили внимание Канариса. Сегодня из дневника Хасселя, со слов Пехеля и Гизевиуса и других известно, что в последние три месяца 1939 года, когда Гитлер сразу же после кампании в Польше хотел начать зимнюю кампанию на западе, нарушая нейтралитет Бельгии и Голландии, в различных группах Сопротивления кипела напряженная деятельность. Строились планы государственных переворотов и покушений, составлялись списки министров, в поисках мира нащупывали почву в нейтральных странах. Самая решительная группа заговорщиков находилась, без сомнения, в недрах верховного командования вермахта. Ее непосредственным двигателем был тогдашний полковник Остер, который вместе со своими сотрудниками Донаньи, Гизевиусом и другими и в тесном взаимодействии с подполковником Гроскуртом, служившим в главном командовании армии, являлся связной инстанцией. От него тянулись нити к Беку, Герделеру, Шахту, с одной стороны, начальнику генштаба Гальдеру, Вицлебену и другим генералам, с другой стороны, через представителя министерства иностранных дел при главном командовании армии Ганса фон Эцдорфа к Вайцзеккеру и даже в коричневый и черный лагерь — к начальнику берлинской полиции графу Гельдорфу и к начальнику уголовной полиции генералу СС Небе.

Именно анализ событий тех волнующих недель позволяет увидеть различия между методами Канариса и Остера. Инициатива Остера заключалась в его попытках побудить генералов к свержению режима, подготовить промежуточное политическое руководство в виде временного правительства и обеспечить ему за границей тыловое прикрытие. Канарис, напротив, оставался за кулисами. Он стоял рядом или позади дел, был постоянно в курсе и был готов оказать помощь, если понадобится. Но инициативу оставлял другим.

Объяснение этому частично можно увидеть в том, что в его уме стремление совершить что-то решающее для предотвращения новой авантюры и для освобождения Германии и всего мира от Гитлера постоянно сочеталось с интуитивным предчувствием, что все его стремления будут напрасны. Уже в эти недели в нем начало формироваться фаталистическое убеждение в том, что уже слишком поздно менять судьбу Германии, что на немецком народе лежит слишком большая вина, даже если речь идет о бездействии, и что он должен вынести Гитлера как божью кару. В своей уверенности, что Германия не сможет выиграть войну, легкомысленно и со злодейским умыслом начатую Гитлером, Канарис никогда не сомневался, даже когда Гитлер стоял на вершине своих успехов. Она в такой же мере была основана на его убежденности, что в мире существует божественный порядок, как и на его оценке взаимосвязей в мировой политике и относительной расстановки сил.

Наряду с таким ходом мыслей, граничащим с метафизикой, очень реальные выводы настраивали его скептически и относительно перспективности планов совершить переворот. Канарис не доверял генералам, которых предполагалось вовлечь в операцию. Он хорошо знал их характеры, да и опыт подсказывал ему, что они не смогут решиться на такое.

Особенно негативно он оценивал главнокомандующего армией фон Браухича, роль которого должна была иметь решающее значение. «Браухич подражает Мольтке», — иронически заметил он однажды в кругу своих доверенных. К Гальдеру он питал больше симпатий, однако не ожидал от него никакой готовности. Впрочем, он всегда понимал то, что многие из других заговорщиков не хотели понимать, а именно: начальник генерального штаба не мог лично повести войска, а зависел либо от главнокомандующего армией, либо от одного или нескольких войсковых начальников, если бы он хотел предпринять операцию против Гитлера.

Канарис, пожалуй, лучше, чем Остер и его нетерпеливые друзья, видел, что генералы не без основания сомневаются в том, что более молодые офицеры — лейтенанты и капитаны — последуют за ними, если они дадут им приказ выступить против Гитлера и партийного режима. Нельзя упускать из виду, что в результате быстрой победы над Польшей престиж Гитлера чрезвычайно вырос у многих офицеров, которые уже в течение нескольких лет подвергались обработке со стороны национал-социалистической пропаганды. Сомнения военных по поводу войны в зимнее время, которые у многих генералов были сильнее, чем все политические и этические соображения, были не знакомы молодым офицерам действующей армии. Ведь до сих пор фюрер всегда выигрывал, даже вопреки предостережениям специалистов. Так почему же на этот раз будет иначе? Справедливыми были утверждения, что в Третьем рейхе среди «милитаристов», прошедших школу рейхсвера, созданного Зеектом, было большое количество убежденных противников войны. Но эту школу прошла только часть офицеров вермахта в Третьем рейхе, число которых за короткое время увеличилось вчетверо, вопреки теории Зеекта; младшие поколения, которые руководили ротами и батареями, были вместо этого напичканы национал-социалистическими идеями. Канарис на основе своего опыта фронтовой службы (в качестве командира «Силезии», которая базировалась в Вильгельмсхафене) больше разбирался в этом, чем Остер. Он считал, что будь Фрич в живых, он мог бы найти достаточно людей, повиновавшихся ему, чтобы при необходимости призвать их к открытому восстанию против режима. По отношению к Браухичу он такой уверенности не имел.

Несмотря на свой скептицизм, Канарис все же не был пассивен. Он отправился в октябре в сопровождении Лахоузена в поездку к нескольким военачальникам войск на западе. Среди посещенных был также генерал фон Рейхенау, штаб-квартира которого находилась в Дюссельдорфе. Рейхенау принял Канариса и Лахоузена в присутствии своего начальника штаба генерала Паулюса, и своего офицера генерального штаба капитана Пальцо. Рейхенау был высокопоставленным начальником, который благодаря своим связям с национал-социализмом пользовался широкой известностью. Несмотря на это Канарис был приятно удивлен, услышав от него и членов его штаба не радостную уверенность в победе, а чрезвычайно скептическую оценку зимнего наступления, запланированного Гитлером. Это облегчило его задачу, потому что он, конечно, не мог и думать о том, чтобы открыто обратиться к Рейхенау с предложением организовать сопротивление главнокомандующих планам наступления. Он ограничился тем, что высказал свои сомнения, основанные на военной ситуации. Он дал сильно преувеличенную версию поступивших в разведку сообщений, касающихся мощи противника, и подчеркнул, что в случае наступления немецкая сторона понесет большие потери.

Канарис добился, что Рейхенау согласился составить для Гитлера докладную записку с названием «Гарантия немецкой победы», основной мыслью которой было: «До этой позиции, не дальше». Дальнейшим успехом переговоров можно, пожалуй, считать то, что через несколько дней во время беседы Гитлера с руководящим составом армии именно «нацигенерал» Рейхенау один выступил против разработанного Гитлером плана наступления. Запись об этом мы находим в дневнике Хасселя от 30 октября 1939 г., который получил это сообщение от Герделера.

Канарис использовал свой визит к Рейхенау также для того, чтобы во время беседы в узком кругу сообщить ему на основании обширного материала, который он в то время постоянно возил с собой в папке, о злодеяниях, которые отряды СС совершали в Польше по приказу Гитлера. Рейхенау был потрясен сообщением Канариса и согласился с ним, когда Канарис указал на то, что такие действия могут значительно подорвать авторитет германского вермахта. Генерал Паулюс, с которым Канарис завел разговор наедине о ситуации в Польше, напротив, счел себя обязанным оправдать и поддержать мероприятия Гитлера в оккупированном районе. Канарис доложил об этом руководству своего штаба с глубоким возмущением. Для него Паулюс перестал существовать. Канарис никогда не простил ему этой позиции. Во время катастрофы под Сталинградом он заявил в кругу доверенных ему людей, что, помня позицию Паулюса по отношению к злодеяниям СС в Польше, он теперь не может испытывать к нему никакого сочувствия.

Менее удовлетворительно, чем переговоры с Рейхенау, проходил визит к командующему войсковой группой генерал-полковнику фон Рунштедту, который, хотя и ужасно ругал Гитлера и режим, однако уклонялся от всех конкретных вопросов. Канарис покинул его с убеждением, что от этого человека нельзя ожидать активного сопротивления Гитлеру. Будущее подтвердило правильность его оценки. Канарис вернулся в Берлин неудовлетворенным своей поездкой. Хотя наступление и было опять отложено Гитлером, но подготовка к нему — в нарушение бельгийского и голландского нейтралитета — продолжалась.

Канарис лучше, чем Остер и его сотрудники, понимал и оценивал трудности, которые стояли на пути восстания генералов, однако это не означало, что он соглашался с их бездеятельностью и постоянными уступками Гитлеру. Он понимал, что восстание против фюрера нельзя начать в любой запланированный момент. Однако, с другой стороны, он был убежден, что будут постоянно появляться возможности, которые нужно будет использовать, чтобы помешать диктатору или свергнуть его. В случае необходимости, считал он, такие возможности можно спровоцировать. В сентябре 1938 г. такой шанс, как мы знаем, был упущен из-за приезда Чемберлена и затем окончательно уничтожен Мюнхенским соглашением. В результате была не просто упущена особенно благоприятная возможность. Еще год спустя у генералов появилось чувство отрезвления. Даже генерал-полковник Вицлебен, который в 1938 г. был самым решительным из своих коллег по чину, в 1939 г. стал более скептичным и сдержанным. И тем не менее покушение в городской пивоварне Мюнхена, совершенное в ноябре, независимо от того, действовал ли Эльзер и вправду один, или это была афера гестапо, подобная поджогу рейхстага, давала великолепный повод, чтобы неожиданно лишить СС власти, задержать Гиммлера и Гейдриха по подозрению в соучастии, а фюрера взять под арест. Подобные предложения, которые разрабатывались в бюро Остера, предлагались с согласия и одобрения Канариса начальнику генерального штаба, воспринимались им сначала с интересом, но в конце концов отклонялись.