Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет Страница 37

Вдруг у изгороди в лунном свете замелькало множество темных фигур, хорошо знакомые голоса радостно вопили. Шутники поселка Гарвей, явившиеся посмотреть, как сработал их розыгрыш, наткнулись на игру совсем не шуточного свойства. Компаньоны увидели лица друзей: Шеймус, Страглс, Мак-Кой. Завязалась яростная схватка, все ринулись очертя голову на поле боя, и оно скрылось в облаке дыма, из которого лишь доносились выстрелы и свирепые выкрики, а когда облако рассеялось, одинокая темная тень метнулась к лазу в стене живой изгороди - это был единственный оставшийся в живых разбойник, улепетывающий во все лопатки. Но в стане победителей не слышно было победных кликов, все почему-то притихли, и что-то похожее на ропот скорби прошелестело по их рядам - у дверей, у самого порога, который он так отважно оборонял, лежал верный и простосердечный Эйб, он задыхался, грудь его была пробита пулей.

Крепкие руки старателей подняли его и бережно внесли в дом. Среди них, я думаю, нашлись бы такие, кто согласился бы взять на себя его боль, чтобы снискать любовь тоненькой девушки в белом, склонившейся над его окровавленной постелью и что-то шепчущей ему на ухо, так ласково, так нежно. Ее шепот, казалось, пробудил его. Он открыл глаза и огляделся. Его взгляд остановился на ее лице.

- Отдаю концы, - пробормотал он, - то есть, простите, Кэрри, я хотел сказать, при последнем издыха... - Он слабо улыбнулся, и голова его опять упала на подушку.

Впрочем, на сей раз Эйб впервые в жизни не сдержал слова. Решающую роль сыграло его на редкость крепкое телосложение, и он успешно справился с ранением, которое для человека послабей могло бы оказаться смертельным. Подействовало ли на него целительное дыхание лесов, раскинувшихся безбрежным океаном на тысячу и даже больше миль, или же причина заключалась в маленькой сиделке, которая так бережно за ним ухаживала, одно несомненно: прошло два месяца, и мы узнали, что Эйб продал акции Коннемары и навсегда покинул поселок Гарвей и маленькую хижину на горе.

Вскоре после этого мне посчастливилось прочесть отрывок из письма молодой леди по имени Амелия, о которой мы уже упоминали вскользь. И поскольку мы уже однажды позволили себе нескромность заглянуть в послание, написанное женщиной, во второй раз совесть будет нас меньше мучить.

"Я была подружкой невесты, - сообщает Амелия, - и Кэрри выглядела обворожительно (подчеркнуто) в белой фате и с флердоранжем. А жених! В два раза выше, чем твой Джек, и такой забавный, такой милый, то и дело краснел и ронял молитвенник. И когда ему был задан самый главный вопрос, он так громко прогремел "Согласен!", что слышно было на другом конце Джордж-стрит. Его шафер - просто прелесть (подчеркнуто дважды). Такой тихий, такой красивый и изящный. Я думаю, он слишком тонкая натура, чтобы успешно позаботиться о себе в окружении таких грубиянов."

Полагаю, что скорее всего мисс Амелия в свое время сумела переложить на свои плечи заботу о нашем старом друге, мистере Джоне Моргане, в просторечии известном как Босс.

Дерево, растущее у поворота дороги, до сих пор именуют "Фергюсонов эвкалипт". Нам нет нужды пускаться в малоприятные подробности. В отдаленных от цивилизации колониях суд правят быстро и немилосердно, а обитатели поселка Гарвей - народ суровый и деловитый.

Сливки местного общества сохранили обычай собираться иногда в субботу вечером в отдельном кабинете "Колониального бара". В этих случаях, если среди присутствующих есть новый человек, которого желают развлечь старожилы, неизменно соблюдается одна и та же церемония. В глубокой тишине все наполняют стаканы, затем со стуком ставят их на стол, после чего, укоризненно покашляв, поднимается Джим Страглс и рассказывает историю первоапрельской шутки и того, что из нее получилось. Замечено, что, подведя рассказ к концу, Джим с особым артистизмом прерывает свою речь и, подняв вверх бокал, горячо восклицает: "Здоровье мистера и миссис Заморышей! Да благословит их Бог!" - здравица, к которой новый гость, если он благоразумный человек, считает своим долгом самым сердечным образом присоединиться.

1879 г.

Тайна долины Сэсасса

Знаю ли я, почему Тома Донахью зовут Том-Счастливчик? Да, знаю; и среди тех, кто так его называет, едва ли может этим похвалиться один из десяти. Я в свое время немало бродил по свету и немало видел удивительных вещей, но самое удивительное - то, как Том заполучил это прозвище и в придачу - свое состояние. Я ведь был с ним тогда. Рассказать? Извольте. Только это длинная история и к тому же совершенно необыкновенная, так что закурите-ка еще сигару и налейте себе еще стаканчик. Как я уже сказал, история эта необыкновенная, почище иных волшебных сказок, но все в ней чистая правда, сэр, каждое слово. В Капской колонии живы еще люди, которые все это помнят и могут подтвердить, что я не вру. Об этом событии не раз толковали у огня в хижинах буров от штата Оранжевый до Грикваленда, да и не только там - и в буше, и на алмазных копях.

Я теперь уже не тот, сэр, одичал, как говорится, но было время, когда я был зачислен в Миддл-Темпл [Миддл-Темпл- известная лондонская юридическая корпорация, где готовят адвокатов для судов высшей инстанции.(П. Г.) ] и учился на адвоката. Том - вот ведь как - был тогда моим однокашником. Эх, и покутили же мы с ним, пока в конце концов наши финансы не иссякли, и нам пришлось бросить так называемые занятия и отправиться искать по свету местечко, где двое молодых парней с крепким здоровьем и сильными руками могли бы чего-то добиться.

В те дни эмиграция в Африку только-только начиналась, и мы решили, что удача ждет нас именно там, в Капской колонии. Короче говоря, мы отправились в путь, а когда высадились в Кейптауне, у нас не было и пяти фунтов в кармане. Тут мы и расстались. Пробовали свои силы на разных поприщах, были и взлеты и падения, но когда к концу третьего года случай снова нас свел, оба мы, и Том и я, были - увы - в положении ненамного лучшем, чем в начале пути. По правде говоря, хвастать было нечем; мы были так подавлены, так удручены, что Том даже стал поговаривать, не вернуться ли в Англию и не поступить ли клерком в какую-нибудь контору. Мы тогда еще не понимали, что до тех пор просто заходили с мелкой карты, а все козыри у нас еще впереди; мы думали, нам вся карта идет плохая. Край там был малонаселенный - так, редкие фермы, обнесенные частоколом и заборами для защиты от кафров. Мы с Томом Донахью жили в маленькой хижине прямо в буше, но все знали, что у нас ничего нет и что к тому же оба мы умеем пользоваться оружием, поэтому бояться нам было нечего. Так мы и жили, перебиваясь случайными работами, в надежде, авось что-нибудь наконец подвернется. Прошло около месяца, и вдруг однажды вечером нам действительно представился случай, который все перевернул в нашей жизни и сделал нас людьми. Я отлично помню, как это было. За стенами хижины выл ветер, и дождь грозил ворваться в окно. Мы развели огонь. В очаге шипели и постреливали дрова, я сидел рядом и чинил кнут, а Том лежал на своей койке, на чем свет кляня судьбу, забросившую его в такое гиблое место.

- Брось, Том, не унывай, слышь? - сказал я. - Выше нос! Никто не знает, что его ждет.

- Меня - невезение, сплошное невезение, Джек, - ответил он. - Мне всю жизнь не везло. У парней, которые только-только приехали из Англии, уже звенят монеты в карманах, а я пробыл в этой проклятой стране три года - и по-прежнему нищ, как тогда, когда сошел с корабля. Ах, Джек, дружище, если ты хочешь держать голову над водой, тебе придется попытать счастья без меня.

- Ерунда, просто на тебя такой стих нашел сегодня. Послушай, к нам кто-то идет! Похоже, это Дик Уортон; вот он тебя расшевелит, а то ты совсем раскис.

Не успел я договорить, как дверь распахнулась, и честный Дик Уортон появился на пороге. Вода стекала с него ручьями, его доброе красное лицо вырисовывалось в полумраке, как полная луна. Он отряхнулся, поздоровался с нами и сел у огня.

- Где тебя носит в такую ночь? - спросил я. - Смотри, Дик, ревматизм враг похлеще кафров; ты в этом убедишься, если не станешь поаккуратней выбирать время для прогулок.

Дик выглядел необычно серьезным. Если бы я не знал этого человека, я, пожалуй, решил бы, что он чем-то напуган.

- Пришлось пойти, - ответил он, - надо было. Одна из коров Мэдисона забрела в долину Сэсасса; конечно, никто из наших черных не захотел туда идти. Ночью - ни за что, а если бы мы стали дожидаться утра, эта скотина вообще забрела бы к кафрам.

- А почему это они так заупрямились? Почему не хотели ночью идти в долину? - поинтересовался Том.

- Наверное, кафров боятся, - предположил я.

- Духов, а не кафров, - сказал Дик.

Мы с Томом расхохотались.

- Ну, наверное, такому здравомыслящему человеку, как ты, духи не стали бы демонстрировать свои чары, - подал голос Том со своей койки.

- Ошибаешься, - возразил Дик серьезно. - Представьте себе: сегодня я видел то, о чем болтают негры, и уверяю вас, не хотел бы увидеть это еще раз.