Олег Мороз - Как Зюганов не стал президентом Страница 37

Депутат Госдумы от «Яблока» Вячеслав Игрунов:

«С Зюгановым, который, на мой взгляд, движется в сторону социал-демократии, можно обсуждать ряд проектов и направлений в развитии страны… Коммунистов нельзя считать нашими устойчивыми союзниками, но они вызывают у меня меньшую неприязнь, чем другие фракции — НДР, ЛДПР».

То, что Зюганов движется в сторону социал-демократии, мы слышали уже много раз. А вот куда катится «Яблоко» — это мы, наверное, узнаем в ближайшие месяцы. Или даже недели. Эх, яблочко, куды ты котишься?

Министр экономики Евгений Ясин:

«Я надеюсь, что приход коммунистов к власти не сможет остановить процесс реформ».

Что ж, как говорится, надежды юношей питают, отраду старым подают.

Московский мэр Юрий Лужков в ответ на вопрос корреспондента «Московских новостей», сможет ли он лично сработаться с коммунистами, коротко бросил: «Посмотрим». Характерная позиция людей, как бы не вовлеченных прямо в политику, но занимающих крупные хозяйственные посты.

На днях встречался с руководителем могучей организации, называемой Управление делами президента РФ, — знаменитым Пал Палычем Бородиным. Спросил его, чем он будет заниматься, если власть на дворе сменится. Мой собеседник ответил, что никакой смены власти не будет ни при каких обстоятельствах, что никого, кроме Бориса Николаевича, кто мог бы сейчас занять президентское кресло, в природе не существует, а все рейтинги — просто-напросто заказная оплаченная продукция. Такой вот оптимистический ответ. Ощущение, будто дана специальная установка — демонстрировать перед всеми показной безудержный оптимизм. После, однако, мой визави как ни в чем не бывало добавил: мол, без дела в случае чего он не останется — хозяйственные работники всякой власти требуются.

И уж самое забавное: даже Дудаев принялся заигрывать с наследниками Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, заявив, что он лично свой партбилет не сдавал. Так что они с Зюгановым вполне могут встретиться и побеседовать «на партийной основе» (в прежние времена это словосочетание подразумевало — с коньяком) и решить дело, как встарь, в духе соблюдения партийной дисциплины.

Один же из чеченских полевых командиров прямо заявил: «Конечно, нам выгоднее, чтобы победили коммунисты. Это вообще единственные приличные политики в России. Уж с ними-то мы договоримся без больших проблем».

Видно, забыли ребята, кто их депортировал в 1944-м. Память отшибло.

Кстати, и с федеральной стороны в Чечне наблюдается явное покраснение. БТРы разъезжают под красными флагами, а над местами дислокации войск нередко развевается не российский триколор, а все тот же серпастый-молоткастый.

То ли еще будет. Слышно, на швейных фабриках уже сейчас подскочили заказы на красные знамена.

Скверно все это, господа-товарищи. Так скверно, что скверней уж и некуда. На излете горбачевской перестройки мы на мгновение почувствовали себя баловнями истории: как же, именно нам довелось стать свидетелями крушения коммунистического режима, о чем еще недавно никто и помыслить не мог — этот режим казался вечным. И вот возвращаемся в коммунистическое стойло. Да еще как возвращаемся — по собственной доброй воле. Позорище-то какой!

Перспективу представить нетрудно. Вслед за экономическим обвалом, карточками, голодом все пойдет по обычному коммунистическому сценарию: жесткая цензура, репрессии, лагеря… Не потому, что так хочет лично товарищ Зюганов или кто-либо еще (в принципе кто-то из этой братии может такого сценария и не очень желать), — этого объективно потребуют интересы удержания власти. «Социал-демократическая» и вообще вся мягкотелая составляющая мгновенно исчезает из коммунистической правящей верхушки, как будто ее вовсе не было. Помните, как исчезли меньшевики и эсеры вскоре после 1917-го? В отношениях с Западом возобновляется «холодная война», причем такая, которая постоянно грозит перейти в «горячую». (Вот этот-то вариант событий и пытаются сегодня предусмотреть западные, восточноевропейские, прибалтийские политики, которые настаивают на продвижении НАТО на восток.) От Давоса остаются одни воспоминания…

Короче говоря, восстанавливается большевистский режим в худших его проявлениях.

Есть, однако, существенная разница между первым и вторым пришествием большевиков. В первое они захватили власть путем вооруженного переворота. Никто тогда нас — народ — не спрашивал, хотим ли мы их. Более того, выборы в Учредительное собрание ясно показали: не хотим! Наплевали на выборы, разогнали «Учредиловку». И в течение всех 70 лет большевистского правления ни один из них данным вопросом — желанны ли коммунисты для народа? — всерьез не заинтересовался. В самые худшие минуты это для нас служило оправданием: что поделать, против силы не попрешь. Теперь другое. Никакого оправдания у нас уже не будет. Мы сами готовы за ручку привести марксистов-ленинцев во власть.

Вот уж поистине: имеем то, чего заслуживаем.

В ту пору меня кое-кто упрекал: дескать, сгущаете краски, расписывая опасность возвращения коммунистов во власть. Ну, и далее следовала все та же аргументация: дескать, коммунисты теперь другие и т. д. и т. п. Ни тогда, ни теперь я так не считал и не считаю. Если б были другие, они бы как минимум не таскали на своих шествиях портреты Ленина и Сталина, не уверяли, что никаких таких массовых репрессий при этих людоедах не было. Ну, и многое другое сделали бы, чтобы уж всем раз и навсегда доказать, что они теперь «другие».

А то ведь как получается… В феврале Зюганов выступает в Давосе, стремясь представить себя и своих однопартийцев вполне цивилизованными людьми, этакими красными джентльменами, а чуть раньше, в январе в интервью журналу «Шпигель» доказывает, что разговоры о сталинских репрессиях — это все разговоры, в основном сажали за дело: «В моей родной деревне в то время арестовали двоих, и оба были преступниками. Надо бы точно изучить, кто находился в ГУЛАГах и по каким причинам». Как будто не изучено достаточно. Ни раскаяния, ни покаяния…

Если же нет раскаяния, значит, и нет гарантии, что все не повторится, да к тому ж в еще худшем виде.

III. Ельцин идет на выборы

"Царь Борис" принимает решение

Как мы видели, весь период перед выборами в Думу Ельцин провел либо в больнице, либо в санатории, либо в отпуске на юге. Такая «интенсивная работа», конечно, не могла не сказаться и на его собственном рейтинге, и на голосах, которые достались 17 декабря пропрезидентской партии «Наш дом — Россия». Однако в том, что на думских выборах НДР фактически потерпела провал — получила лишь 10 процентов голосов, — как мы знаем, был обвинен не Ельцин, а совсем другой человек. Ельцин как раз выступил в роли обвинителя.

Перед президентскими, еще более серьезными выборами всех волновал вопрос: стоит ли Борису Николаевичу при таком здоровье принимать в них участие?

Очередной, третий, инфаркт случился у него накануне нового, 1996-го, года. Как пишет Коржаков, Ельцина «спрятали в санатории в Барвихе».

На этот раз о болезни сообщалось скупо: ясно было, что все это как бы уже вообще выходит за рамки приличий — президенту впору не о новом сроке помышлять, а уходить на пенсию и оформлять инвалидность. Ельцина то переводили из санатория в ЦКБ, то возвращали обратно в санаторий…

Хотя в пресс-релизах, выпускавшихся президентской пресс-службой, присутствовали традиционные духоподъемные интонации — «состояние пациента стабилизировалось, несколько возросла его активность», — ясно было, что дела у кремлевского начальника обстоят неважно: третий сердечный приступ за полгода… (Слово «инфаркт», естественно, и на этот раз не употреблялось.)

Тем не менее Ельцин не оставлял намерения баллотироваться на второй срок. Как уже говорилось, Ельцин сообщил об этом своему главному охраннику где-то в начале января. Коржаков:

«В одно из моих посещений Борис Николаевич с трудом приподнял голову с подушки и тихо произнес:

— Александр Васильевич, я решил идти на выборы.

Я тут же поддержал его:

— Борис Николаевич, мы в этом никогда не сомневались. Другого, равного, кандидата все равно нет…»

Правда, несколькими строчками раньше в своих мемуарах тот же Коржаков пишет прямо противоположное — что всех в окружении президента как раз «одолевали сомнения», «можно ли в таком состоянии выдвигать Ельцина?» — но кто же из царедворцев осмелится открыто сказать об этих сомнениях самому царю!

Сам Ельцин в «Президентском марафоне» пишет, что решение идти на выборы он принял чуть раньше — в конце декабря 1995-го и что решение это далось ему нелегко. Но повествует он об этом, разумеется, более пафосно, чем его бывший охранник: