Андрей Куза - Рыбный промысел в Древней Руси Страница 38

Аналогичная картина характерна и для Северо-Восточной Руси. Так, жалованная оброчная грамота (1511 г.) митрополита Симона архимандриту Царевоконстантиновского монастыря Матфею и порецким крестьянам на рыбные ловли в реках Оке и Клязьме устанавливала: давать им на митрополичий погреб «оброком с году на год на Юрьев день на осенней тринадцать бочек добрые рыбы, семь бочек щучины да шесть бочек солы»[509]. Им не вменялось в обязанность доставлять собранную рыбу в Порецкое и митрополичьему посельскому.

Иногда оброк брался или натурой или деньгами: «А угодий: озеро Соминец все Старку с братьею; а в Селигере им озере девять тоней, а ловят тремя неводы, а с трех неводов им идет по дватцати рыб, а не люба рыба, ино за рыбу по две денги Ноугородцкой»[510].

Однако примеров чисто денежных поборов за ловлю во владельческих угодьях гораздо больше. «А за рыбную ловлю и с веж положено на ту волость оброку полтора рубля ноугородская»[511]. Встречаются в книгах и такие пометки: «И то озерцо христьяном ловити себе волостью, и за рыбную ловлю давати им оброку 2 гривны Новгородцкие»[512], или: «и в тех вежах ловити христианам рыбу по старине. А оброку им давати рубль Новгородцкий и полшести гривны з денгою»[513].

В источниках нет точных критериев, чем отличался денежный оброк за эксплуатацию рыбных ловищ от найма (аренды) таких же угодий. Например, крестьянам Пискупицкого погоста принадлежали 2 вежи и они «в одной веже ловят рыбу на монастырь (Юрьевский), а з другие вежи дают найму монастырю 5 гривен»[514]. Несколько яснее следующая запись: «Да в тех же деревнях монастырские 4 вежи, а найму емлют с них 8 гривен Новгородцкую»[515]. По-видимому, размеры найма устанавливались на более кроткий срок и деньги брались вперед.

Существовал еще натуральный побор, известный под названием «сторожевая рыба»: «а дают… да сторожевые рыбы по 10 рыб на ночь»[516]. Возможно, он взимался вотчинником с арендаторов как бы за охрану угодий от посягательств посторонних лиц.

В итоге изучения феодальных рыболовных повинностей на рубеже XV–XVI вв. и в более позднее время приходится констатировать их значительную пестроту. В одних и тех же владельческих хозяйствах денежная рента за рыбные ловли соседствовала с натуральным оброком не только нормированным, но и издольным. Широко применялся труд зависимых крестьян в порядке подготовки и обслуживания промыслов феодала. «Да с тех же веж рыболове рыбу ловят на владыку 4 дни»[517]. Сохранил некоторое значение в хозяйстве земельных собственников и лов рыбы специалистами-холопами. Таких рыболовов мы находим в перечне отпускаемых на волю или передаваемых по наследству людей, в некоторых из духовных грамот[518]. Может быть, холопом, а может быть, и зависимым крестьянином, полностью порвавшим с земледелием, был и Ивашко Харитонов из деревни Яловцово. Пашни у него не было, и в Писцовой книге замечено кратко: «А нового дохода с него нет: ловит на Сома (помещика) рыбу»[519].

Однако общие тенденции развития форм феодальных повинностей улавливаются вполне отчетливо. Лучшим показателем этого процесса служат данные, зафиксированные в Новгородских писцовых книгах, предоставляющих исследователю массовый и однородный материал. Во-первых, денежная рента начинает вытеснять натуральные поборы рыбой (в составе мелкого дохода) из оброка, сбиравшегося с крестьянских хозяйств. Во-вторых, там, где оброк натурой сохранился, нормированный порядок взыскивания преобладает над издольным. В-третьих, свои собственные угодья и ловища вотчинники стали предпочитать сдавать на оброк (чаще денежный) или внаймы. Л. В. Данилова убедительно показала, что владельческий промысел (непосредственный лов рыбы на потребу двора феодала) был типичен прежде всего для вотчин, расположенных поблизости от Новгорода, рядом с городскими усадьбами бояр и прочих землевадельцев[520]. Очень важным является наблюдение того же исследователя над фактом первоочередного внедрения денежной ренты в тех владениях, где помимо земледелия процветала промысловая деятельность населения (в частности, рыболовство)[521]. Это могло происходить только при условии реализации крестьянами и рыбаками-профессионалами части своей продукции на рынке. Таким образом, развитие рыбного промысла, превращение его в товарное производство было связано с расширением рынков сбыта и постепенным ростом удельного веса товарно-денежных отношений на Руси в XV–XVI вв. в целом. Эволюция форм феодальных повинностей, относящихся к рыболовству, сходная в своих основных этапах, как на великокняжеских землях, так и в частновладельческих хозяйствах, хорошо подтверждает этот вывод.

Осталось коротко остановиться еще на одном виде феодальных повинностей, в котором рыба занимала определенное место. Речь идет о «корме» – натуральных и денежных поборах, поступавших в пользу административно-судебного аппарата. Эта система обложения всего населения Древней Руси имела давнюю традицию и генетически восходила еще к знаменитому полюдью, о чём свидетельствует известная грамота Мстислава Владимировича Юрьеву монастырю на село Буйцы (около 1130 г.), называющая в числе прочих пожалований и «осеньнее полюдие даровьное»[522]. Первоначально ею пользовались феодалы и представители государственных органов власти при объезде владений на предмет сбора податей и осуществления судебных функций. Со временем «дар» и «корма» становятся формой регулярного оброка[523].

Выше говорилось, что еще в XI в. рыба (или заменявший ее денежный взнос) входили в состав натурального обеспечения вирника и городника. Новые примеры аналогичных поборов рыбой, но уже в XIII–XIV вв. дают новгородские берестяные грамоты. Среди них особый интерес вызывает письмо № 147 (XIII в.), истолкованное А. В. Архциховским как переписка по поводу покупки сигов[524].Текст грамоты сохранился полностью: «Поклоно от подвоискаго ко Филиппу Нь пожали, с ос подине, прасигы, еще сигово нету, по цта тобь буде гъже. А язо тобе кланяюся». Нельзя не согласиться с Л. В. Черепниным, что дело здесь идет не о закупках, а о получении сигов в качестве натуральной повинности[525]. Однако фраза «по цта тобь буде гъже» не только не означает обещания хорошего угощения в будущем, но и вряд ли указывает на «не годных» для высокого адресата сигов. Есть все основания читать в ней слово «поцта» вслед за Л. П. Жуковской слитно[526]. «Поцта» – это то же, что «поцте» – почестье, одна из повинностей, ежегодно получаемая правительственными агентами. Идентичность «поцте» и почестья Л. В. Черепнин убедительно доказал на примере других грамот, где этот термин встречен в контексте с «даром»[527]. Смысл нашей грамоты теперь раскрывается легко. Сиги наряду с другими продуктами входили в состав «почестья», полагавшегося Филиппу (по-видимому, представителю высшей судебной администрации Новгорода). Его подручный – подвойский, в обязанностях которого было вызывать в суд истцов и ответчиков, оказывается, должен был следить за своевременной отправкой причитавшихся вышестоящему начальнику кормов. По каким-то причинам ему не удалось достать сигов, и он уведомляет об этом Филиппа, заодно обещая, что, несмотря на отсутствие высокосортной рыбы, последний получит доброе (хорошее) почестье.

Берестяная грамота № 131 (XIV в.) представляет не меньший интерес[528]. Перед нами переписка сборщиков дани в Обонежье – докладная записка одного из агентов, действовавших на месте, своему начальнику в Новгород. Содержание ее вполне логично объяснено Л. В. Черепниным[529]. Наше внимание привлекает фраза: «А нине есеме к тобе рибоко (рыб. – А. К.) послаля». Таким образом, сборщики дани также получали рыбу с населения.

Любопытной особенностью обоих рассмотренных нами писем является тот факт, что и там и там главные получатели натуральных повинностей рыбой благополучно оставались в Новгороде. Это не мешало им претендовать на своевременное обеспечение «почестьем» «кормом» и т. п. Налицо неоспоримое свидетельство превращения подобных поборов в регулярный оброк.

Аналогичные повинности зафиксированы и в более поздних документах. Так, по откупной Обонежской грамоте (1434 г.), в пользу судий шла половина осетра: «А хто изымает осетр, ино судиям половина»[530]. Рыба полагалась в качестве корма и великокняжеским наместникам. Взималась она различными способами. В одних случаях применялась отработочная система. «На те озера на поледную ловлю в осенинах посылает намесник Ямской свои поледчики, а ловят на намесника 5 день»[531]. Сходными привилегиями пользовались лица великокняжеской администрации и в Северо-Восточной Руси. Уставная грамота Василия III (1506 г.) обязывает переяславских рыболовов ловить на наместника и волостеля в течение «трех ночей»[532].