И. Дьяконов - История Древнего мира, том 1. Ранняя Древность. (Сборник) Страница 39

Вместе с клинописью вавилонские науки — и лженауки — были занесены во все страны Передней Азии; но с течением времени, особенно после вымирания клинописной грамоты, многие научные открытия вавилонян (например, в области математики, химии) были утеряны и впоследствии открывались заново; однако греческая и италийская (в первую очередь этрусская) культура кое-что заимствовала и у вавилонян, как из наук, так и из лженаук (например, «науку» о гадании по печени), хотя, по-видимому, не непосредственно, а через Финикию и Малую Азию. Но с поздневавилонской астрономией (IV–II вв. до н. э.) греческие ученые знакомились и непосредственно, и она оказала на них заметное влияние; исторические знания ванилонян были переданы грекам вавилонянином Беросом (ок. 290 г. до н. э.), составившим также по-гречески историю своей страны. Шуморо-вавилонская система мер и весов легла в основу многих метрологических систем древней Передней Азии и оказала косвенное влияние на греческую метрологию, а шестидесятеричная система счета через вавилонских и греческих астрономов дошла и до нашего времени: именно этой системой мы пользуемся и сейчас, когда оперируем градусами, минутами и секундами.

Вавилонская литература

Основные памятники вавилонской литературы (и искусства) относятся уже ко второй половине II и к I тысячелетию до н. э. Однако проблемы датировки литературных памятников очень далеки от разрешения, и сейчас еще трудно делить аккадоязычную литературу на старовавилонскую, средне- и нововавилонскую. Поэтому мы здесь будем рассматривать ее в целом (Значительная часть известных нам памятников навилонской литературы происходит из ассирийских хранилищ табличек: царя Ашшурбаиапала (VII в. до н. э.), храма бога Ашшура (ХИ — IX вв. до н. э.) и дp. Памятников собственно ассириискои литературы известно очень мало.).

Та же э-дуба, которая положила начало шумеро-вавилонской науке, создала и шумеро-вавилонскую (но в первую очередь именно шумерскую) литературу: большинство произведений аккадской литературы были сложены семьями наследственных писцов в основном уже во второй половине II тысячелетия до н. э. и по большей части относятся к «второму ниппурскому потоку традиции».

Аккадские литературные памятники — это уже литература в собственном смысле слова, новая, самостоятельная отрасль художественного творчества. Конечно, и аккадскую литературу продолжают лимитировать размеры глиняной плитки, но в лучших её произведениях конспективность сменяется лаконичностью, некоторая рыхлость построения шумерских произведений, державшихся главным образом на однообразных повторах, — стройной композицией.

Появление литературы как бы разрезает развитие фольклорного искусства в момент введения письменности (это может произойти на самых разных его этапах), дальше она растет от того уровня фольклора, который впервые застала, не останавливая, однако, дальнейшего развития самого устного творчества, поскольку литература и фольклор располагают каждый собственными художественными приемами и способами воздействия на слушателя. Обычно считается, что и адресат этих двух видов искусства различен. Устный фольклор всенароден и в разных вариантах обслуживает все социальные слои общества; письменная литература обычно рассчитана только на грамотного читателя. Однако такое противопоставление применимо к аккадской и вообще к древневосточной литературе не вполне: грамотный читатель здесь не только адресат, но и посредник между автором и слушателем произведения. Дело в том, что клинописную табличку нельзя было просто читать для получения личного эстетического удовлетворения. Не говоря уже о том, что в течение тысячелетий не умели читать «про себя», читали всегда только вслух, сама клинописная грамота настолько сложна, что чтение «с листа» почти невозможно, за исключением тех случаев, когда знакомый формуляр текста и заранее известное приблизительное содержание его сами сразу подсказывают правильный выбор чтений для клинообразных знаков. Как правило, и для древнего грамотея прочтение клинописного текста содержало некоторый элемент дешифровки и интуитивного угадывания; то и дело приходилось останавливаться и задумываться над чтением. В этих условиях письменный текст оставался до известной степени мнемоническим пособием для последующей передачи его содержания наизусть и вслух. Чтец-грамотей служил передаточной инстанцией между автором произведения и аудиторией, и поэтому аккадское литературное произведение было адресовано не одним только грамотным писцам, но и сколь угодно широкой аудитории, а каноническая запись текста не исключала известной и даже значительной доли импровизации при исполнении произведения. Конечно, импровизация допускалась не всюду: в культовых памятниках, где особенно важна магическая роль слова, текст нельзя было менять, и импровизация оказывалась невозможной, кроме случаев, когда разыгрывалось культовое действие, где жесты и движения важнее слон. Иное дело тексты некультовые — здесь творческая роль сказителя может быть большей, поэтому, например, аккадский эпос о Гильгамеше записан в нескольких изводах (Кролю того, аккадскому эпосу о Гильгамеше предшествовали отдельные былины об этом герое на шумерском языки.).

Для памятников литературы древнего Востока характерна еще одна важная особенность: сюжет дан заранее, он не сочиняется поэтом, а лишь разрабатывается. Содержание большей частью известно слушателям, и им важно, не что, а как исполняет сказитель, не узнавание события, а вызываемые им общественные эмоции. Как правило, сюжет идет от мифа и культа. Герои произведения обычно обобщены и являют собой определенные мифологические типы; особого интереса к личности, как таковой, нет, внутренние переживания героев не раскрыты. Нет особого интереса и к личности автора; в ряде случаев традиция сохранила имена авторов, но эти имена легендарны: среди них мы встретим богов, животных, мифических героев и лишь иногда имена, звучащие достоверно.

Все эти черты могут быть выявлены и во многих произведениях первобытного творчества. Это не случайно: ведь основная — масса свободного населения древнего мира — прямое продолжение племенной массы первобытного общества и исторически, и по своему мировоззрению. Если из этой массы и выделяется господствующий класс рабовладельцев, то сама масса свободных еще не противопоставляет себя им в социально-психологическом отношении: она не отделена от господствующего класса сословной гранью, и при удаче в его состав может войти каждый (или так ему кажется). Формирующийся класс подневольных людей рабского типа собственной идеологии не создает.

Однако литературное творчество вавилонян — не просто воспроизведение древних мифологических мотивов; все наиболее значительные сочинения уже несут в себе определенное социально обусловленное содержание, отражающее мысль их собственного времени. Для более полной ее передачи мифологические мотивы, из которых, как из кирпичиков, построено произведение, видоизменяются, иногда обрезаются и подгоняются под ту идею, которую хочет передать автор. И прежде всего, подходя к этой задаче с разных и иногда противоположных позиций, авторы аккадских художественных произведений пытаются осмыслить окружающий их мир и условия жизни человека, что-то противопоставить тому чувству ужаса и безнадежности, которое внушало человеку шумерской эпохи его мировоззрение, — ведь для тех людей мир управлялся не просто грозными, но злобными и капризными и в то же время непреодолимо сильными божествами. В этот страшный мир аккадская литература пытается внести позитивные идеалы — веру в благодарную память потомков, в конечную справедливость почему-то временно отвернувшегося от людей божества.

Несколько слов о форме аккадской литературы. В ней ещё не существовало художественной прозы. Как художественная, т. е. эмоционально воздействующая и передающая эмоциональное отношение автора или сказителя к действительности, воспринималась только ритмическая речь. Поэтическое слово еще не перестало быть магическим, оно могло звучать только в определенной магически значимой обстановке, и, вероятно, слушатели считали его вызывающим определенные благоприятные магические последствия. Но даже произведении ритмизованной прозы в аккадской литературе мало (сюда относятся преимущественно ассирийские царские надписи и анналы I тысячелетия до н. э.). Большинство произведений — стихотворные. В соответствии с характером северосемитских языков, где господствовало силовое ударение, аккадское стихосложение основано на счете логических ударений. Ритм речитативного исполнения зависел, видимо, также от сопровождения ударными и другими музыкальными инструментами. Возможно, что некоторые религиозные тексты, особенно сопровождавшие какое-либо мифологическое или обрядовое действо, исполнялись на два голоса или более.