Франсис Рапп - Священная Римская империя германской нации: от Оттона Великого до Карла V Страница 39

Барбаросса не забывал, что в состав империи входило три королевства. Он не оставлял без внимания королевство Бургундов так, как предыдущие суверены, захваченные спором об инвеституре. С 1152 г. он сделал Бертольда фон Церингена ректором, в чьи обязанности входило следить за исполнением императорского правосудия. В 1156 г. он взял в жены Беатрису, наследницу графства Бургундского, а в Безансоне в 1157 г. проходил собор, во время которого к нему явились папские легаты, вынудившие его на не совсем приятные объяснения. В том же году Барбаросса укрепил узы, связывающие архиепископов Лионского и Венского с империей. Спустя десять лет граф Тулузский наложил руку на Дофине. Император понял, что важно было показать, что края, находящиеся на левом берегу Роны, принадлежат имперской «триаде». Ненастья 1168 г. доказали, что ему следовало оставаться хозяином альпийских перевалов. Ему пришлось спасаться бегством через Монсени, так как дорога через Сузу была закрыта. Как только Венеция дала такую возможность в 1178 г., он обосновался в ее столице, Арле, и торжественно короновался.

До того, как Генрих Лев сошел со сцены, Барбаросса занялся землями, которые образовывали восточный склон империи. Он хотел упрочить отношения, которые его предшественники установили с Польшей и Богемией; он напомнил великим князьям Болеславу IV и Мешко III об их обязанностях — клятве верности, оплате налога и предоставлении конных воинов в итальянскую армию. Он вмешался в право наследования князей Богемских и епископа Пражского сделал князем империи. Он не превратил княжество в настоящее королевство, но в 1156 г. разрешил Владиславу в некоторые праздничные дни носить царский венец. На северо-востоке империи, в противоположной стороне границ, он добился клятвы верности сюзерену от короля Дании и князя Померании. После провала своего противника Вельфа и подписания договора в Венеции он почувствовал, что имеет достаточно сил, чтобы дать понять французскому королю, что тот не должен продвигаться на восток от Мааса под предлогом поддержки архиепископа Кельнского; после встречи, Филиппом-Августом в 1187 г. он выиграл дело.

Наконец он мог заняться нормандской проблемой, которая причиняла много хлопот некоторым его сторонникам. В Палермо юный король Вильгельм опасался амбиций басилевса. Альянс с императором казался ему желательным; в ходе переговоров позиции двух суверенов удалось согласовать, и в 1184 г., чтобы закрепить новоявленную дружбу, было принято решение о возможном браке тети Вильгельма Констанцы, дочери Рожера II, и сына Фридриха — Генриха. Предполагал ли Барбаросса, что однажды Генрих станет королем Сицилии и власть императора, в крайнем случае по праву, распространится на всю Италию? Но это было только предположением: Вильгельм был еще молод и мог иметь детей. В момент бракосочетания в 1186 г. Констанце было тридцать лет, и она родила будущего Фридриха II только через восемь лет после свадьбы, это событие казалось современникам почти чудом. Возможно, Фридрих имел на уме один из супружеских договоров, которые в то время зачастую заключались в дипломатических целях. Тем не менее было понятно, что этот союз будет иметь существенные последствия, не имеющие ничего общего с теми, которые предполагали Фридрих и Вильгельм.

Апофеоз крестоносца

Барбаросса хотел, чтобы папа короновал Генриха. В Вероне, которую Луций III назначил местом их встречи, в 1184 г. две половины Господа снова едва не вступили в противоборство. Только еретики, осужденные обеими властями, понесли издержки соглашения, которое касалось только этого пункта. Фридрих не хотел оставлять Святому престолу больше десятой части от прибыли имперских доменов на полуострове, но Луций III отказался от этого, так же как и от коронации Генриха. Со своей стороны Фридрих не принял вмешательства в спор между двумя кандидатами на епископство Трира. Искры метались, но пламя не разгорелось. Большая часть немецких архиепископов осталась верной Фридриху. Генрих, назначенный регентом Италии, провел демонстрацию силы, заняв часть папского имущества. Урбан III, приемник Луция, в 1186 г. безрезультатно попытался склонить епископов к сотрудничеству. В следующем году поражение в битве на отрогах Хаттина и взятие Саладином Иерусалима показало папе и всему христианскому миру драматическую ситуацию на Святой земле. Лишь в конце 1187 г. была подготовлена почва для соглашения. Подготовка к крестовому походу стала главнейшей из существующих задач.

Фридрих решился повести людей в поход. Само по себе такое решение не имело ничего необычного. Когда-то Конрад III тоже решался на этот шаг, как и Ричард Львиное Сердце, и Филипп-Август. Но Фридрих сделал из него нечто величественное, и судьба постаралась превратить его в первый этап апофеоза. В марте 1188 г. в Майнце был созван собор, и было признано, что сам Христос присутствует на нем. Фридрих же был его наместником, готовым исполнять приказания своего господина. Эффект от этого воззвания был как раз такой, как и ожидал Фридрих. Пятнадцать тысяч рыцарей и тьма бедняков без оружия вызвались на этот поход, когда суверен вдруг превратился в светлую мессианическую личность. Император не потерял головы: он знал, что не может оставить отечество, не приведя в порядок свои дела. Он решил проблемы с регентством, каждому из сыновей дал четкое задание. Был обнародован новый мирный указ. Климент III согласился взять на себя неразрешенные вопросы и пообещал короновать Генриха императором. Армия двинулась в путь 11 мая 1189 г. Нужно было напустить страх на базилевса Исаака Ангела, который приписывал Фридриху планы земельных завоеваний, в то время как тот думал только об Иерусалиме; жесткие переговоры переубедили Исаака, и он позволил участникам крестового похода перейти через пролив у Галлиполи. Победа под Иконией стерла воспоминания о поражении Конрада III в Дорилее. В Киликийском царстве крестоносцев встретили благожелательно. До Святой земли оставалось совсем немного. Глупая случайность навсегда лишила Барбароссу шанса освободить Иерусалим. Когда он захотел перейти вброд Селеф, его конь споткнулся; императора снес поток воды, и он пошел к дну. Когда его вытащили из воды, он был бездыханным. Это событие произошло 10 июня 1190 г. Крестовый поход провалился. Под стенами Акры то, что осталось от немцев, играло только второстепенную роль. Один лишь Ричард Львиное Сердце был противником под стать Саладину. Но даже если бы он был там, Барбаросса все равно не смог бы повернуть ход событий. Он возвратился бы домой, как и Конрад, так и не освободив Христовы владения. Его случайная смерть, которая не дала ему даже добраться до поля битвы, принесла ему славу мученика и воссияла, подобно нимбу. Странная деталь: нет достоверных сведений, что его похоронили в Тире, как некоторые полагали; и эта неопределенность добавляет его личности некую тайну, что впоследствии способствовало возникновению легенд.

Когда Фридрих, повергнутый потоком Селефа, умер, в каком состоянии пребывала империя? Что ему удалось из нее сделать? Была ли у него программа, когда он надевал венец? Маловероятно, он не был мыслителем, но был человеком действия. Хотя он мог иметь некоторые представления о том, какой должна быть империя. Его дядя, Оттон Фрейзингенский, обрисовал ее черты твердой рукой в своей Истории двух градов. Для этого образованного монаха империя была наследием королевской власти, которая от Вавилона Дорина передавалась от нации к нации и из которой Константин сделал civitas una, этот христианский мир, чьим предводителем были два государя, император и папа. За римлянами следовали франки, после них пришли германцы. Передача власти от одного народа к другому гарантировала преемственность этого инструмента, необходимого для спасения, в котором духовное и светское сосуществовали, и непрерывность бытия единого града христиан. Оттон даже взялся было писать, слегка преждевременно, «деяния» Фридриха, избранного Провидением, чтобы преодолеть разрыв, вызванный спором об инвеституре. Все происходило так, будто Барбаросса действительно хотел выполнить эту миссию. То, что он считал себя наследником Карла Великого, он доказал в 1165 г., когда сам вызвался «воздвигнуть мощи», но он также и не пренебрегал тем, что он считал возможным взять от римского права. Болонские юристы сообщили ему, что он находился у истоков законности и сам являлся источником законов. Он признавал, что необходимы два меча, и у него был только один, но он держал его крепко, так как получил его от Бога; по его мнению, избрание было процедурой, которую Всемогущий выбрал, чтобы назначать своего наместника на светскую власть. Даже специалист канонического права Александр, имевший твердую закалку, в конце концов провозгласил, что две власти должны сотрудничать.

Но как же император воспользовался своим мечем? Он не пытался восстановить империю до 1122 г. Поскольку прелаты были лишь его вассалами, то так он с ними и обращался, требуя от них верности. Вместе с ними, а также с великими светскими князьями он образовывал этот княжеский «строй» и правил, согласовываясь с ними. Он рассчитывал на дух рыцарства, чтобы закалить единство политического корпуса, рыцарства, чьи достоинства он превозносил в Майнце в 1184 г., в день торжественного посвящения в рыцари его сына. Однако он не утратил чувства реальности; он опирался на имперские земли, усеянные крепостями и дворцами, символами его власти, управляемые слугами, которые были обязаны ему своим достатком и честью; после десятилетий борьбы он нашел формулу, которая позволяла ему править в Италии и пользоваться ее богатствами. Со стороны империя напоминала одновременно феодальную монархию на англо-нормандский манер и на постоянно расширяемый заповедник Капетингов. Однако, если присмотреться поближе, видно, что она не была в полной мере ни тем, ни другим. Основой здания была личность императора. Его очарование (или его харизма), его природная власть, чувство такта и любезности (если воспользоваться куртуазными выражениями), его искусство игры (вспомним съезды в Майнце в 1184 и 1188 гг.) делали его настоящим воплощением мечты, воодушевлявшей в конце XII века западную знать. Если бы эту базу забрали, то вся конструкция неизбежно бы рухнула!