Белла Шагал - Горящие огни Страница 39

- Держи, держи, вон куда твои покатился, - Абрашка подталкивает Сашу и сует орехи ей за пазуху.

- Дурак ненормальный! - Саша отбивается и встряхивает платье. Мы с хохотом разбегаемся по дому.

Я захожу в столовую. Стол сияет праздничной скатертью в цветочек, которую не доставали с самой Пасхи. Значит, намечается что-то торжественное, я достаю из буфета приготовленные угощения - пастилу, печенье, миндаль, расставляю хорошенькие новые тарелочки. Доверху накладываю в вазочку варенье. Папа очень любит чай с вареньем. А тетя Рахиль вообще за чашку чая именно с этим, сливовым, отдала бы все сладости на свете.

- Кто должен прийти? Что еще поставить?

- Ух ты! Налетай!

Абрашка вихрем врывается в столовую подскакивает к столу и запускает пятерню в блюдо с пирожками.

- Вот умница! Все уже готово! - На пороге появляется мама, свежая, улыбающаяся. Она подходит к зеркалу с париком в руках и надевает его. Легкие мелкие локоны расправляются и разлетаются как от дуновения ветра. Знаешь, детка, завтра мы сами придем в гости к дяде Бере, - вполголоса, словно по секрету, говорит мне мама, вкалывая в волосы длинную шпильку.

Из всех детей папа с мамой берут с собой в гости только меня.

- Уже звонят! - Я бросаюсь встречать. - С праздником, дядя! С праздником, тетушка! - так и прыгаю вокруг гостей.

Дядя Хаим-Лейб широко улыбается. По случаю праздника его лицо из розового стало почти красным. Но привычная сигара еще не торчит изо рта, как дымящаяся труба.

- Что поделываешь, Башенька? - Добрые глаза тети Рахили тоже улыбаются мне. Это самая близкая из всех моих теть. Я могла прожить у нее все лето, могла запросто заходить к ней хоть каждый день. Сегодня ее не узнать в расшитой стразовыми висюлькой накидке, такой широкой и длинной, что тетя похожа на живую вешалку. - Осторожно, Башка, оторвешь! А я надеюсь с Божьей помощью, ее еще годик поносить!

- Хотите снять шляпу?

Шляпа сидит набекрень, и мне кажется, тете трудно держать ее на голове. Целая гора лент и цветов - такая тяжесть! Да еще каждый год по цветку прибавляется.

- А мы, тетушка, завтра идем к вам с дядей Бере.

- Знаю-знаю, и ты приходи! У меня для тебя кое-что есть, - шепчет она мне.

- Башенька, успокойся! Почему ты не ведешь гостей? - кричит мама из столовой.

- С праздником, Алта! С праздником, Шмуль-Ноах! - Дядя наконец входит и с таким пылом приветствует моих родителей, словно давно с ними не виделся. Сегодня он даже пожимает им руки, а в будни только кивает с улыбкой.

- С праздником, с праздником!

Папа сидит за третьим стаканом чая.

- Как поживаете, Рахиль? Садитесь. - Гости садятся к столу. - Что слышно в городе? Вы ведь всегда так горячо участвуете во всех делах общины. - В папином голосе сквозит легкая ирония и даже обида на то, что его-то в них так подробно не посвящают.

- Да откуда мне знать? Говорят, что... - И дядя принимается пересказывать городские новости.

Мы слушаем. Даже папа многого не знает. Вот уж, действительно, если бы не дядя, мы бы понятия не имели, что творится в городе.

Дядя говорит без умолку. Счастливый, что его слушают, расходится еще больше. Новости следуют одна за другой, каждая разрастается в целую историю, пока ее не оборвет чья-нибудь брошенная невзначай шутка.

- Дядя, возьмите кусочек торта!

- Вот это, я понимаю, торт! - с набитым ртом восхищается дядя. - Ты выбирала, Башенька? Ну, ты знаток! Вот на кого можно положиться!

Я краснею, как свекла, и прячусь за тетин стул.

- Тетя, попробуйте чернослив, хоть штучку!

Мне хочется закормить ее сладостями. Чернослив сочится медом, так и просится в рот. Но тетя только смотрит на него, наслаждаясь одним видом. Я обхаживаю гостей, предлагаю пастилу, миндаль, но они, кажется, уже утомились, то ли от дядиных рассказов, то ли от угощенья. Они встают со стульев. В передней я подаю тетушке накидку и слегка встряхиваю ее, чтобы зацепившиеся висюльки улеглись на место.

- Ты всегда обожала побрякушки. - Тетя улыбается довольная, что мне так понравилась ее старая накидка, и сконфуженно поправляет обвисшую, бесформенную шляпу.

- С праздником, Алта! Бог даст, скоро увидимся у нас. Башенька, спасибо за угощение!

- С праздником, с праздником! - Мы провожаем гостей до двери.

- Рахиль плохо выглядит. С ней что-то не то. - Мама качает головой, и все молчат.

- Башенька! - зовет меня мама на другой день. - Одевайся! Идем к дяде Бере.

- Что мне надеть?

- Откуда я знаю! Что хочешь.

Я несусь на кухню.

- Саша, где мое синее платье?

- Никуда не делось, вот оно, надевай. А вам черное, хозяйка?

Она помогает нам одеться, ловко застегивает. Одной мне бы не справиться.

- Ты так выросла с прошлого года, Башенька, - по платью видно.

Одетая, причесанная, я смотрю, как Саша расправляет черные кружева на мамином шелковом корсаже. Брошка-звездочка искрится под горлом, крошечные бриллиантовые серьги вдеты в маленькие ушки.

Мама сияет в своем черном наряде, как звезда на ночном небе.

Пусть бы вот так стояла и не шевелилась. Но она поднимает руки, будто крылья, и прикалывает булавкой шляпу. Два прикрепленных сзади черных пера свисают и покачиваются с двух сторон.

Жаль, мне никогда не надеть эту ее шляпу с перьями. Почувствовать бы, как она по-птичьи колышется на голове.

- Ты не видела мой шапокляк? - Папа весь взмок. Он уже надел воротничок и манжеты, и с него довольно. Он бы с радостью остался дома... Как по волшебству, выскакивает из отверстия длинная тулья. Мама обтирает и обдувает ее, чтобы придать блеск.

Папа надевает цилиндр. Я смотрю во все глаза. Он в один миг вырастает и становится похож на стену с черной трубой. Наконец мама с папой выходят за порог. Цилиндр не покачнулся. Мамины легкие перья чуть дрогнули.

- Дети, стерегите дом. Не уходите все сразу, - говорит мама, обернувшись напоследок. Даже в парадном платье она помнит о жуликах.

На улице полно народу, все идут в гости. Черные, коричневые, зеленые, бронзовые туалеты. Приветственно кланяются друг другу плывущие, как парусники, широкие, нагруженные цветами и лентами шляпы. Мама знакома со всеми дамами в городе.

Где же папа? Я ищу глазами его цилиндр. Мужчины шагают каждый особняком, с раздумчивым видом, заложив руки за спину. Иногда, как в полусне, кивают головой. Волнуются густые бороды. Женщины идут медленно. Должно быть, нелегко нести на себе снаряжение из длинного платья и огромной шляпы, украшенной сухими цветами, которые символизируют листву праздника Кущей. Да и новые туфли жмут.

Тротуар узкий. Меня то и дело задевает по лицу широкая расшитая пола чьей-нибудь накидки. Лучше сойти на мостовую, хоть больно ступать по камням, зато никто не толкает. Пока мама не втаскивает меня обратно, я успеваю постоять на окаймляющих дорогу чурбаках и приложить руку к телеграфному столбу. Он так гудит, что страшно: не унес бы и меня вместе с депешами.

- Мама, а где папа? Я его не вижу.

- Чего ты боишься, дурочка?

Я боюсь, как бы в этом неведомо куда текущем потоке женщин мы не прошли мимо дядиного дома.

- Мама, идем скорей, папа нас, наверно, ждет. - Я тяну ее за рукав.

- Да мы уже пришли. - Мама останавливается перед открытыми настежь воротами. Я бросаюсь во двор и сразу подбегаю к дядиному окну. Да, папа сидит за столом и уже пьет чай.

Нас встречает тетя Мейре. Статная, пышная, похожая на могучую ель. От нее пахнет сладкими духами.

У нее вытянутое веснушчатое лицо, рот с крупными зубами, маленькие, похожие на блестящие угольки, глазки.

- С праздником, Алтенька! Рада видеть вас, хвала Господу, в добром здравии! Раздевайся, Башенька! - Слова сыплются с ее губ вперемешку с трескучим смехом.

- У тебя орехи есть? - раздается хриплый шепот над самым моим ухом.

- Пошли скорей играть! - возникает другой двоюродный братец.

Бомбке и Сёмке, краснолицые и круглые, похожи на два пузатых барабанчика. Карманы их набиты орехами. Они так орут, будто запихивают свои орехи мне в уши.

- Дети, тише! Дайте нам передохнуть. Что у вас за шум? Невозможно разговаривать! - одергивает нас тетя Мейре.

Бомбке и Сёмке гримасничают и подмигивают мне у нее за спиной. Но тетя вдруг проворно поворачивается и, удерживая меня за руку, приказывает сыновьям:

- Марш отсюда! Идите гулять во двор! - И, отгоняя их от меня, выпроваживает вон. - А ты, Башенька, заходи! У меня столько вкусного. Надо же всего попробовать! - Она смеется, все знают, что я сластена.

Сижу и уныло жую миндаль. Мне ужасно скучно. Комнаты у тетушки тесные, мы все стиснулись вокруг стола, впритык к окнам и стенам, так что не повернуться.

Дядя Бере - молчун. Он тут младше всех, но выглядит намного старше жены и дяди Хаим-Лейба. Волосы его так белы, как будто на голову накинуто свежевыстиранное покрывало. В тихих черных глазах затаилась улыбка. Длинный красный нос, вялые губы. Густые мохнатые брови. Дядя боится вымолвить слово. Верно, считает, что все вокруг умнее его. Сидит, как застенчивая девушка, и заливается румянцем, если его о чем-то спросят. Поэтому беседа за столом не клеится. Только тетя Мейре не закрывает рта.