Эдмон Поньон - Повседневная жизнь Европы в 1000 году Страница 39

«Не просто выдумка все то, о чем пишу», — утверждает Адальберон в своей поэме. Можно поверить, что он был не совсем неправ.    

Когда он писал? Он стал епископом Лана в 977 году и говорил, что «состарился, нося епископскую митру». Одилон стал аббатом Клюни в 994 году. Роберт взошел на престол в 996-м. Несомненно, прошло много лет, прежде чем аббат стал «королем», «генерал-аншефом», как его называет Адальберон, и прежде чем король начал вести политику безоговорочной поддержки Клюни, столь возмущавшую епископа. Признаем, что поэма никак не могла быть создана до 1000 года и, возможно, появилась около 1000 года. В любом случае она была написана уже после синода, созванного архиепископом Реймским. Мы не станем утверждать, что в XI веке уже не оставалось монахов, похожих на тех, кого считали необходимым «исправлять» в 980 году, однако отметим, что в поэме Адальберона отражено другое отклонение от монастырского уклада, характерное для более позднего времени. Напомним, что в 972 году аббат Майель, путешествуя через Альпы, не имел при себе эскорта, способного защитить его от сарацин. Из этого можно заключить, что подобные эскорты, возможно, потребовавшиеся именно в результате происшествий такого рода, были учреждены Одилоном.    

Учитывая это, все же воздержимся от того, чтобы признать в гротескно изображенном Асцелином монахе типичного монаха Клюни. Этот образ — и притом с большим преувеличением — относится только к небольшому числу монахов, которых служба аббату во время его путешествий уводила из стен обители. Теперь же нам пора вернуться к серьезному разговору и нанести обстоятельный визит в крупные монастыри ордена.    

Глава XIV  ВСЕ О ДОБРЫХ МОНАХАХ

Намереваясь описать монахов, достойных своего звания, — а их во времена 1000 года становилось все больше, — следует еще раз задать себе вопрос: почему монахов было так много?    

Привлекательные стороны монастырской жизни 

Очевидно, среди монахов были такие, кто стремился к идеалу истинной монастырской жизни и пришел туда по призыву Бога. Но повторим: они, скорее всего, составляли немногочисленную элиту. Большинство же, видимо, подчинялось какой-то социальной необходимости.    

В отличие от человека, живущего на Западе в XX веке, когда и законодательство, и общественная организация в меру сил защищают от риска его повседневную жизнь, человек эпохи Средневековья и, в частности, человек, живший в 1000 году, не мог ждать защиты от общества. Читатель должен был почувствовать это, знакомясь с предыдущими страницами книги, да и на последующих страницах будет еще немало тому подтверждений. Для бедных людей, то есть практически для всего крестьянства, это означало полное отсутствие уверенности в завтрашнем дне: войны, которые вели сеньоры, капризы погоды, от которых тогда не умели защищаться, — все это постоянно держало их под угрозой более или менее близкой нищеты, голода, смерти. Для тех, кто принадлежал к высшим слоям, — под этим словом мы имеем в виду тех, кто был владельцем большого или маленького фьефа, — разорение и голод не представляли, конечно, столь непосредственной угрозы, да и смерть принималась как неизбежная спутница военных действий. Однако и эти носители меча без разбору использовали монастыри для удовлетворения своих недальновидных и зачастую необдуманных желаний. Даже если стоявшие над ними властители ясно представляли себе происходящее, они все равно не имели возможности сдерживать или прекращать эти бесчинства; такие попытки приводили только к опустошительным кровопролитным беспорядкам.    

В монастырях, приведенных в порядок реформой, не было принято роскошествовать в еде, однако в необходимом недостатка не было: страха перед завтрашним днем там не знали. Но было и еще кое-что: посреди беспорядочного и неистового мира монахи представляли собой организованную, дисциплинированную силу, руководители которой знали, чего хотели. Духовные мотивы, очевидно, присутствовали в 1000 году, как и в любую другую эпоху; но поскольку тогда было так много монахов, мы можем предположить, что и эти два более земных мотива играли не последнюю роль. Эти мотивы похожи на те, которые заставляют многих из наших современников заниматься общественной деятельностью. Большинство привлекают спокойствие и безопасность этого занятия. Лучшие же стремятся научиться управлению и с честью служить народу. То же происходило с монахами Клюни: они не страдали от голода, у них было чувство принадлежности к хорошо организованной, могущественной системе, в которой тот, кто имеет способности, может найти возможность для плодотворной деятельности в христианском мире.    

Тем не менее им приходилось подчиняться весьма суровому уставу.    

Распорядок дня клюнийского монаха    

Устав Клюни хорошо известен. Это бенедиктинский устав, составленный в VI веке святым Бенедиктом Нурсийским и дополненный при Карле Великом святым Бенедиктом Анианским. Но о том, что касается монахов Клюни, мы знаем гораздо больше. Клюнийские обычаи детально описывались до 1000 года при аббате Майеле. Еще более подробные тексты на эту тему составлялись в течение всего XI века. Известен так называемый «Устав Фарфы», названный так потому, что рукопись была найдена в итальянском монастыре, носящем это имя. Эта рукопись датируется 1042-1043 годами. Устав монаха Бернарда относится приблизительно к 1063 году, устав монаха Ульриха — к чуть более позднему времени. Сравнение этих текстов показывает, что монастырский распорядок мало изменился в течение этого периода.    

Эти ценные документы тщательно изучались. Например, их анализировал чуть более 40 лет назад Ги де Валу в своем ученом труде «Клюнийское монашество». Черты, которые он выделил, относятся не только к монахам самого Клюни, но и вообще ко всем монахам многочисленных монастырей ордена, а также к тем, кто, не присоединяясь к ним непосредственно, следовал примеру их реформы.    

Итак, нам есть на чем основывать свои представления о жизни монахов Клюни в их узком кругу, об их повседневной жизни. К сожалению, это невозможно сделать в отношении всех остальных слоев населения, живших в 1000 году. Так, может быть, стоило бы, ради равновесия, слегка сократить рассмотрение того большого количества материалов о монахах, которым мы располагаем? Однако помимо того, что было бы жаль еще более обеднять пейзаж, и без того скудный конкретными данными, интересно также то, что в их жизни было немало аспектов (а также повседневных предметов), характерных не только для монашеского быта. Их контакты с остальной частью населения, уже рассмотренные в главе о благотворительной деятельности, но принимавшие также другие формы, позволяют получить представление и о повседневной жизни мирян. Короче, все говорит в пользу необходимости активно воспользоваться счастливо сохранившимися документами.    

Согласно бенедиктинскому уставу монахи, если они не были заняты благотворительной деятельностью, описанной в одной из предыдущих глав, должны были делить свое время между трудом и молитвой. Бернон, основатель Клюни, решительно отдавал предпочтение молитве, будучи верным в этом вопросе духу поучений святого Бенедикта, который говорил: «Ничто не должно быть первее службы Богу». Речь здесь идет не об отдельной молитве, читаемой каждым монахом, а о молебне всей общины целиком, о «хвале», возносимой Богу на всех литургических службах. Службы отмечали время дня и ночи. Песнопения и чтения, которые их составляют, были почти единственными звуками, слетавшими с уст монахов, ибо большую часть времени они должны были проводить в благочестивом молчании.    

Монахи спали в общей спальне: индивидуальные кельи были строго запрещены. Как показывал опыт многих отшельников и как позже писал Верлен[130], «одиночество — плохой советчик»… Все братья должны были быть свидетелями поведения каждого монаха ночью. Кроме того, известно, что демоны предпочитают появляться в темноте. Именно поэтому в спальне всю ночь должен был гореть светильник. Светильниками служили свечи или масляные лампы. Само собой разумеется, что взаимный надзор братьев для верности дополнялся контролем со стороны одного или двух специально назначавшихся монахов, которые совершали обход.    

На деревянной раме кровати натягивалось нечто вроде войлочной подстилки — «сетки» на кроватях современных солдат, которая поддерживала соломенный тюфяк. Подушка также была набита соломой. Монах ложился спать в рубашке, в то время как старая монастырская традиция требовала, чтобы монахи спали полностью одетыми, а обычные люди в те времена ложились в постель полностью обнаженными. Монах имел право только на одно одеяло, которое зимой было из «ткани с ворсом» или дешевого меха — из козьих или овечьих шкур, но только не из кошачьих шкурок и не из шкуры «агнца с вьющейся шерстью серого или черного цвета». Летом одеяло было из толстого сукна. Иметь коврик возле постели было запрещено.